– Все дело в самой Бонни, – подал голос Моби. – Она не часто слетала с катушек. Но если уж слетала, то тормозов уже не нажимала.
– Слетала с катушек? Как? Я не совсем понял, о чем ты.
– Еще нужно было постараться, чтобы она сорвалась. Обычно это случалось, если она чего-то сильно боялась. По-настоящему боялась.
– Например?
– Вы знаете, почему она устроила меня на работу в «Уисперс»?
– Нет, но, может, ты расскажешь мне.
– Раньше она всегда брала в вышибалы какого-нибудь студента колледжа. Такого, у кого мышц было больше, чем мозгов. Но три года назад все изменилось.
– А что случилось три года назад?
– Я как-то ночью сильно перепил. Угнал чью-то тачку. Снес телефонный столб. Он разломался напополам, и верхняя половина рухнула прямо на крышу машины. Я просто чудом остался жив.
– И тогда Бонни сорвалась?
– Угу. Аккурат в больнице той ночью. Я лишь слегка поранился. А Бонни набросилась на меня с руганью. Орала во все горло. Какими только словами меня не обзывала! Это было так ужасно. Врачи даже хотели вколоть ей что-нибудь и привязать. Но я сказал им оставить ее в покое. Типа «Я заслужил такой разнос». Я понимал, что она просто очень сильно испугалась за меня.
– И ты полагаешь, что Бонни могла сорваться так и с Инманом?
– Думаю, могла. Инман всегда давил на нее, до всего докапывался. Все время обвинял ее в чем-нибудь. Почем знать, может, они действительно рванули в какое-то теплое местечко, и там он стал ее доставать. Называл шлюхой, лахудрой. Обвинил в том, что она трахалась с другими мужиками. И Бонни могла не выдержать. Она всегда была с этим ублюдком на взводе. Но она умела осадить. И могла наговорить такого, от чего и у нормального человека поехала бы крыша. Без разницы, правда это была или нет.
– И что, ты думаешь, она могла наговорить в ту ночь Инману?
– Его больше всего задевало… Я хочу сказать, что большинство его обвинений касались секса: «Сколько грязных членов ты облизала сегодня, шлюха? Кто сегодня тебя трахал, потаскуха?» Если Инман не обвинял Бонни в разврате, то говорил, что она слишком страшная, чтобы на нее кто-то позарился. Что она просто подстилка, втыкуха. Он так часто обзывал ее – «втыкуха». Меня это реально бесило.
– Ты считаешь, что терпение Бонни могло лопнуть?
– Я прямо слышу ее, парень. То есть я не слышал, что она говорила. И точно не знаю. Но я отлично представляю, что она могла ему выдать. Примерно следующее: «Хочешь знать, что я сегодня делала? Сначала я отсосала у какого-то залетного кобелька. Потом меня три раза трахнул Хьюстон. Затем меня отымел в задницу Демарко. А после ланча я выцедила член Демарко и вылизала зад Хьюстону». И все в таком духе. Бонни могла быть очень грубой и бесстыжей на язык. Но шлюхой она никогда не была. Да, была у нее пара клиентов, но они обращались с ней хорошо. А с Инманом она спала, потому что боялась его. И я чертовски рад тому, что этот шизанутый ублюдок мертв. Жалею только об одном: что мне не достало смелости расправиться с ним самому.
Моби теперь сидел, весь сжавшись в страдании, крепко прижимая кружку к груди.
Демарко сделал несколько глотков кофе. Это был только второй его стакан кофе за утро. Но во рту у сержанта уже скопилась такая горечь, будто он выпил целых пять чашек и желудок в знак протеста начал выбрасывать в горло терпкую кислоту. Демарко поставил полупустой стакан на стол рядом с полным: «Пожалуй, желудок прав. Пора мне о нем позаботиться».
С этой мыслью сержант снова покосился на Моби. Маленький человек в слишком большом для него костюме, с торчащей в разные стороны щетиной, одинокий и отчаявшийся, из последних сил пытающийся сдержать слезы.
– Тебе не следует спать тут с выключенным обогревателем, Моби, – сказал ему Демарко. – Ты никуда не выходил отсюда с самых похорон?
Ответ на свой вопрос сержант прочитал в мрачных влажных глазах: «А тебе не все ли равно?»
– Я могу отвезти тебя в одно место в Эри, если захочешь. Это что-то типа приюта. У тебя там будет своя комната. Но вокруг будут другие люди. И там все друг за другом присматривают и ухаживают.
– Вы хотите сказать, что я уже и позаботиться о себе не в состоянии? Может, я просто не хочу.
– Ладно. Тогда выключи обогреватель и ложись спать. Ты хочешь заснуть и не проснуться? Коли так, думаю, тебе очень понравится, когда крысы начнут ползать по твоему брюху. А это непременно случится через день-два. Как только ты начнешь вонять. Отличный фуршет для крыс! Они сожрут у тебя все – глаза, нос, задницу. Позовут своих сородичей и соседок. И будут чавкать и причмокивать от удовольствия. И превратишься ты в итоге в крысиное дерьмо, рассеянное по всему полу. Захватывающая перспектива!
Моби задрожал и насупился. Еще немного помолчав, он вдруг спросил:
– А мне там будут давать пить?
– Ты сам знаешь ответ.
Еще минута молчания. И новый вопрос:
– А я смогу хотя бы получить назад машину Бонни?
– Когда ты будешь к этому готов. Я прослежу, чтобы тебе ее вернули. И дом Бонни тоже.
– Там, наверное, везде кровь? Я имею в виду – в машине? Там, где она сидела…
– Ты всегда сможешь заменить сиденья. Тебе, скорее всего, и деньги какие-нибудь перепадут. Бонни была собственницей клубного здания или арендовала его?
– Арендовала.
– Значит, это единственное, о чем тебе следует беспокоиться. Давай приходи в себя. А я позабочусь о том, чтобы все имущество Бонни отошло тебе. Но только после того, как ты возьмешься за ум.
– Если это мое, вы не можете не отдавать это мне.
– Ты даже не представляешь себе, Моби, что я могу.
– Я тоже думал, что вы порядочный человек.
– А ты думаешь, Бонни хочет, чтобы ты стал крысиным дерьмом? Я делаю это ради нее, нравится тебе или нет.
Моби засопел:
– А что стало с ним?
– С кем, с Инманом?
– Где его похоронили?
– Его кремировали.
– И где его прах?
– Он будет храниться какое-то время у нас. Вдруг его затребует кто из родни. А потом мы от него избавимся.
– А я могу его затребовать?
– Зачем тебе прах Инмана, Моби?
– Я высыплю его в унитаз и обоссу.
Демарко подумал пару секунд.
– Ты поедешь со мной в Эри?
– Не знаю. Может быть.
– В таком случае… Ты ведь в некотором смысле доводился ему шурином? Верно?
– Похоже на то, – по губам Моби промелькнуло подобие улыбки.
– Тогда подождем тридцать дней, – сказал ему Демарко. – И если за это время за прахом Инмана никто не явится, он будет твой.
Глава 70
Внутри снова появилась пустота. Глубокая-преглубокая брешь – идеальная обитель для птиц печали. Демарко уже ощущал, как они хищно кружили вокруг и пронзительно, нетерпеливо курлыкали. Но на этот раз он совсем не хотел пускать этих алчных птиц внутрь. Почему его сердце должно быть всегда гнездом тоски и унынья? Ему нужно было срочно заполнить эту пустоту. К сожалению, Демарко не обладал талантами Хьюстона; он не обладал даром вымысла и не мог вообразить себя не тем, кем являлся на самом деле.
Он просидел на заднем крыльце в этот вечер довольно долго, разглядывая неухоженный двор и незаконченную дорожку. Но его глаза воспринимали их только как фон. Фон того, чего видеть они, увы, не могли. Демарко открылась причина его тоски. Причина любой тоски. Утрата того, что когда-то было, а теперь безвозвратно исчезло. Утрата того, чего никогда не было и быть не могло.
Последние несколько лет Демарко заполнял свою пустоту работой. Одно расследование за другим. Одна трагедия за другой. Загадки, которые нужно было решить. «И это все, что меня ждет и в будущем? – спросил себя Демарко. – Неужели мой удел – сидеть здесь и пялиться на отросшую траву, пока не случится очередная трагедия? Жить жизнью, смысл которой придают только ошибки и несчастья других людей?»
Воздух был такой свежий, чистый и прохладный, каким он может быть только в один из ноябрьских дней. Нет, Демарко не хотел, чтобы птицы печали снова поселились в его сердце. Они были маленькие, черные, крикливые и не могли привнести ничего, кроме черноты, в те черные дни и длинные черные ночи, что ожидали его впереди. Но сержант не знал, как отогнать от себя этих птиц. Работа заставляла их умолкнуть только при свете дня. А ночью их уже не удавалось утопить даже в виски.
В конце романа – того самого, что Хьюстон надписал и подарил Демарко в благодарность за разделенные с ним ланчи, – главный герой говорил: «То, что я должен сейчас сделать, совершить нелегко. Это то, чего я больше всего страшусь. Но если я буду лелеять свои страхи, я не смогу двигаться вперед. Хуже того, я начну двигаться вспять. Это было бы даже хорошо, если бы я сумел вдруг вернуться в прошлое. Но прошлое – это стена, сплошная и непроницаемая стена. Прошлое – это крепость, которую невозможно взять штурмом».
Демарко вспомнил, как он впервые прочитал этот абзац. И как сильно смутился, не осознав до конца смысл его первой же строчки. А потом смутился еще больше, пораженный странным построением фраз во всем абзаце. Когда-то давно рядом с ним была Ларейн. И она объясняла ему различные речевые конструкции и обороты, метафоры и аллегории. А без нее, в пустом доме, Демарко порой не всегда понимал суть прочитанного. И эти строки тоже показались ему странными. Двусмысленными. А ухватить их скрытый смысл у него не получалось. Тогда он перечитал их еще раз – уже вслух. Почему в них эти «но» и «если»? И тут Демарко озарило. «Ну конечно!» Хьюстон хотел передать переживания главного героя, его ужас перед тем шагом, на который он все же решился. И его попытку заставить себя путем логических убеждений сделать этот шаг. Каким бы тяжелым и страшным он ему ни представлялся.
Сейчас, в доме, тишина которого становилась ему все привычней, Демарко снова перечитал этот абзац – весь полностью. А потом откинулся назад в своем кресле, положил книгу на грудь, уставился в потолок и задал себе прямой вопрос: «А чего ты боишься, Демарко? Что должен сделать ты?»