– Я спрашивал отца, сможет ли узнать меня мать, если однажды встретит? – вспомнил Ноэль. – Он ответил, что если я сниму тунику, то на моем плече…
– Ты замолчал? – улыбнулась Вия, и пальцы ее рук мелко задрожали. – Хочешь, я продолжу? Мне ли не знать, о чем ты не договорил? На плече твоем овальная родинка, размером с перепелиное яйцо, а под нею следы от собачьих зубов и от ожога; в детстве ты ненароком обварился кипятком и чудом выжил тогда… Если бы я вовремя не подоспела…
– Матушка! Мама моя! – вскричал Ноэль, раскрывая объятья.
– Сын… мой Ноэль!.. – промолвила Вия, падая ему на грудь и уже не пытаясь сдерживать слезы.
Король, опустив голову, тихонько вышел, забыв про шута. А тот, забившись в угол, плакал, размазывая руками слезы по лицу.
Ноэль смотрел на мать и не мог наглядеться, будто не было трактира, и он видел ее впервые. Она также не сводила с него глаз, не двигаясь, ничего не говоря, положа руки ему на грудь, точно хотела согреть его своим теплом. Оба не знали, что сказать друг другу, о чем спросить: вопросов было не перечесть. Какой из них первый, самый главный? Но время для него еще не пришло, его место занимали изъявления чувств, объятья, улыбки и взгляды.
– Матушка, – шептал Ноэль, – вот, наконец, и ты… Я отправился в путь, чтобы найти тебя. Но сейчас мне кажется, я шел к тебе всю мою жизнь… И вот мы вместе… блаженный миг…
– Я знала, что найду тебя, – тихо отвечала Вия, мягко гладя ладонями его лицо. – Ангелы с небес возвестили мне, что ты где-то здесь, рядом и тоже ищешь меня. Разве могли мы после этого не встретиться?
– А отец говорил, что ты… что тебя, возможно, уже нет на свете, объясняя это преклонными годами. Но он ошибался, боже мой, как жестоко он ошибался! Ведь ты еще не стара и такая красивая!.. От тебя пахнет ландышем, словно я на лесной поляне. Он был прав, говоря об этом, но утверждал, как ни странно, что тебе уже почти восемьдесят лет.
– Не будем об этом, сынок. Жизнь не зависит от природы и ударов судьбы, она есть то, что человек из нее делает. Если он не желает стареть, так и не будет, важно хотеть этого, руководя собою, а не ожидая, пока кто-то сделает это за тебя. По утрам я купаюсь в холодном ручье – лучше, если родник рядом – и не пью ничего, кроме воды. Она лечит организм, тело, гонит прочь болезни и не дает стареть. Разве отец тебе этого не говорил?
– Говорил, мама, и ты права: лень – спутник человека на пути к могиле. Но скажи, как все произошло? Каким образом ты очутилась в том трактире, и кто привел тебя сюда? Именно привел, ведь тебя не пустила бы стража. И почему ты не открылась мне тогда, за столом, ведь ты уже знала, что нашла меня!
– Разве могла я открыться тебе тогда, сынок? Ведь ты такой важный сеньор, рыцарь, граф, а я всего лишь нищенка. Мне было стыдно. Мне и сейчас стыдно, что я столь неряшливо одета. Но так было проще путешествовать по стране. Временами я возвращалась в Лан, ведь там отчий дом, а потом снова отправлялась разыскивать следы графа Эда. А ведь я даже не знаю, жив ли он?
– Жив, матушка, но он теперь не Верль, а Готенштайн. Так называется замок, который подарила ему королева Гизела Швабская, его сестра.
– Вот оно что, – протянула Вия, невесело улыбнувшись, – выходит, вы с отцом теперь под другой фамилией…
– Но старая не исчезла, замок Верль недавно вновь отстроили, и там живет теперь со своим семейством некий барон, дальний родственник Германа Швабского и вассал моего отца.
Вия горестно покачала головой.
– Ты рос на этой земле, сын, Германия сделала из тебя воина, и теперь ты немец. Но твоя мать из племени франков, помнишь ли ты об этом? Я дала тебе французское имя, потому что по матери ты франк. Кроме того, в тебе кровь викингов, основавших герцогство Нормандию. Ах, Ноэль, мой мальчик, если бы ты знал, сколько слез я пролила, вспоминая свою несчастную жизнь и сетуя на то, что мы с тобой не во Франции. Там умер последний Каролинг, там могилы моей матери, отца и твоего деда… И это моя родина… Ну, да что теперь об этом? Ты, наверное, хочешь узнать, как мне удалось разыскать тебя?
– Да, матушка, расскажи мне всё! Но давай сядем на скамью, что под этим скупым оконцем.
Они уселись, и Вия повела свой рассказ, начав с того, как вышла замуж за барона, которого убил напавший на них его сводный брат.
– Они разорили замок и убили всех: сначала моего мужа, а потом детей… Их было двое, мальчик и девочка. Никто и не заметил, как они попали под лезвие меча; их нашли, когда стали обшаривать трупы. Я рухнула в беспамятстве, а когда пришла в себя, вокруг меня никого не было, а замок горел. Я взвалила на плечи моих бездыханных малюток и вместе с ними выбралась из пожарища. Там, неподалеку, я и похоронила их. Но не смогла отомстить: мне не у кого было просить помощи и убежища. Что было потом – долго рассказывать. Скажу лишь, что вскоре я вновь повстречалась с Можером и родила от него дочь. Узнав, кто напал на нашу семью, твой дед привел воинов из своего нормандского графства, и они камня на камне не оставили от замка обидчика, а самого повесили на дереве.
Моей дочери исполнилось пять лет, когда по земле франков пронеслась чума. Я берегла свое дитя, как могла, но однажды не уследила, и моя Мадлен убежала посмотреть на трупы, которые волочили по улицам неизвестные люди. А вечером я увидела, как у нее покраснело лицо, а потом и по всему телу пошла сыпь. Вскоре оно онемело, и моя девочка навеки закрыла глаза… Я похоронила ее и пошла куда глаза глядят. Хвала барону, моему покойному мужу: он был не беден и свой капитал прятал в лесу, неподалеку от замка. Я знала место и вскоре откопала горшок, завернутый в тряпку. В нем было столько драгоценностей, серебра и золота, что хватило бы не на одну мою жизнь. Время от времени я возвращалась на то место и брала, сколько нужно. Потом я отправилась в Германию на поиски графа Эда.
Я исходила немало дорог, побывала во многих городах, пока однажды мне не посчастливилось увидать купеческий караван. И тут один из торговцев по имени Ганс сказал мне, что повстречал рыцаря с оруженосцем, которые направлялись в Туль. Рыцарь этот огромного роста, обладает, по-видимому, недюжинной силой, а в родне у него какой-то нормандский герцог или граф. Так он мне сказал. Тут я и поняла: не иначе как сама Царица Небесная устроила мне встречу с купцом, который указал мне путь. Я пришла в этот город, сняла комнату и стала ждать человека, о котором говорил мне Ганс.
Затем Вия в подробностях описала встречу с Агнес у постоялого двора, а потом сообщила, что отправилась вслед за кавалькадой епископа Бруно и наняла лодку, которая и доставила ее к Кобленцу. Оттуда, расспросив жителей, она верхом добралась до Гослара.
Дослушав до конца, Ноэль бросился целовать руки матери.
– Все так и было, матушка, только перед Тулем мы с сестрой заехали в Мец. Вот почему тебе пришлось долго ждать.
Кивнув в ответ на это, Вия продолжала:
– Но меня все еще одолевали сомнения, даже когда мы встретились в трактире. Я ведь нарочно зашла туда, мне важно было услышать разговор: что если вы заговорите о вашем деде? И вы заговорили о нем. Однако я не знала, как зовут рыцаря, который сидел передо мной. Не другое ли у него имя? Но я не ошиблась. Твоя сестра назвала его, и все поплыло у меня перед глазами; помню, я даже выронила кружку. Больше я не могла сидеть за этим столом, у меня перехватило дыхание, затряслись руки, и я ушла, чтобы побыть одной и дать волю слезам. Тут меня и нашел Полет. Не будь его… Святой архангел Гавриил явился нам с тобой, Ноэль, в образе этого человека. Ведь это он догадался обо всем и привел меня сюда. Полет! – позвала Вия. – Добрый наш человек, ангел небесный, иди же к нам сюда, сядь и расскажи моему сыну, как вы с оруженосцем устроили нашу встречу.
Полет подбежал и, усевшись прямо на полу между матерью и сыном, рассказал, как было дело, не забыв упомянуть и о том, как Вия спасла его от ожогов.
– Черт возьми! – воскликнул Ноэль. – Выходит, во всем этом деле немаловажную, едва ли не главную роль сыграл мой оруженосец! А ведь я не хотел брать его с собой, но Агнес настояла… Господи, – продолжил он со смехом, – похоже, в этой истории все кругом взялись мне помочь, кроме меня самого. Но разве это плохо – когда тебе помогают друзья? Клянусь щитом моего деда, нет ничего лучше на свете, чем иметь преданных друзей!
Вия улыбнулась и уронила слезу, вероятно, тотчас предавшись воспоминаниям.
– Кто же она, твоя сестра, сынок? – спросила она. – Почему ты не привел ее с собой? Она у тебя такая милая, хотя, ты уж извини, несколько грубовата. Но мне так приятно будет видеть ее и говорить с нею. Я ведь даже не знаю, кто ее родители. Интересно, что она скажет, узнав во мне ту женщину в трактире?
– Полет, – позвал Ноэль, – ступай скорее и приведи сюда Агнес. Скажи ей, пусть снимет доспехи.
– Ага, ведь я предупреждал обоих, и ни один из вас не послушал дурачка, – затряс шут головой, отчего зазвенели бубенчики на макушке его колпака. – Нос у вас с локоть, а ум с ноготь.
Сын Эда топнул ногой, и шут мигом исчез.
Вечером, сидя у холодного камина при двух свечах, стоявших на столе, Ноэль с сестрой слушали рассказы Вии о временах последнего Каролинга и первых двух Капетингов. Здесь же, на коврике, в ногах у короля сидел Полет. Внимательно слушая, он мелко кивал головой и временами прерывал рассказчицу, вставляя удачную остроту. Генрих слушал молча, скрестив руки на груди и проявляя живой интерес всякий раз, когда речь заходила об императорах и Феофано – матери Оттона III и тетке Генриха II. Ноэль жадно ловил каждое слово матери, сидя рядом и держа ее за руку. Агнес глаз не сводила с Вии; они, что называется, «пожирали» бывшую незнакомку; дочь аббатисы хмурила брови, если кто-то безвинно погибал, неотмщенный, но тотчас ее лицо озарялось улыбкой, когда торжествовало добро. А едва речь заходила о сыне герцога Ричарда, Агнес преображалась. Воображение рисовало ей деда; глаза ее при этом, казалось, метали стрелы, кулаки сжимались так, что хрустели, белея, суставы пальцев, а из горла вырывался победный крик. Временами она, привставая с места, выхватывала из-за пояса кинжал. Никто этому не удивлялся, кроме Вии. Она впервые видела женщину, в глазах которой светилась воистину неземная любовь к тому, чей образ пленял ее. Она впервые видела человека, который слушал ее с таким вниманием и самозабвением, что, не контролируя уже себя, оказался у ее ног. И она не думала, что Агнес так горько заплачет, уронив голову ей на колени, когда рассказ дошел до смерти Можера, этого храброго и благородного, но страшного в гневе человека.