– И что же он сотворил?
– Ушел к другой. Банальная история.
– Другая – это Изабо?
– Вы и это знаете? Личная секретарша старухи нашептала?
– Имеются и другие источники.
– Я осуждала Виктора. И тоже не прощала ему Лоры… Пока не увидела Изабо. Устоять перед ней не было никаких шансов…
– Не совсем понимаю, о чем вы. Она что, супермодель какая-нибудь?
– Нет. Хотя могла бы при желании сделать карьеру в модельном бизнесе.
– Красивая женщина? Вы тоже – красивая женщина. Извините.
– Это пишется на диктофон?
– Э-э-э… Да.
– Мы как-то слишком удалились от основной темы…
– Мы просто беседуем. Значит, она красивая.
– Это слишком приблизительное определение.
– А какое было бы в точку?
– Не знаю… Может быть, животный магнетизм. Она ведь не была особенно умна. И не старалась понравиться. И не прибегала ни к каким женским ухищрениям. Да и поговорить с ней было не о чем… Во всяком случае, мне. Но она… завораживала.
– Вас?
– Психоаналитика трудно чем-то удивить. Он видит то, что не видят все остальные: скрытые механизмы, которые заставляют человека поступать тем или иным образом. Тем или иным образом подавать себя. Но в Изабо не было никаких механизмов. Ни шестеренок, ни болтов. Ничего рукотворного. Сплошная органика.
– Животный магнетизм. Я уяснил.
– Старуха ее ненавидела. Называла шлюхой. Пыталась унизить, как унижала всех. Но нужно знать Изабо. На ней где сядешь – там и слезешь.
– Номер не прошел?
– Нет. Хотя неоднократно возобновлялся. С одним и тем же плачевным эффектом. И тогда Белла начала отыгрываться на Викторе. Особенно когда Изабо уехала.
– Куда?
– Откуда же мне знать – куда? Просто уехала. Оставила его.
– И давно?
– Года три назад. Или около того.
– Он искал жену?
– С Виктором мы никогда не были близки. Знаю, что он ездил куда-то за границу, но, кажется, безрезультатно. Белла подобные вояжи не приветствовала, называла его соломенным вдовцом. Экзекуция была публичной – вот что являлось самым неприятным. Самым отвратительным.
– Вы присутствовали всей семьей?
– Я не люблю об этом вспоминать. Если бы тогда Виктор угробил мать – я бы не удивилась.
– Но он терпел? Как и все остальные?
– Возможно, по-другому. Но терпел. А Белла получила сполна. Она ведь понимала, что с ней происходит.
– Дети были в курсе болезни бабушки?
– Мы с Толей и сами не были в курсе до вчерашнего дня.
– Но когда узнали – сообщили?
– Нет. Все-таки – Новый год. Не имело смысла портить Анюте праздник. Она и так была недовольна, что приехала сюда. Вместо того, чтобы отправиться в Прагу с классом. А Тёма слишком мал, чтобы что-то понимать. В общем, мы решили отложить разговор на сегодня. Как видите, все получилось еще хуже.
– А разве можно испортить праздник, который и без того испорчен? Она ведь уже не поехала в Прагу… И отсутствие бабушки за столом… Это ее не удивило?
– Она была увлечена книгой. Так и просидела с ней за столом весь Новый год.
– Той, что подарил ей испанец?
– Да.
– Она так хорошо знает испанский?
– Представьте себе. И прекрасно говорит! Выучила язык самостоятельно. И это наша безалаберная Анюта, которую и за уроки-то не засадишь.
– И как ей книга?
– Честно говоря, я давно не видела, чтобы она читала хоть что-нибудь с таким интересом.
– И даже Марк ей не мешал?
– М-мм-м… Отношения у них из рук вон. Это правда. И я не понимаю, почему. Просто какая-то иррациональная ненависть. Они ведь даже незнакомы толком. Последний раз встречались, когда были детьми. Четыре года и семь лет. Ну, пусть почти восемь. Какие воспоминания можно сохранить?
– Сложновато сохранить, согласен. Вот разве что переформатировать и сунуть в подкорку. А потом, по прошествии времени, вынуть и сложить пазл заново.
– Почему вы вспомнили о пазлах?
– Белла собирала их, чтобы удержать сознание на плаву. Вы не знали о таких практиках?
– Их существует великое множество, но все они – не панацея. К сожалению. В детстве Анюта тоже любила собирать пазлы. Потом забросила… Вообще, она очень хорошая девочка. С остро развитым чувством эмпатии.
– Эмпатии, ага.
– Смущает термин?
– Хотелось бы уточнить… Сверить, так сказать, позиции.
– Всего лишь способность сопереживания эмоциональному состоянию собеседника.
– На Марка это не распространяется, как я понял.
– Собственно, это никакая не тайна. То, что произошло за столом. Мальчишка ее донимал. Она мне жаловалась еще днем, что чертов недоносок несколько раз… пытался прикоснуться к ней. Облапать, да.
– Простите, кто? Чертов недоносок?
– Я так сказала?
– Угу.
– Это… это прямая речь моей дочери. Иногда она умеет… приложить.
– Того, к кому не испытывает эмпатии.
– Я попыталась объяснить ей, что Марк всего лишь мальчик с расшатанной психикой. И к нему нужно относиться терпимо. Если уж совсем невмоготу – лучше свести контакты к минимуму. Или иронизировать над ситуацией. И ее участниками заодно.
– Просветительская беседа возымела действие?
– Анюта сказала, что услышала меня и попытается держать себя в руках.
– И тем не менее за новогодним столом снова возник инцидент?
– Да. Марк попытался опрокинуть стакан с соком на Анютину книжку. Слава богу, книжка не пострадала, но они сцепились. И когда Виктор попытался разнять их, нахамил и отцу. Сказал что-то вроде… «Ты мне никто».
– Сильный ход.
– Что еще ожидать от подростка, который видит отца не чаще нескольких раз в год? А то и одного. Пока Виктор жил с Изабо, он вообще не интересовался ребенком.
– А Изабо? Она тоже не интересовалась? Не захотела налаживать контакты с пасынком?
– Тогда Марк жил у родителей Лоры. Его отправили к ним сразу после похорон. Куда-то в Карелию…
– А богатая бабушка Белла Романовна не захотела взять на себя заботы о внуке?
– Неужели вы думаете, что он в чем-то нуждался? Старуха, конечно, была сволочью, но на Марка она раскошеливалась постоянно. В память о Лоре.
– А потом мальчика отправили в Англию? Прямиком из Карелии? Вы бы рассказали эту историю своей дочери… Прежде чем взывать к эмпатии. Значит, Марка выставили из-за стола?
– Да.
– Кто-нибудь еще надолго оставлял гостиную?
– М-ммм… Я. Я поднималась в нашу комнату, к Артему. Малыш тяжело привыкает к новому месту. Он боится темноты и плохо спит. Для таких случаев мы купили радионяню. Она работает по принципу рации…
– Я знаю.
– Где-то в половине первого она сработала. И мне пришлось уйти.
– Как долго вы отсутствовали?
– Время я не засекала. Может быть, полчаса. Тема действительно проснулся и не хотел засыпать. Пришлось даже почитать ему пару глав из Петсона и Финдуса. Это любимая Тёмина книжка. Финдус – котенок. Такой же славный, как ваш кот… Как его зовут?
– Мандарин.
– Вы почти как Петсон и Финдус. Только Петсон – фермер, а вы – следователь. И Финдус ходит в штанах, а ваш Мандарин – в свитерке.
– Спасибо, я тронут.
– Мы отвлеклись, понимаю.
– Ничего… Потом вы вернулись обратно в гостиную? Когда сынишка заснул?
– Да. Я бы осталась с ним… Но Толя выпил лишних пару рюмок… Ничего криминального. Просто лучше ему находиться под присмотром.
– Александр и Виктор уже ссорились, когда вы вернулись?
– А они ссорились?
– Карина Габитовна утверждает, что да.
– Возможно, был какой-то разговор на повышенных тонах. Я не прислушивалась.
– Кто ушел первым?
– Она и ушла. Карина. А до этого грохнула поднос с посудой в коридоре, чертова идиотка. Вы представляете? Я только что с трудом уложила сына, а она такое устроила!
– Грохот был сильный?
– А как вы думаете? Ночью, в пустом коридоре!..
– Надеюсь, вы проявили эмпатию?
– Во всяком случае, я помогла ей собрать осколки.
– И потом она отправилась к себе?
– Наверное. Сказала только, что у нее болит голова. Я предложила ей таблетки… Всегда вожу с собой очень качественный испанский ибупрофен. Но она ответила, что обезболивающее у нее есть. После чего удалилась.
– А остальные?
– Разошлись очень быстро. Сначала Виктор, потом испанцы и Саша. Потом мы с Толей.
– А Аня?
– Ее невозможно было оторвать от книги. Она сказала, что подойдет попозже. Когда она вернулась, я не слышала.
– Вам не показалось, что девушка-испанка… Не совсем испанка?
– Не понимаю вас.
– Зато она прекрасно понимает русский. Но делает вид, что не говорит на нем.
– С чего вы взяли?
– Некоторые реакции ее выдают. Разве вы не заметили этого? Как психолог?
– Как психолог я бы скорее сказала, что русский язык понимает этот парень. Приятель Саши, Хавьер. Просто очень хорошо это камуфлирует.
– Почему?
– Он слишком нейтрален. Невосприимчив к интонациям. К любому повышению голоса. Там, где любой человек насторожился, он не выдает никаких эмоций. Так ведут себя глухие, но он не глухой.
– Он писатель.
– Хотела бы я знать, о чем его книга.
– Вы всегда можете спросить об этом у вашей дочери.
– Могу. Но… Диктофон еще работает?
– Выключить?
– Как хотите. Я всего лишь хотела сказать, что правды от нее не добьешься.
– Если я скажу, что тебя здесь никто терпеть не может, парень, ты сильно удивишься?
– Не-а.
– И какие ощущения?
– Чумовые.