- Надо завязывать. Дальше будет труднее. Как хотите, Андреич, конечно... Только я не советую. Вы когда-нибудь в жизни запивали? -спросил Алексей Гаврилович.
- Не случалось.
- И не дай бог! Возьмите лучше жену под ручку, сходите с ней на цирковое представление, - посоветовал Алексей Гаврилович. - Водкой меланхолия только на краткий миг вышибается. А потом приходит снова, с головной болью в придачу.
- Все меня сегодня учат, - вздохнул Овцын. - Воспитывают, будто я младенец без понятия. А я терпеть не могу, когда меня воспитывают. Сразу становлюсь отчаянно невоспитанным. Не хотите - не надо. Не настаиваю, не умоляю, не тяну. Пойду один.
- Зачем же такая отчаянность? - сказал Алексей Гаврилович. - Пойдем вместе.
15
Несколько сумбурных дней миновали, покрытые непроглядным дымом, а под ним была бездумная радость и мерзость, умиление и тоска, чванство, свинство и отвращение к себе. Испуганная, ничего не понимающая Эра сжималась и забивалась в угол, когда он возвращался домой. От ее жалкого взгляда становилось еще тошнее.
- Во второй половине беременности женщине надлежит спать в отдельной постели, - сказал он и поставил себе раскладушку.
Теперь она вставала раньше его, а он долго лежал, уткнувшись лицом в стену. Однажды утром она подала ему конверт со штампом Астрономического института. Митя Валдайский писал: «Иван Андреевич, тебе надо показаться на работе, а то может быть неприятность...»
Он поехал в институт, выпив предварительно водки, чтобы не жег
стыд.
- Отправляюсь в Ригу, рыбу ловить, - солгал он Мите.
- Счастливого плавания, - пожелал Митя без радости в голосе. Может быть, он и поверил. - Жаль, что так получилось.
Доктор Кригер подписал заявление об увольнении, ничего не спросив. Ему не было дела, куда девается человек, уходящий из астрономической науки.
В отделе кадров Овцыну выдали трудовую книжку, в кассе - сорок семь рублей. «Четыре скромных вечера во «Флоренции», - подумал он. - На том и кончим, сеньор капитан. Пойдем в министерство, сядем на жесткий стул и будем подсчитывать, например, часы вынужденного простоя судов в Одесском порту. Разве плохо?.. Плохо. Впрочем, зарубежный ученый Эйнштейн доказал, что все на свете относительно. Могло быть и хуже...»
Степочка встретил Овцына у входа в зал, приблизил костлявую физиономию, проинформировал:
- Вас ждут, товарищ капитан. Может, супруга ваша, так я счел долгом предупредить, пока не заметила.
- Все в порядке, Степочка, - сказал Овцын.- Рупь за усердие.
Он отодвинул официанта с дороги и пошел к своему столу, где перед бутылкой лимонада сидела Ксения. Молча целовал ее руки, пока она не отобрала их.
- Садитесь, Иван Андреевич, - сказала она.- Садитесь... Алексей
Гаврилович сказал, что вы здесь бываете. Видите, вот мы и встретились...
Овцын сел, и сразу возник поощренный обещанием рубля Степочка.
- Спасибо, Ксана, что вы приехали,-говорил Овцын. - Знаете, какая это радость - видеть вас...
- Благодарите Алексея Гавриловича, если вы в самом деле обрадовались, - сказала она.
Он сразу все понял. Радость померкла, чувство унижения, испытанное сегодня уже дважды, появилось вновь.
- Прелестно, - произнес он. - Проводим операцию по спасению погибающих. Вызываем вспомогательные силы с периферийных баз. Сколачиваем группу. Так, Ксана? - Она молчала. Овцын обратился к Степочке: - Расстарайся, любезный, мне как обычно, а даме что-нибудь с тонким букетом эфирных масел.
- Имеем импортное токайское, - доложил Степочка.
- Годится. Закуску подбери в соответствии с правилами хорошего тона.
- Слушаюсь, товарищ капитан, - осклабился Степочка.
Когда он отошел, Ксения сказала:
- Уважает вас прислуга.
Он усмехнулся:
- Добавьте, что теперь я «товарищ капитан» только для прислуги. Добавьте, что я потерял мужество и раскис. Добавьте, что я принес горе своей жене, добавьте, что я солгал другу и вообще подвел людей, которые на меня надеялись. Впрочем, вы этого не знаете. Так знайте.
Ксения молчала и внимательно рассматривала его лицо.
- Что вы на меня смотрите, как плотник на покосившийся забор? - зло сказал он.
- Не очень-то вы рады меня видеть, - вздохнула Ксения.
Подлетел расторопный Степочка. Овцын взял с подноса графин, налил водки в неподходящий для нее бокал, выпил залпом, обсосал маслину. Степочка расставил посуду, откупорил токайское, ополоснул горлышко бутылки, налил Ксении.
- Я рад вас видеть, Ксана, - сказал Овцын. - Гаврилыч утверждает, что другой на моем месте пламенно возблагодарил бы господа, что встретил такую женщину.
- Верно, - согласилась Ксения. - Но ее встретили вы, и мне жаль себя. Я уже видела то, что вижу. Я была уверена, что больше никогда в жизни мне не придется смотреть на такое.
- Кто заставляет вас смотреть? - скривился он.- Неужели вы до сих пор испытываете эту дурацкую привязанность? Не слишком ли дорогая плата за то, что вас вытащили из воды?
- Вы ничего не понимаете, - сказала Ксения.- Я давно уже забыла, что кто-то вытаскивал меня из воды.
- Я в самом деле ничего не понимаю. - Он откинулся на спинку стула, посмотрел на нее с любопытством. - Тогда с какого же резона вы донимаете меня своей заботой?
- Мне так нравится. - Она вынула из пачки сигарету, закурила. - И перестаньте грубить. По-моему, вы этого себе не позволяли даже тогда, когда я была у вас в подчинении. И не думайте, что я плотник, которого наняли чинить покосившийся забор. Не думайте, что я хочу на вас влиять. Ничего подобного. Я даже выпью с вами.
- Очень обяжете... - Он налил себе водки, поднял бокал к глазам, и раздражение вдруг прошло. «В самом деле, чего прицепился к девчонке? Спасать или что другое, а приехала - и спасибо!» - подумал он. - Выпьем, Ксана, за то, чтобы и тебе и мне стало радостно жить на свете, - сказал он.
- Выпьем, - сказала Ксения. - Ты это сделаешь, я верю. Вспомни, как раньше всем было легко и радостно жить около тебя.
- Пожалуй, было... - Он опустил голову. - Помнишь, я лечил тебя от морской болезни? Тогда ты хотела, чтобы тебе дали умереть спокойно, больше ничего.
- Я все помню, - сказала Ксения. - Знаешь, я всегда мысленно называла тебя на «ты» и не решалась сказать «ты» вслух.
- Я бы тебе выдал такое «ты»!..
- Даже когда я стала метеорологом?
- А кто тебя сделал метеорологом ? Капитан Жолондзь распустил слух, что ты моя любовница.
- Знаю. Замполит со мной тоже беседовал. Прескверная служба у замполитов, особенно если попадается брезгливый человек. Жолондзю вынесли выговор на партсобрании, уже когда ты улетел с Эрой.
- Что ты имеешь против Эры?
- Она мне нравится, - улыбнулась Ксения. - Я хочу ее повидать.
- А фильм ты видела?
- Его все видели. Ко мне пришли ребята из горкома комсомола, уговорили выступать в клубах с воспоминаниями. Двадцатипятилетняя женщина, бывалый человек, выступает с воспоминаниями. Забавно!
- Тебя слушали?
- А ты что думаешь? С интересом. Даже не обязательно было объявлять после моего выступления танцы, чтобы собрать народ.
- Скажи еще, что ты выступила в областной газете со статьей «Наш дом - Арктика», и я преклоню перед тобой колена.
- Просили, но я не согласилась, - улыбнулась Ксения. - У меня есть чувство меры... Пойдем отсюда.
- В гости к Эре? - спросил он.
- Я приду к ней в гости, когда тебя не будет дома.
- Может быть, это и верно, - проговорил Овцын. - Но все же ты странная женщина.
- Чем же? - спросила Ксения.
- Я понимаю, но не решаюсь сказать.
- Решись, пожалуйста. Мне интересно.
Он наполнил ее бокал, перелил остатки из графина в свой.
- Выпьем, и у меня развяжется язык, - сказал он. - За последнюю неделю я наболтал больше глупостей, чем за всю предыдущую жизнь. Нет, не глупостей. Глупость - это простительно. Это даже мило. Глупость - это порой трогательно. Я болтал не глупости, а мерзости. Обидные для людей. Я не совсем отчетливо представляю себе, как буду жить, когда отрезвею. Смогу ли жить. Смогу ли встречаться с теми людьми, которые слышали мои пьяные откровения. Даже если я выживу, этот камень будет вечно лежать на дне души. Знаешь, у души есть дно, где скапливается всякая гадость... - Он проглотил водку, поставил бокал на дальний кран стола. - Теперь послушай гадость, которая заготовлена для тебя. Я скажу тебе, почему ты странная женщина. Ксения, я сравнил тебя с изображением мадонны, которое пьяный ландскнехт прострелил из мушкета. Ты красавица. Ты воспитана, образованна и умна. Даже больше - ты талантлива. Бездарный человек не посмел бы предсказать тот шторм в море Лаптевых. Это мы, бездарные, не поверили тебе тогда. Обидно допустить в другом достоинства, которыми не обладаешь сам.
- Ты говоришь гадости не обо мне, а о себе,- заметила Ксения.
- А ты слушай. Это редкий случай... О чем это я?.. Да. Ты добра. Ты высоконравственна, отзывчива и трудолюбива. Найти в тебе порок труднее, чем в небе новую планету. Но человека не тянет к тебе, это я знаю по собственному опыту. Человек уважает тебя, пользуется тобой, благодарит тебя. И все. У него нет желания быть с тобой. Дыра от аркебузной пули зияет тьмой и отпугивает. Женщина распалась на части.
- А я и не женщина. - Ксения выпила вина и закурила. - Эта сторона во мне совершенно отсутствует. Все женское, что во мне было, все уничтожил этот прохвост. Женщина умерла. Почти умерла - я безумно хочу ребенка. От тебя. Я смотрю на твое лицо и уже знаю, что ты скажешь.
- Интересно, что? - спросил он, смущенный откровенностью.
- Что-нибудь очень образное и не допускающее двух толкований. Например: «Я тебе не племенной бык».
- Пожалуй, - согласился он. - Это в моем стиле.
Он заметил, что она смотрит на него свысока, с уверенностью, которой прежде в ней не было.
- О, ты еще увидишь, сколько во мне пороков, когда я стану хитрить и добиваться! - сказала она.- Я не пощажу тебя. На дно твоей душевной помойки ляжет еще не один камень. Потому что я безумно хочу ребенка, и мне не все равно, от кого он