[35] и рискуешь уподобиться Калигуле[36].
– Нет, Полет, но знай, единственной радостью для моего брата явится его встреча с матерью, которую он безуспешно пытается найти.
Полет сосредоточенно стал ковырять пальцем в носу.
– Генрих, что ты скажешь человеку, который найдет эту женщину и приведет ее во дворец? На твоем месте я от души похвалил бы его и сделал ему хороший подарок.
– Я подарил бы этому человеку лучшего коня из своей конюшни. Ты ведь знаешь, какие у меня прекрасные венгерские жеребцы!
– Черт возьми, зачем мне конь? – пробормотал шут, почесывая затылок. Потом бросил на короля хитрый взгляд: – Братец, а не поменяешь ли коня на пару больших золотых монет?
– Разумеется, но зачем?
– Мы с Липертой и Вией заказали бы роскошный ужин в одном знакомом мне кабачке.
– Кто такая Вия? О ком ты?
– Она мать того рыцаря, о котором мы с тобой ведем беседу.
– Как, Полет, – встряхнул король шута за плечи, – ты знаешь, где его мать? Ты нашел ее? Да отвечай же мне, приспешник Люцифера, отчего ты молчишь?
– Ты так тряс меня, куманек, что я чуть не потерял свой язык. Где же мне было отвечать, если я держал его зубами, чтобы он не улетел?
– Где эта женщина, Полет, ты догадался ее привести? Ну, говори же, где она?
– В молельне, мой Генрих. Она ждет тебя. А потом ты сам приведешь к ней ее сына.
– Черт побери! – воскликнул король. – А ты не врешь мне? Что если это одна из твоих глупых выходок? Но знай, вследствие этого твоя спина понесет справедливое наказание.
– Полет, конечно, дурачок, это всем известно, – ответил на это шут, – но даже он понимает, какими вещами не следует шутить. Ступай, Генрих, не томи больше мать нашего рыцаря. И не обессудь: она отнюдь не в праздничных одеждах.
С улыбкой кивнув в ответ и дружески хлопнув шута по плечу, Генрих быстрым шагом направился в молельню. А Полет, почесывая лоб и глядя ему вслед, с сожалением произнес:
– Ты и вправду без ума, фигляр: попросил две золотые монеты. Эх, надо было замахнуться на целую горсть. Клянусь своими бубенцами, братец не посмел бы отказать своему шуту.
К нему подошли двое, вооруженные мечами, в кольчатой броне с продолговатыми пластинами, в заостренных шлемах с затыльниками и наносниками, металлических перчатках и чулках.
– Что происходит, Полет? – спросил Ноэль. – Куда отправился король? Он мечтал выступить судьей на турнире.
– Его задерживают дела, но он скоро вернется за тобой, рыцарь, – поклонился шут, сдернув с головы колпак.
– За мной? Зачем я понадобился государю?
– Ты скоро узнаешь, брат, а пока разрешаю тебе снять с себя доспехи. В них тебе не будет нужды в ближайшее время. Ты, сестра, можешь последовать его примеру. Вряд ли твой брат не захочет разделить свою радость с тобой.
Оба рыцаря переглянулись.
Агнес присела на корточки, сдвинула брови:
– Полет, какого черта ты тут наплел? Турнир сейчас начнется. Какая радость ожидает Ноэля, если он снимет доспехи?
– Его ожидает другой турнир, где не надо махать мечом. Ему понадобятся лишь уши, глаза и крепкое сердце.
– Сердце? И, похоже, его копье? – еще больше нахмурилась Агнес. – Так, так. Догадываюсь, речь идет о женщине, верно? И ты, греховодник, взял на себя роль посланца, которые принес моему брату весточку от фрейлейн Гертруды? Признайся, так? Это она тебя послала?
И Агнес, схватив шута за шиворот, легонько приподняла его от пола.
– Да нет же, нет, госпожа! Отпусти меня, или я задохнусь! – взмолился шут. – И что сегодня за день такой: всем охота схватить меня за ворот! Первым был Генрих, теперь вот ты собралась вытряхнуть меня из моего кафтана.
– Тогда говори, что ты задумал, – смилостивилась дочь аббатисы, отпуская шута. – И посмей только сказать, что здесь не замешана женщина.
– Я и не собираюсь тебе возражать, потому что это правда…
– Ага, я же говорила! Отвечай, где она назначила встречу моему брату? Сейчас же пойду и сверну шею этой долговязой сороке!
– Помилуй, девочка, сорока здесь совершенно ни при чем, пожалей ее, ведь она так молода. И потом, где ты видела долговязых сорок? А, ты имеешь в виду ее длинный хвост? Тогда понятно. Но нам нет до нее никакого дела. Речь идет о старой, совсем старой птице. Ее уже не волнует весна, ибо в жилах ее не бурлит кровь; она не заглядывается на молодых самцов, потому что их зов не вызывает в ней ответного чувства. Ей остается одно – искать покоя, вспоминая о давно ушедших временах своей молодости.
– Боже, да это настоящая развалина! – рассмеялась Агнес. – И ты хочешь повести Ноэля к ней? Но что надо ей от моего брата?
– Об этом ему скажет братец Генрих, – снова низко склонил голову шут, на этот раз перед королем.
– Сними свои доспехи, Ноэль, – сказал Генрих, подходя и загадочно улыбаясь, – я поведу тебя туда, где они тебе не понадобятся.
Ноэль, не рассуждая, выполнил приказ, и они направились в ту половину дворца, где находилась молельня.
Шут, приплясывая, побежал за ними.
Агнес молча, со злостью глядела им вслед, до боли в пальцах сжимая рукоять меча. Когда они скрылись, она в ярости взмахнула клинком; стоявший вблизи стул разлетелся на куски.
Вия с трепетом глядела на дверь. Она уже вознесла подобающие случаю молитвы, поговорила со святыми, простерлась ниц у изваяния Христа, принимающего муки, и возблагодарила Пречистую Деву за то, что она помогла ей найти сына. Она часто молилась ей, прося помочь, она возлагала на Богоматерь свои надежды, уповая на то, что Царица Небесная не может не внять ее мольбам, которые слышит от матери, такой же, как и она сама. И та услышала, простерла свою всевластную длань, позволив ей найти сына. Она испытала страдание, ее сердце подверглось жесточайшей боли, когда она увидела своего сына на кресте. Теперь она молвила: «Надейся, сестра, вверь себя Богу, ибо сказал Он: «Тем, кто любит Меня и соблюдает мои заповеди, Я творю милость».
И Вия дождалась. Настал час. Сейчас он узнает, она расскажет ему все…
У нее дрожали пальцы; чувствуя это, она сложила ладони на груди. У нее подкашивались ноги; она прислонилась к стене, чтобы не упасть. А глаза устремлены на дверь, не видят больше ничего, и мысль бьется в мозгу, рисуя встречу, вызывая в памяти лики святых, которые устремлены на нее и дают силу верить…
Но вот двери раскрылись. Вошел король и следом… ее сын, ее Ноэль! Любопытная физиономия шута выглянула из-за его спины. Рыцарь вошел, расправил плечи, огляделся кругом и остановил взгляд на женщине, неподвижно застывшей у стены и не сводящей с него влажных, блестевших глаз.
Ноэль молчал, бесстрастно глядя на эту женщину, не понимая, как и почему она оказалась здесь. Ведь это та самая, что сидела с ними за одним столом, ошибиться невозможно. Но теперь капюшон откинут на спину, и лицо ее открыто. Отчего же вдруг сердце екнуло у него в груди? Что в этом лице почудилось ему давно знакомым, отчего его черты показались ему ласковыми, нежными, быть может, даже родными?.. И почему она молчит, а приглядеться – так словно стремится заключить его в объятья!
Он оглянулся. Что скажет король?
Генрих был немногословен. Подойдя, он положил брату руку на плечо и сказал:
– Брат мой, ты отправился в далекое путешествие, желая найти свою мать. Надежда не окрыляла тебя, ведь, по словам отца, ей уже много лет и вряд ли она жива. Но Господь даровал твоей матери долгую жизнь, ибо знал, что ей нельзя умереть, не увидев своего сына. И он соединил вас, надеясь, что вы так же усердно будете возносить молитвы Пресвятой Деве и во имя Святой Троицы, как делали это прежде. Ноэль! Эта женщина, на которую ты устремил взгляд и чьи глаза полны слез – твоя родная мать Вия.
Ноэль рывком шагнул вперед. Потом сделал другой шаг, третий – и вот он рядом, всего локоть[37] между ними, лишь протяни руку и коснешься той, которой грезил, которую искал…
А Вия смотрела и уже плохо видела сына сквозь слезы. Они мешали ей, она торопливо смахивала их ладонью, но они снова заволакивали глаза. Она хотела что-то произнести, но не смогла: дрожал подбородок, и губы никак не хотели раскрываться.
Ноэль не знал, на что решиться; во взгляде его читалось сомнение. Не ошибается ли король, ведь женщина не так уж стара? Не шутка ли это с ее стороны, попытка выдать себя за другую? Будь она матерью, почему не открылась ему раньше? Почему только теперь, в присутствии короля? А как она оказалась здесь, как попала во дворец?..
Вия все поняла. Она прочла в глазах сына колебание и заговорила первой, видя, как трудно это сделать ему самому. Голос ее дрожал, срывался.
– Прости, Ноэль, я должна была сказать тебе раньше, но я не смела, – тихо проговорила она, держа руки на груди. – Я понимаю, тебе трудно поверить, но… но я… боже, мой мальчик!.. – Она зарыдала, подняв руки, закрывая ладонями лицо. – Будь прокляты люди, разлучившие нас, клянусь мечом Роллона, как говаривал мой покойный возлюбленный Можер…
Ноэль порывисто обнял ее за плечи, взгляд его загорелся:
– Можер Нормандский! Сын герцога Ричарда!
– Да, сынок, это твой дед. Мы любили друг друга. Принцесса Герберга Бургундская родила от него ребенка, которого назвали Эдом. Когда он стал уже взрослым мужчиной, мы случайно встретились, и от этой связи на свет появился малыш. Я принесла его в замок графа Эда, и мы дали ему имя Ноэль…
Ноэль еще сильнее стиснул плечи Вии, а она продолжала:
– Отец, наверное, рассказывал тебе, как замок сожгли, а его самого вместе с тобой взяли в плен. Тогда он и подумал, что я сгорела вместе со всеми. Но я осталась жива. Потом, много лет спустя, я бросилась на поиски, но они ни к чему не привели. Отыскать следы графа Эда и моего сына мне так и не удалось… Много лет прошло с тех пор, сынок, очень много. Все эти годы я продолжала искать тебя, но кругом была война. В потоках крови и вихрях огня сотнями гибли люди, замки, деревни. Кто мог мне сказать что-либо о тебе? Никто. Каждый думал, как самому не попасть под жернова междоусобиц. К тому же ни один человек не помнил графа Германа фон Верль и, разумеется, ничего не знал о его сыне Эде. А тот, похоже, свыкся с мыслью о моей гибели.