– Вот все же обидно, да, что у нас семья небольшая?
В комнате повисла напряженная тишина. Мурад непринужденно закинул руки за голову, рассматривал трещинки на потолке и продолжал рассуждать, будто не замечал, что вышел на тонкий лед.
– Тебе не пришлось бы работать так много, ма, что умоталась до больнички. И связей было бы больше, возможностей…
– Мурад, остановись уже! – Руслан устало опустился на стул около маминой кровати.
– Да что я опять сказал не так? Это просто мысли. Ма, разве тебе никогда не хотелось быть частью любящей семьи?
Марьям прислонилась к оконному стеклу и смотрела на сына с нежной печалью, будто ему было лет пять и он рассказывал ей о чем-то сказочном. Марьям, как и Руслан, прекрасно знала, что старший сын не верит в любовь. Понимала, что вопрос наверняка задан с каким-то подтекстом. Но женщина не была настроена просчитывать ходы и угадывать, что у Мурада на уме.
– Конечно, хотелось, дорогой. Вот вы женитесь – и будет у нас большая любящая семья.
Руслан закашлялся в кулак и поднял на брата взгляд из-под бровей. Мурад резко сел на кровати.
– И все же чем тебя так обидели, что ты знаться не хочешь ни со своими, ни с отцовскими?
– Дорогой, я ведь рассказывала вам о…
Мурад поднял руку, жестом останавливая речь Марьям, продолжая за нее:
– Вы не сошлись характерами и договорились о разводе. – Парень одним движением вскочил с кровати, быстро подошел к столу и принялся шарить в поисках вкусненького. – Твой отец тебя не принял обратно, сказав, что ты опозорила семью, а с отцовским родом общаться неприлично. Да-да, я знаю эту историю, ма.
Он резко остановился. Марьям спокойно смотрела ему в глаза. Она казалась такой беззащитной, замученной… жертвенной. Мурад внутренне зарычал от злости, его бесили эти покорность судьбе, всепрощение, смирение, которое он читал в долгом внимательном взгляде матери. Хотелось схватить ее за плечи, тряхнуть и заорать: «Живи уже для себя! Давай возьмем все лучшее! Есть же возможности!» Но вместо этого он вежливо улыбнулся и продолжил мягким тоном:
– А что именно в характерах не сошлось?
– Зачем ты сейчас поднимаешь этот разговор? – Руслан откинулся на спинку стула. Его голос звучал уже не так воинственно, но все еще напряженно. Мурад прекрасно знал, что младший брат, хоть и был на стороне мамы, тоже хотел бы узнать про своих близких. Его так же тяготила неизвестность.
– Может, я влюбился и боюсь не сойтись с ней характерами? – Мурад засмеялся, заметив, как его слова смутили брата и удивили Марьям.
Из-за последних событий Руслан совершенно забыл о выходке брата. Неужели он действительно влюблен в девушку, на которой женился?
– И кто она, дорогой? – Марьям чуть оживилась.
– Не могу рассказать.
Руслан закатил глаза.
– Милая девушка. Дианой зовут.
– Ты что за объект, ничего во рту не держится! – Старший отвесил легкий щелбан брату, тот только хмыкнул. Мурад хитро посмотрел на мать и театрально-драматично продолжил: – А вообще чувствуешь, как больно, когда от тебя скрывают что-то важное?
Та улыбнулась и кивнула.
– Расскажи немного. Так-то мы уже не дети, беречь нас не надо.
Марьям смотрела на старшего сына с большой грустью. Тот видел, насколько ей неприятны воспоминания, но не отступал.
– Ты очень похож на своего отца, Мурад. Такой же лихой. А доброта твоя как у деда. Ты с ним много времени проводил в детстве, помнишь? В шахматы тебя учил играть…
Мурад резко стал серьезным. Конечно же, он помнил деда. Отца – почти нет, но деда! С его густым низким голосом, пиджаком из колючей шерсти, пропитанным запахом дорогого табака, строгими, жесткими, но справедливыми суждениями…
Марьям, казалось, не заметила, что задела что-то важное в душе сына. Она снова отвернулась к морю и заговорила тихо-тихо:
– Мне на следующий день пятнадцать исполнялось. Помню как сейчас: сидели вечером с мамой, она расчесывала мне волосы и пела. Как же хорошо, мальчики! Голос у нее был слабый, но такой чистый. Я ее колыбельные до сих пор помню. Вам их пела в детстве. Она тогда еще не знала, что отец договорился замуж меня выдать. Смеялись с ней, гадали, кто первый придет свататься. А оказалось: уже решено кто. Семья отца вашего славилась по деревне богатством, но никто не хотел дочек отдавать. Нрав, говорили, больно горячий в роду. Дочерей берегли. А меня отдал отец. Сказал: слухи все это. И отдал.
Марьям прикоснулась лбом к прохладному стеклу. Парни замерли на своих местах. Они не знали, как реагировать. С одной стороны, слушать было невыносимо, в голосе мамы было столько боли и сожаления, с другой – она впервые рассказывала им про семью.
– Мы вместе несколько лет прожили в доме его отца, огромная семья была. Дед Али с женой очень помогали всем. Нам долго детей Аллах не давал. А как вы родились, деньги понадобились, отец ваш на заработки поехал. Много случалось, мальчики. Жизнь долгая, разная была. Вот и разошлись мы в итоге… У отца моего сделки порушились с Султановыми, а мама к тому времени умерла уже. Некому было уговорить отца простить меня и принять домой. Папа всем в семье запретил общаться со мной. Вот приехала в Дербент. Сняла домик у бабушки Патимат, почти за городом тогда.
Марьям постаралась незаметно смахнуть слезу. Сыновья молчали.
– Не думайте, что вы одни, пожалуйста. Ваш род за вашей спиной – как сильные крылья. То, что не общаетесь лично, не значит, что связи нет. Отец ваш – сильный и смелый. Дед Али – очень мудрый. Я не могу исправить то, что произошло в прошлом, и мне правда жаль, дорогие, что вас так сильно задело наше решение. Жизнь намного больше одного человека. Может, спустя время вы встретитесь, ин ша Аллах. Ведь мы получаем все, чего желаем, когда готовы к этому.
Она замолчала, наблюдая, как море волнуется за нее. Пенные белые барашки, казалось, пытались выбраться на берег, чтобы утешить, обнять, но невидимая сила не пускала их и затягивала обратно. Мама вдруг тихо запела в такт волнам:
Я в далеком детстве где-то,
Маминым теплом согрета,
Ее голос, нежный самый,
Укрощает нрав упрямый.
Я тебя, родная, вспомню,
Станет светло ночью темной.
Ты обнимешь, пожалеешь,
За меня душой болеешь.
Крыльями от всех укроешь
И от стрел чужих прикроешь.
Ты читала меня взглядом.
Знаю, мама, что ты рядом.
Какое-то время провели в тишине. Каждый думал о своем. Затем Мурад, ставший задумчивым и серьезным, тихо попрощался и ушел. Марьям только кивнула и так и осталась смотреть на море.
Руслан осторожно подошел к маме и присел на краешек подоконника.
– Ты как?
Она растерянно улыбнулась и попыталась сморгнуть воспоминания, но это не помогло. Вопросы Мурада разбередили старые, укрытые временем раны.
– В порядке. А ты?
Руслан качнул головой. Оба понимали, что каждый просто храбрится, но были благодарны друг другу за возможность уйти от ответов.
Мурад вышел из больницы, купил пирожок у бабушки на улице и, наслаждаясь едой, медленно двинулся к парковке. Белая иномарка стояла у выезда, в тени старого дерева – залезть в нее и укатить не составит труда. Главное – чтобы не было непредвиденных «секреток», но вроде они все пробили. Должно быть чисто.
Он понимал, что красть машину средь бела дня – большой риск. Хотя смена девчонки скоро закончится. Надо как можно быстрее перекинуть тачку к Саиду.
Мурад сел в свою машину и выехал с парковки, махнув рукой охраннику. Тот через тридцать минут пойдет курить – значит, будет окошко для выезда на чужой тачке.
Парень проехал квартал и бросил свою «приору» между домов, так, чтобы ее не было видно. Быстро переоделся и пешком вернулся к больнице.
Пробравшись к иномарке, парень уверенно открыл ее найденным ключом. Завел, по-хозяйски отодвинув сиденье под свой рост, и, не прогревая двигатель, стартанул. Как Мурад и рассчитывал, охранник вышел курить, и выехать получилось без проблем. Да… Аллах любит его, раз так помогает!
Руслан весь день провел в больнице. После ухода брата он оплатил первую часть лечения выигранными деньгами. Договор заключали долго. Доктор, как и обещал, не стал раскрывать Марьям полную стоимость операции, поэтому, пока готовились бумаги, она проходила обследования.
Когда пытка бюрократией закончилась, они вдвоем вернулись в палату.
– Как же я уже хочу домой, Русланчик, знал бы ты! – Мама устало опустилась на свою кровать.
– Еще немного придется потерпеть. А чего тебе больше всего не хватает?
– Не считая вас?
– Ну конечно! Мы – это святое. – Руслан засмеялся и снова сел между столом и койкой. – Что после нас?
Мама закрыла глаза и мечтательно улыбнулась.
– Хлеб. Я приготовила бы хлеб. Ароматный, из корюка[12] нашего… м-м-м. Из-за работы так давно не пекла.
– Да… – Парень тоже зажмурился, вспоминая домашнюю выпечку.
– Русланчик, ты выглядишь очень уставшим. Ляг, немного отдохни здесь, если домой не хочешь.
– Надо дождаться от доктора новостей, потом бабушка Патимат приедет, а я пойду. Кстати… дядя Акиф сказал, поставит меня на бой.
Марьям открыла глаза и чуть приподняла голову.
– И ты не рассказывал? Это же так важно!
– Если я скажу, что был немного занят, это будет оправданием?
– Чем это ты был занят, сынок, что про все забыл? – Женщина улыбалась.
– Да вот мама у меня приболела. Все места себе не находим, все из головы вылетает.
Они поболтали еще немного, потом Руслан все же сдался и прилег на соседнюю койку, поставив будильник.
Он проснулся раньше, чем прозвонил будильник. Лежал, укрытый своей курткой, прислушиваясь к тихому разговору мамы и бабушки Патимат.
Старушка была им не кровной родственницей, но давно стала частью семьи. Когда мама переехала в Дербент после развода, именно она приютила их у себя.