– Шлюха!
– Ублюдок мелкий! Ничего тебя не спасет!..
– Я и про тебя тоже кое-что знаю, шлюха! Хочешь, расскажу?
Это стало последней каплей: она не выдержала и ударила Марика кулаком в лицо. Удар получился смазанным, но ощутимым. Или просто у мальчишки оказался слабый нос: из него тонкой струей хлынула кровь.
– Это только начало, сволочь! – дрожащим голосом предупредила Аня.
– Это только начало, сволочь! – эхом отозвался Кусок Говна и распялил в улыбке залитые кровью губы.
Первой опомнилась Софья:
– Да что ж такое! Анна, прекрати немедленно! Ты ведешь себя чудовищно!
– Я?!!
Девчонка была так изумлена, что даже не сопротивлялась, когда отец и Саша оттаскивали ее от Марика. Марик же вытер кровь рукавом свитера и обвел присутствующих победительным взглядом. А потом сосредоточился на Софье и подмигнул ей – обоими глазами:
– Ну что, тёть Сонь? Будем колоться?
Кусок Говна стоил того, чтобы присмотреться к нему повнимательнее. Высокий лоб, всклокоченные волосы, нежный, почти девичий овал лица; тонкие, будто выписанные тушью, брови и ноздри. И светлые глаза, казавшиеся темнее из-за длинных ресниц. Безмятежную красоту портил лишь рот: губы мальчишки все время извивались, а в их уголках пузырилась слюна.
Падший ангел из продлёнки.
И вот теперь ангел не без удовольствия демонстрировал власть над простой смертной по имени Софья. Она смотрела на Марика не отрываясь, вжав голову в плечи, еще мгновение – и женщина с гордым профилем начнет умолять сопливого мальчишку… О чем?
О чем? – грустно подумал Вересень. Не так все просто в этой семье. Не все пытаются согреть мертвого бесполезными шерстяными тряпками, стоя перед ним на коленях. Но даже если мальчишка не врет (а интуиция подсказывала Вересню, что он не врет) и дурные слова действительно были произнесены… Ничего из этого не следует. Между словами и действием – дистанция огромного масштаба. Можно годами угрожать расправой, но так ничего и не сделать. Можно не угрожать вовсе – и спокойно совершить задуманное.
Одних и тех же правил в такой деликатной вещи, как убийство, не существует.
– Ма! – в отчаянии крикнула девчонка, которую до сих пор крепко держал за локти отец. – Да не унижайся ты перед этим говнюком! Пожалуйста, Ма!..
Мольба дочери наконец-то была услышана. И произошло то, чего Вересень уже не ожидал: простая смертная расправила плечи и вздернула подбородок, на ходу превращаясь в богиню. Рыжие кудри богини развевались на несуществующем ветру, а горящие нестерпимым огнем глаза метали молнии. Она могла бы испепелить взглядом не только падшего ангела, но и любого из присутствующих, но обратила его на Вересня.
– Вы ведь уже состряпали версию?
– Нет, – непонятно почему струхнул Боря. – У меня нет достаточных оснований…
– Но теперь они появились, не так ли? После того, что вы услышали от Марка.
– Ты ведь этого не говорила, Соня! – взмолился Анатолий. – Ты просто не в себе! Мы все не в себе. Но это не значит, что ты должна возводить на себя напраслину.
– Неважно. Это уже неважно, милый… Прости, я должна это сказать.
– Что – «это»?
– Ты знаешь.
Птичий язык неразлучников, да. Эти двое понимали друг друга с полуслова. И только Вересень оставался в неведении – о чем именно они толкуют.
– Ты должна хорошо подумать, детка. – В голосе Анатолия не было и намека на укоризну, только всепоглощающая нежность.
– Я уже подумала. К черту все. Обстоятельства изменились – и придерживаться уговора больше нет смысла.
– Он и так не продлился бы долго.
– Тем более.
– Ты предательница, Соня.
Это сказал Саша. Он не смотрел на ту, кому были адресованы эти слова. Лицо его сморщилось от нестерпимой боли, а пальцы сжались в кулаки.
– Можешь называть меня как угодно. Плевать. Я должна защитить свою семью, и я ее защищу. А мертвым все равно. И тебе должно быть все равно. После того, что сделала с тобой твоя мать.
– Ты предательница.
– Хотелось бы понять, что здесь происходит, – не выдержал Вересень.
– Я объясню. – Рыжая богиня сделала глубокий вдох, собираясь с силами. – У нас были сложные отношения с Беллой Романовной. Мягко говоря. И если бы это касалось только меня… В конце концов, свекровь и невестка не обязаны ладить. Но она была нетерпима к своим сыновьям… Делала их жизнь невыносимой.
– Говори о себе, – устало отозвался Саша.
– Да. Все, что я сказала о ней раньше, – правда. Кроме одного. Я ее не очень-то любила. – Софья снова обернулась к мужу: она искала поддержки и просила прощения одновременно. – Черт. Я не любила ее совсем. Но никогда бы не причинила ей зла. И уж тем более… не подняла бы на нее руку. Даже если предположить на секунду, что я закоренелая преступница, которая жаждет завладеть ее деньгами…
– Как всегда жжешь, Ма! – Аня смотрела на мать с неподдельным изумлением.
Софья не удостоила девчонку и взглядом, она в упор смотрела на Вересня.
– Даже если предположить это… Я бы и пальцем не пошевелила. По той простой причине, что ситуация очень скоро разрешилась бы сама.
– В смысле? – Вересень яростно поскреб подбородок, пытаясь сообразить, к чему клонит женщина.
– Глупо убивать человека, который уже умер.
Опаньки. Час от часу не легче. Где-то в недрах вересневского организма начало зреть глухое раздражение и злость на рыжую возмутительницу спокойствия. Вместо того, чтобы просто и доходчиво объяснить ситуацию, она еще больше запутывает ее. Устраивает театр одного актера, не брезгует мелодраматическими эффектами, напускает туману. И вообще, ведет себя, как абитура какой-нибудь сраной Щуки, а не как взрослая тетка, жена и мать.
– Тут вы ошибаетесь, Софья… – Вересень исподтишка заглянул в листок с именами всех присутствующих. – …Леонидовна. Ваша свекровь умерла, потому что была убита. Никакой другой последовательности не существует.
Софья Леонидовна, жена и мать, пропустила его замечание мимо ушей.
– Прости, Толечка. И ты, Саша. Но той Беллы, которую мы все знали, нет. Она перестала существовать еще до сегодняшней ночи. Нет, я не могу… Это труднее, чем казалось.
– Давайте тогда уж я.
Голос Карины Габитовны, ровный и спокойный, резко контрастировал со взвинченными интонациями рыжеволосой. Облегченно вздохнув, та произнесла:
– Спасибо, Карина.
– Дело в том, что в последнее время Белла Романовна страдала болезнью Альцгеймера. Причем в тяжелой и ураганно прогрессирующей форме. Вы понимаете, о чем я говорю?
Вересень попытался припомнить хоть что-то, связанное с Альцгеймером. Но на ум приходила лишь болезнь Паркинсона – там вроде бы сильно тряслись конечности… Ага, вот. Старики. Альцгеймер поражает стариков, старческое слабоумие и все такое. Из головы вылетает то, что помнил раньше, включая имена близких. Их просто перестаешь узнавать. Перестаешь узнавать всё. Забываешь о самых простых вещах. О том, что нужно покормить дурацкого парня, к примеру. И самому покормиться. Спасения от этого нет. Или медицина уже шагнула так далеко, что можно повернуть болезнь вспять?.. Судя по грустному лицу Саши, врачебное сообщество пока бессильно.
– В общих чертах представляю, – сказал Вересень. – Это история о том, как человек превращается в растение. Все правильно?
– Все сложнее. Но для первого приближения сойдет.
– Она что, никого не узнавала?
– Я не готова обсуждать это… – фразу Карина Габитовна не закончила, но Вересень понял, о чем она хочет сказать.
Я не готова обсуждать это публично, в присутствии близких родственников. И людей, которые не имеют к семье никакого отношения.
– А как же ее работа? Как она могла управлять своей корпорацией в таком состоянии?
– Э-э… Мы как раз решали данную проблему, – ушла от прямого ответа личный секретарь. – Ситуация щекотливая и очень непростая… Все в «Норд-Вуд-Трейде» было завязано на Белле Романовне…
– Ну, это же не в одночасье произошло? Нет так, чтобы она проснулась поутру – и привет, новая реальность?
– Конечно нет. Но повторюсь… я бы не хотела обсуждать медицинские аспекты.
– Воля ваша, – быстро согласился Вересень. – Тогда обсудим криминальные. Схема остается той же. Я произведу допр… опрос свидетелей. Под протокол. В доме наверняка найдется диктофон…
– Да. Я предоставлю вам свой.
– Отлично. Приступим прямо сейчас.
…Дурацкий парень появился неожиданно: он как будто возник из воздуха и теперь сидел на стуле, который прежде занимала девчонка. Но особой мистики в этом не было: Вересень, сосредоточенный на тихой, едва тлеющей трагедии семейства Новиковых, наверняка пропустил момент, когда Мандарин просочился в зал. А может, он просто все это время прятался за шторой, обижаясь на Борю. А теперь решил сменить гнев на милость. Вот он я, Боря, ешь меня с маслом!.. Как бы то ни было, за те часы, что они не виделись, с дурацким парнем ничего страшного не произошло. Даже белый свитерок не испачкался. То, что Мандарин жив и здоров, несказанно обрадовало Вересня. Правда, сильно напрягал тот факт, что дурацкий парень даже не пытается подойти к нему.
Как будто они незнакомы.
Как будто Мандарин сто лет живет здесь, в этом особняке, и знать не знает о маленькой квартирке на улице Мира, их с Вереснем доме. Сердце у Бори закололо, а Мандарин вдруг коснулся лапой книжки, оставленной девчонкой. А потом осторожно подпихнул за корешок, и книжка свалилась на пол с глухим стуком.
DOS BILLETES A LA NADA —
было набрано крупным шрифтом на обложке. К названию прилагался рисунок, выполненный в так любимом Вереснем стиле наив: островерхие горы-близнецы, речушка между ними; пара птиц, похожих на облака, и человек в шляпе и пончо, похожий на птицу. Поначалу Боря даже не сообразил, на каком языке издана книга. Явно не немецкий (в школе он учил немецкий). И не английский. Но девчонка, девчонка-то какова!..
Мандарин, между тем словно посчитав, что дело сделано, спрыгнул со стула и затрусил в сторону Вересня. И как ни в чем не бывало прыгнул с пола Боре на грудь, обхватил его шею лапами и тихонько заурчал.