Глава II. Погоня за царем
Город Штеттин, важный торговый порт на берегу Балтийского моря, был одним из крупнейших городов Померании, онемеченного славянского Поморья, и в старину назывался Щетин. Этим лакомым кусочком стремились завладеть многие. Сильно укрепленный, Штеттин после трехмесячной осады был отвоеван у шведов русской армией под начальством Меншикова. Это произошло осенью 1713 года. Завоеванный город Петр отдал в управление прусскому королю, своему новому союзнику.
Егор Марков надеялся получить в Штеттине средства как можно скорее добраться до царя. Ему пришлось на деле увидеть «добрые чувства» прусских союзников.
Маркову, в его рваной куртке и разбитых сапогах, не удалось добиться приема у прусского губернатора. Пришлось объясняться с одним из адъютантов – надменным юным офицером.
Презрительно выпятив нижнюю губу и поигрывая хлыстиком, офицер рассматривал Маркова.
– И, следовательно, вы пытаетесь меня уверить, что вы отстали от свиты русского кронпринца? Весьма неправдоподобная история!
Егор не хотел позорить достоинство наследника русского престола и не стал рассказывать об истинной причине своих бедствий. Он выдумал историю о том, как он заболел и был оставлен в Мариентале.
– Ваш вид совершенно противоречит всем вашим утверждениям!
– Но я был ограблен в дороге, когда догонял поезд царевича!
– Те-те-те! Рассказывайте такие басни более наивным людям! Вы отняли у меня слишком много дорогого времени. Можете идти.
– Значит, вы не хотите помочь мне добраться до государя?
– Это ваше личное дело. – Офицер равнодушно наклонился над бумагами. Стук отворяемой двери заставил его поднять голову. – Кстати, идет ваш компатриот,[151] объясняйтесь с ним.
Марков повернулся и радостно закричал:
– Кирилл!
– Егорша! – ответил вошедший, и двое русских, нежданно встретившись на чужбине, крепко обнялись.
Немецкий офицер обалдело смотрел на них; по лицу его расплылась сладенькая улыбочка.
– Герр Воскресенский, я вижу, что этот господин, с которым я, признаюсь, обошелся не вполне учтиво, в самом деле тот, за кого он себя выдает?
– Не знаю, как вы с ним обошлись, но Егор Марков действительно механикус царя Петра Алексеевича.
– Герр Марков, очень прошу прощения. Ваша внешность… Прусская администрация примет решительно все меры.
Егору невмочь стало смотреть на льстиво улыбающееся лицо адъютанта, и он повернулся к нему спиной.
– Кирюша! Идем отсюда, ради бога…
Выйдя на улицу, Марков облегченно вздохнул:
– Ффу… Противно! Точно медом тебя мажут.
– Слушай-ка, Егорша, а ведь ты сам на себя не похож, – озабоченно сказал Воскресенский. – Глаза голодные, одежда рваная. В толк не могу взять, что с тобой могло приключиться?
– А это преудивительная история, – ответил Марков и рассказал о предательском поступке Алексея.
Воскресенский страшно возмутился:
– Это же прямое злодейство! Да, впрочем, чего хорошего от царевича ожидать? – Кирилл презрительно пожал плечами. – Ладно, не горюй, Егорша! За то бога моли, что до смерти не опоили. А теперь все твои беды позади. Первая у нас забота – одеть тебя, чтобы немки не пугались. А вторая будет общая: как государя разыскать. Я ведь к его величеству курьером от Апраксина.
– Слышно, Петр Алексеевич в Копенгагене?
– Хорошо, кабы так, а боюсь, что и там его не застанем. Дел-то у него, знаешь?
Сомнения Кирилла Воскресенского были вполне обоснованны: при множестве политических и военных замыслов царь Петр то и дело переезжал из страны в страну.
Кирилл Воскресенский и Егор Марков устроились на рыбачьем судне, отправлявшемся в Зунд.[152] Плавание было долгим: на всех подходящих для ловли местах рыбаки задерживались, стояли день-два… Измученные двухнедельным бездействием, два друга с радостью увидели южный берег Зеландии.
В первой же деревушке путники разыскали трактир, пообедали, заказали лошадей. Велико было их удивление, когда вместо ямщика в комнату вошел офицер с четырьмя солдатами.
– Вы арестованы! – объявил он на плохом немецком языке.
Воскресенский вспылил:
– Сударь, вы жестоко ошибаетесь, если принимаете нас за контрабандистов! Я русский офицер, а мой спутник приближенное лицо русского государя!
– Ага! – с удовлетворением сказал датчанин. – Ваше признание утверждает меня в предположении, что вы русские шпионы!
– Да вы с ума сошли! – гневно вскричал Кирилл. – Я курьер, я снабжен всеми надлежащими полномочиями и пользуюсь дипломатической неприкосновенностью!
– Приказ есть приказ! Мне повелено всех подозрительных иностранцев немедленно препровождать в столицу.
– В столицу? Нам туда и надо!
Офицер задумался.
– По точному смыслу инструкций, я должен заковать вас в кандалы.
– Нас – в кандалы? Меня? Капитан-поручика русского флота? – Воскресенский схватился за кортик. – Ну, счастье твое, сухопутная крыса, что моя шнява здесь у берега не стоит. Приказал бы я дать бортовой залф,[153] от вас всех только пух бы полетел!
Вид русского офицера был так внушителен, что датчанин отступил. Кирилл и Егор были посажены в наглухо закрытую повозку; два солдата с обнаженными тесаками сторожили каждое их движение. Офицер и несколько верховых окружили повозку. Воскресенский возмущался, Марков мрачно шутил:
– Засадили молодчиков в темную клетку. Нечего сказать, посмотрели Данию.
Через сутки непрерывной скачки на почтовых лошадях арестованные оказались у стен Копенгагена, и здесь их выпустили из повозки.
Марков и Воскресенский увидели любопытное зрелище: крепостные валы были усеяны множеством солдат, в амбразуры высовывались жерла пушек. Похоже было на то, что под городом вот-вот появится сильное неприятельское войско.
– Что за чудеса? – проворчал Кирилл. – Шведов, что ли, они ждут?
Пленников тотчас препроводили к коменданту города, а тот с сильным конвоем направил их к королевскому министру Сегестету.
Воскресенскому нетрудно было объясниться с министром, хорошо говорившим по-немецки. Кирилл объяснил причины своего приезда в Данию, предъявил подорожную. Сегестет понял, что, приняв русского курьера за лазутчика, его подчиненные проявили излишнее усердие. Извинившись перед русскими, министр дал им провожатого к царскому посланнику Василию Лукичу Долгорукому.
От Сегестета Воскресенский и Марков узнали, что Петра Алексеевича уже нет в Копенгагене: он выехал в Мекленбург 16 октября, за две недели до того, как Егор и Кирилл встретились в Штеттине.
Долгорукий встретил земляков приветливо; он обоих знал лично.
– Опоздал с депешами, господин капитан, опоздал! Впрочем, вашей вины тут не вижу и о сем буду свидетельствовать государю.
– По слухам, нам нужно спешить в Мекленбург? – спросил Воскресенский. – Мне адмирал приказал доставить государю депеши с наивеличайшей поспешностью.
– Боюсь, что вы и в Мекленбурге его величества не застанете, – улыбнулся Долгорукий. – Благонадежнее вам отправиться в Амстердам, ибо знаю от государя, что он намеревался после Германии направить свой путь в Генеральные Штаты[154]. Я вам дам цидулу к тамошнему послу Борису Иванычу Куракину. Ежели государя и там не застанете, князь препроводит вас туда, где Петр Алексеевич будет обретаться.
Воскресенский и Марков спешно отплыли из Копенгагена. Данию им так и не удалось посмотреть.
Глава III. Маска сорвана!
20 декабря на горизонте показался низменный, плоский берег Голландии. На следующий день русские путешественники высадились в оживленной гавани Амстердама.
Пожалуй, среди городов мира Амстердам – первый по количеству мостов. Триста мостов перекинулось через многочисленные каналы, разделяющие девяносто островов и островков, на которых расположился Амстердам.
Марков и Воскресенский наняли лодочника, который должен был доставить их в резиденцию русского царя. Лодка, довольно ветхая и неуклюжая, везла русских по темным, маслянистым водам канала. Два друга с любопытством смотрели на высокие, узкие дома, окаймлявшие канал. Они разговаривали с лодочником и довольно хорошо понимали его смешанное голландско-немецкое наречие.
– У нас дома такие узкие потому, что фундамент строить очень дорого. Чтобы здание не оседало, надо заколотить в зыбкую почву множество свай. А лес дорог, он привозится издалека, из Германии.
– Значит, у вас бедняку не построиться?
– Куда там! – мотнул головой лодочник. – И думать нечего.
– Зато у вас бабам за водой ходить недалеко, – утешил его Марков.
Лодочник угрюмо рассмеялся:
– Эту воду не то что пить – она даже на стирку не годится.
– Откуда же воду берете?
– А вон…
Русские посмотрели в указанном направлении. К большой лодке, привязанной к двум тумбам, подходили женщины с ведрами и кувшинами. Хозяин лодки опускал в люк черпак на длинной ручке и, вытащив его, наполнял подставленную посуду. Расплатившись, женщины степенно отходили.
– Вот это диво! – вскричал впечатлительный Егор. – Водовоз воду на лодке развозит!
– Да, у нас так делается.
– Ну, в Питере куда лучше. Невская водичка – расчудесная!
Лодка часто поворачивала из одного канала в другой, проходила под мостами. Мосты поднимались над водой высоко и были уставлены лавчонками, около которых толпились покупатели. Тротуары по берегам островов кишели народом.
– Всегда у вас так празднуют? – спросил удивленный Воскресенский.
– Рабочий день кончен, – хладнокровно заметил перевозчик. – Народ вышел погулять, подышать воздухом.
Вереницы людей неспешно шли вдоль пестро и безвкусно окрашенных домов, крытых красной черепицей. Два иностранца, плывущих в лодке, не привлекли ничьего внимания: в Амстердаме это было обычное зрелище.