вплотную к нему; и в его зубах опять дымилась сигарета. Дым уже заволакивал дом, разъедал Демарко его больной глаз.
– Я нашел твои ключи, – потряс перед его глазами брелоком Инман. – С твоей стороны было очень любезно оставить их на кухонном столе. И вот что я подумал. Может, мы с тобой прокатимся куда-нибудь на твоей колымаге. Скажем, к Ниагарскому водопаду? Или смоемся в Канаду? Я заметил у тебя в машине рацию, так что по дороге мы отлично развлечемся. Ну, как тебе моя идея? Ты готов к дорожным приключениям?
Сердце Демарко забилось с перебоями, отдавая глухими ударами в мозг. Оба глаза изъел дым; левый глаз начал слезиться. Он тяжело задышал, с шумом выдыхая носом воздух. Но гневный ответ сержанта прозвучал нечетким бормотанием сквозь скотч:
– Я убью тебя, тварь, ты никчемный кусок дерьма!
– Чудненько, – хмыкнул Инман. Он встал, не вынимая сигареты изо рта, наклонился, подхватил Демарко под обе руки и рывком поднял на ноги. Теперь они стояли лицом к лицу. Инман вынул изо рта сигарету и выдохнул дым. А свободной рукой достал из кожаного чехла на поясе длинный нож с массивной рукоятью и приложил его лезвием к щеке Демарко. А кончиком коснулся уголка здорового глаза.
– На границе есть пара местечек, – сказал он, – где мы сможем проскочить. Так мы и поступим. Только ты у меня должен быть ходячим. – Инман поморщился и снова глубоко затянулся. – Ну что, договорились?
Демарко зажмурил глаза и ничего не ответил. «Ты покойник, ублюдок», – подумал он про себя.
– Ну, стало быть, договорились. Порядок! Сохрани это для меня, – сказал Инман и, сделав последнюю затяжку, бросил окурок в карман рубашки Демарко. Затем зашел ему за спину и приставил нож к шее сержанта. Острие жара обожгло Демарко левую грудь; и сержант почувствовал, как загорелась его рубашка.
Пока Демарко извивался, Инман посмеивался. Наконец он протянул руку через его плечо и хлопнул ладонью по дымящемуся окурку – так сильно, что вышиб весь воздух из легких Демарко.
– И не говори, что я ничего для тебя не делал, – сказал Инман и затолкал его на кухню.
Глубоко дыша носом, Демарко передвигался маленькими, запинающимися шажками, стараясь потянуть время. Благодаря адреналину и удару в грудь вся его одурманенность разом исчезла. В голове прояснело. Ум заработал. Что делать? Присесть, выгнуться назад и ударить затылком по подбородку Инмана? Или вывернуться, поддеть ногой ногу Инмана и завалить его на пол? А может, броситься вперед и пяткой заехать ему в пах?
Как бы сержанту этого ни хотелось, он понимал: ни один из этих приемов не сработает. Инман держался от него на расстоянии вытянутой руки, но достаточно близко, чтобы в любой момент перерезать ему яремную вену. И он был сильнее, моложе и быстрее Демарко.
«Попробую что-нибудь сделать в машине, – успокоил себя сержант. – Может, помогу ему свалиться в ущелье. Если мне суждено умереть, этот говнюк умрет вместе со мной».
Уже в проеме кухонной двери Инман схватил Демарко за воротник и заставил остановиться. Слегка повернув нож так, что его лезвие впилось Райану в кожу, Инман спокойно сказал:
– Твои соседи крепко спят. Ни в одном из окон в этом доме не горит свет. Ты не можешь ни бежать, ни позвать на помощь. Ты ничего не можешь сделать, чтобы изменить ситуацию в свою пользу. Ты это понимаешь?
Демарко вгляделся в черноту двора. Там где-то должен быть фонарный столб. Красивая кирпичная дорожка, обставленная садовыми фонариками на солнечных батареях. Детские качели. Площадка для игры в мяч.
– Ты меня понял, гнида полицейская? – переспросил Инман.
Демарко кивнул.
– Тогда двигай, – скомандовал Инман.
Как много мыслей пронеслось у Демарко в голове по дороге к гаражу. И целый водоворот эмоций. Сержант понял, что какая-то его часть всегда надеялась на то, что все можно исправить. И утрату Райана, и испорченные отношения с Ларейн, и все эти темные, пропитанные виски ночи, и десяток лет, прожитых в неверии, метании и заблуждении. Но он также понял, какой глупой была эта его надежда. Некоторые ошибки исправить со временем нельзя. И вычеркнуть из своей жизни тоже невозможно. Одна беззаботная ночь – и три исковерканные жизни. Что сделано, то сделано. Мертвые не воскресают.
Его ботинки стали сырыми от росы, увлажнявшей высокую траву. Его лодыжки намокли, и отвороты на джинсах потяжелели. Запах росы наполнял его грустью. И эта грусть, щемящая и безысходная, холодила и подкашивала его ноги. А еще в ночном воздухе Демарко уловил запах зимы – приближение конца. И внезапно осознал, что умереть ему хотелось бы именно здесь – не в Канаде или где-нибудь еще, а здесь, в конце его садовой дорожки, которой теперь уже точно суждено было остаться недоделанной.
Потом сержант заметил, что Инман уже открывал дверь гаража – он загнал в него машину. А дойдя до ее капота, Демарко увидел, что крышка багажника тоже открыта. «Вот где я поеду». Сержант догадался, что Инман решил запихать его в багажник. Он даже уже вывернул из его фонаря лампочку. Инман повезет его в багажнике – там, где Демарко не сможет доставить ему неприятностей. На рассвете он уже будет на границе. Демарко – не более чем его подстраховка. Когда в ней больше не будет надобности, он от нее избавится. Без всякой компенсации за неудобства.
Впрочем, возможен и другой вариант: Инман засунет его в багажник, заклеит ему рот, захлопнет багажник и оставит вонять в гараже. И вся история с поездкой в Канаду была лишь уловкой, чтобы завлечь Демарко в гараж. Тем более что у Инмана должна была быть своя машина, припаркованная где-то неподалеку.
Но если Инман задумал его убить сразу, то почему он не сделал этого в доме? И кстати – зачем он к нему вообще заявился? Чего он этим хотел добиться? Все поступки Инмана были лишены всякого смысла.
Как лишено было смысла и странное ощущение спокойствия, охватившее Демарко, едва он вошел в гараж. А ведь в гараже было так холодно, так темно. Он не загонял в него машину уже несколько лет. И открывал его только днем, чтобы достать газонокосилку или какой-нибудь инструмент. Демарко понравилось ощущение непривычности, которое он испытал, оказавшись внутри гаража. И мечтательного предвкушения. Ведь медленная смерть здесь могла бы избавить его от прошлого, а царившая в гараже темнота тихо поглотила бы все его ошибки.
Инман подтолкнул его к багажнику «Стратуса». «На повороте, – подумал Демарко. – Вот где это лучше сделать». Сержант хорошо помнил, где лежал его мачете. Он мог схватить его даже в темноте. Когда-то давно он разложил все свои инструменты на длинной дощатой полке за автомобилем. И затем, пользуясь каким-нибудь инструментом, клал его потом на то же самое место. Ближе всего к Демарко лежали сейчас электроинструменты, циркулярная пила и пневматический ручной лобзик, шлифовальная машинка и электродрель в пластиковом футляре. За ними находились молотки, кувалда, клещи, резиновая киянка и молоток кровельщика. А еще дальше в коробочках разной величины были собраны гвозди, шурупы, строительные ленты и шнуры и прочая мелочевка.
На дальнем конце полки Демарко в свое время положил тиски. А под ними на кожаном ремне подвесил мачете, которым он иногда вырубал бурьян вокруг гаража. Сейчас сорняки отросли в высоту до трех футов и под своей тяжестью сами клонились к земле и ломались. Срубать их не было нужды. Но этой ночью мачете могло сослужить сержанту другую службу. Надо было только добраться до него. А шанс заполучить его в руки у Демарко был только один – при обходе заднего крыла. Три мощных прыжка – не слишком красивых, но энергичных, – и он бы сорвал своими связанными руками мачете с гвоздя, развернулся и рубанул бы им со всей мочи. И при удаче вспорол бы Инману живот одним ударом. А потом, если бы у Инмана еще остались силы наброситься на него с ножом, он бы, скорее всего, упал рядом с ним. И они так и лежали бы в гараже, глядя друг на друга, пока свет в их глазах не угас.
Волоча ноги, Демарко дошел до заднего бампера. И вдруг вспомнил про Бонни: «Интересно, где она сейчас?» Но этот вопрос отвлек его мысли лишь на секунду. Ни о чем другом, кроме мачете, Демарко думать сейчас не мог. Он был спокоен. Хотя готовился к взрыву безудержной ярости, которая могла на него накатить, окажись в его руках мачете. Он уже явственно видел всю схватку с Инманом. Но даже мысль о неизбежной смерти наполняла его глубоким спокойствием.
Демарко коснулся тыльными сторонами рук холодной поверхности крыла. Еще один шаг вокруг машины – и можно действовать.
Рука Инмана сжала его левое плечо. И внезапно у горла Демарко блеснуло лезвие ножа.
– Не спеши, – прошипел Инман.
Все спокойствие сержанта разом развеялось. У него не осталось никаких шансов. Демарко был не против умереть, но он хотел умереть, сделав что-нибудь полезное. Например, выпустив кишки Карлу Инману. А теперь Инман, нависший над ним и прижавший его к заднему бамперу, снова держал ситуацию под контролем.
Толкая Демарко в плечо, Инман нагнул его головой в багажник. Все случилось в мгновение ока, и хотя Демарко попробовал вывернуться и ударить Инмана, тот схватил его за ноги и засунул в багажник, быстро опустив крышку.
В кромешной темноте Демарко даже не пытался шевелиться. Стучать в крышку багажника было бесполезно. Единственное, что он теперь мог, – это постараться сорвать каким-то образом скотч со рта и перегрызть липкую ленту вокруг запястий. На это у него было четыре часа. Инман наверняка покопался в вещевом мешке, который сержант держал в багажнике. И нашел там только кеды, носки, летние хлопчатобумажные брюки да свитер. Но нашел ли он маленькое отделение в торце багажника, где Демарко хранил старый отцовский «Хэррингтон и Ричардсон» 22 калибра? В его барабане было только три настоящих патрона кольцевого воспламенения; а первые три были заряжены дробью. Но три заряда дроби в рыло Инмана подправят его физиономию, а три унитарных патрона подкорректируют его манеры.
Демарко услышал, как открылась передняя дверца. Теперь, по идее, машина должна была слегка осесть под тяжестью грузного тела Инмана, а слух сержанта – уловить гудение заработавшего мотора. Но вместо этого послышался мягкий стук и какое-то бормотание, а потом еще один стук. А потом секунд на десять все затихло. Затаив дыхание, Демарко прислушался.