[114]. Существуют свидетельства, что в пылу сражения с королевского шлема было срублено несколько зубцов с украшенной английскими и французскими гербами золотой короны, по которой сразу можно было узнать короля[115]. Согласно рифмованной биографии короля, французский латник срубил топором корону с королевского шлема[116]. По меткому выражению Уолсингема, Генрих V «сражался скорее не как король, но как рыцарь», подавая пример своим соратникам[117]. Подобно содержанию речи короля перед боем, описания его ратных подвигов столь же однотипны[118]. Это не просто рассказы о поведении в бою, но как бы подтверждение тех обещаний, которые были даны перед боем. Триумф Генриха V под Азенкуром был настолько убедителен, что вопрос об оправданной или неоправданной угрозе жизни короля во время боя даже не возникает у средневековых авторов. Более того, абсолютная уверенность в правоте, из которой, в свою очередь, выводилась убежденность в божественной поддержке (и та, и другая подтверждались самой победой), не позволяли усомниться в правильности поведения английского государя. Проявив себя талантливым военачальником перед сражением, Генрих V рисковал своей жизнью не просто как истинный рыцарь, но как настоящий англичанин. Именно эту идею идеального английского воина смог максимально точно передать Шекспир в своей пьесе: король — стена и защита для своих подданных, он должен разделить судьбу своих людей. И именно так эту пьесу прочитывали постановщики в наиболее драматичные для нации моменты.
Надо отметить, что все сыновья Генриха IV оказались достойными воинами. Оставшийся в Арфлере из-за дизентерии и поэтому пропустивший сражение при Азенкуре Томас Кларенс, бывший вплоть до своей гибели в битве при Боже 22 марта 1421 г. наследником английского престола, сражался во всех континентальных кампаниях старшего брата. При взятии Кана Кларенс вместе с Генрихом V прорубал путь из Старого города в Новый. По мнению исследователей, Кан был взят во многом благодаря грамотным действиям Кларенса, но его личная слава тускнела на фоне королевской[119]. Считается, что именно острая жажда рыцарской славы привела Кларенса к ошибкам в битве при Боже, повлекшим не только его гибель: поражение в этой битве стало самым грандиозной неудачей англичан на этом этапе Столетней войны. Джон Бедфорд, следующий наследник сначала Генриха V, а потом и Генриха VI, лично сражался в битвах в устье Сены (15 августа 1416 г.) и при Вернее (17 августа 1424 г.). Даже имевший самую мирную репутацию среди братьев, большой интеллектуал Хамфри, герцог Глостер, отличился во время осады Арфлера, был ранен в битве при Азенкуре, участвовал в завоевании Нормандии в 1417–1419 гг. Находившийся под покровительством «доброго герцога» и работавший по его заказу Тит Ливий Фруловези особо подчеркивал храбрость Хамфри при Азенкуре. Рассказывая о спасении своего патрона королем, его старшим братом, историк отмечает, что герцог Глостер упал «лицом по направлению к врагу», дабы у читателя не возникло и тени подозрения, что герцог мог вести себя недостойно[120]. Более того, утверждение Тита Ливия Фруловези (и его анонимного переводчика), что Томас Кларенс советовал старшему брату после взятия Арфлера немедленно вернуться в Англию морским путем, избегнув таким образом генерального сражения, свидетельствует, по мнению Э. Карри, о соперничестве между братьями в военной славе[121]. Чтобы не вдаваться в рассуждения в духе исторической психологии о влиянии героического образа Генриха V на поведение его младших братьев, отмечу, что в сознании современников, в том числе историографов, все они меркли на фоне проявленных королем доблестей.
Если сравнение боевых заслуг младших братьев Генриха V с его подвигами было закономерно, то его самого чаще всего сопоставляли с прославленными героями прошлого. Особенно популярным было сравнение с Александром Великим. Подобно македонскому царю Генрих V прославился как великий завоеватель и подобно ему умер в расцвете лет. Смерть в молодом возрасте на пике успеха добавляла утрате трагизм и способствовала оформлению в биографиях короля темы «перманентной юности». Подчеркнутая историографами молодость Генриха V работала и на усиление его смелости и полководческого таланта. Во многих текстах, в том числе в пьесе Шекспира, приводится эпизод, когда в 1414 г. дофин Людовик отправляет Генриху V в подарок теннисные мячи. Дофин, как заявляют английские историографы, смог убедить отца не бояться короля Англии, поскольку тот пребывает в слишком «юном и нежном возрасте, чтобы быть хорошим воином», и дофин сомневался, что тот сможет в «настоящее время осуществить подобное завоевание»[122]. Более того, дофин отправил Генриху V ящик с мячами, ибо полагал, что королю Англии более пристало играть с придворными, чем вести военные действия[123]. Для двадцативосьмилетнего короля, за плечами которого были войны в Шотландии и в Уэльсе, поступок наследника французского престола стал вызовом. Возмущение Генриха V лучше всех удалось передать современнику короля, августинскому канонику Джону Стричу. Стрич — единственный хронист, который вообще ничего не пишет о территориальных претензиях английского короля. Согласно его версии, король Генрих V отправил посольство во Францию с одной единственной целью — добиться руки принцессы Екатерины. А поэтому, получив в подарок мячи и подушку для сна, Генрих V счел себя оскорбленным прежде всего как мужчина. В ярости король объявил войну Франции, сказав, что очень скоро он «поднимет французов с подушек, на которых они слишком долго нежились, чтобы на их земле поиграть копьями»[124]. В версии Шекспира, Генрих V угрожает превратить мячи в пушечные ядра и сыграть партию во Франции (Генрих V. Акт I, сцена 2).
Итак, главными достоинствами Генриха V оказываются именно воинские доблести: сила, отвага, ловкость, выносливость. Они не только доминируют в образе короля, но и подчиняют себя все остальные его достоинства и добродетели, что, конечно, обусловлено абсолютным преобладанием в жизнеописаниях короля сюжетов о военных кампаниях. Например, многие авторы упоминают о персональном вызове, который Генрих V отправил дофину Людовику после захвата Арфлера, предлагая «ради одобрения Бога и похвалы мира» прекратить кровопролитие (о чем истинные христиане всегда должны сожалеть) и разрешить вопрос о наследовании французской короны личным поединком[125]. Рассуждая об исключительном благочестии Генриха V, хронисты обычно указывают на его заботу о сохранности храмов и монастырей, а также о безопасности служителей Церкви в тех землях, где воюют его подданные. Согласно указу, изданному Генрихом V через несколько дней после высадки во Франции в августе 1415 г., «под страхом смерти запрещалось поджигать церкви и святые места, а их имущество должно было сохраняться в целости, и никто не должен причинять вреда женщинам, священникам или служителям церкви, если только на него не нападали и он не был вынужден защищаться»[126]. Разумеется, этот ордонанс следует трактовать в рамках общепринятых норм поведения христианского правителя. Однако факт его исполнения уже через два месяца, когда возле монастыря Корби был повешен англичанин, укравший в церкви позолоченную медную дарохранительницу, поскольку решил, что она золотая[127], можно считать чем-то особенным. Об этой показательной расправе над «своим воином» сочли необходимым сообщить практически все английские авторы. Как указывает все тот же войсковой капеллан, при взятии вражеских городов Генрих V руководствовался Священным Писанием. Так, перед штурмом Арфлера «наш король, который искал не войны, но мира, чтобы вооружить щитом невиновности справедливую причину великого предприятия, для которого от отплыл [во Францию], предложил в соответствии с 12-й главой Второзакония осажденным мир, если они (добровольно и без принуждения) откроют ему ворота и, согласно их долгу, отдадут этот город, который был прекрасной наследственной частью его английской короны и его герцогства Нормандского»[128]. При этом анонимный хронист отмечает, что еще в юности Генрих переписал Второзаконие в маленькую книжечку, которую всегда носил на груди[129]. Приведя эти свидетельства набожности короля, клирик не стал вдаваться в подробности о содержании положений Второзакония весьма далеких от норм канонического права, требующих проявлять милосердие к побежденным[130]. Подчеркивая доброту и человеколюбие своего короля, капеллан сообщает, что после захвата Арфлера[131], Генрих V не только даровал жизнь и свободу «мятежникам», но и, заботясь об их безопасности и защищая от шаек мародеров, выделил вооруженный эскорт, чтобы препроводить французов, прежде всего женщин, детей и духовенство (примерно 2.000 человек), «в те места, где они сами хотели бы поселиться»[132]. Таким образом, даже изгнание французов из их домов могло изображаться английскими авторами как милосердное христианское благодеяние и заботливое участие в судьбах обездоленных.
И все же в бессмертной притягательности образа Генриха V определяющую роль играли не благочестие и справедливость и, как представляется, даже не полководческий талант или боевые навыки, но идея полного единения монарха со своим народом, ставшая столь важной в правление королевы Елизаветы Тюдор, когда Шекспир работал над своей пьесой. «Генрих V» — одна из самых исторически точных пьес великого драматурга