Папа опустил глаза: возражать было бессмысленно. И услышал, как за его спиной глухо зароптали епископы и кардиналы, недовольные молчанием понтифика.
Окинув гневным взглядом святое окружение уже бывшего наместника Христа, король в сопровождении своих рыцарей стремительно покинул дворец.
– Не слишком ли ты круто с Бенедиктом? – улыбаясь, спросил он по дороге у Агнес. – Ведь могла убить.
– Пусть эти псы из его овчарни извлекут для себя урок, – ответила дочь аббатисы. – Каждый из них хочет стать папой, это написано на их хитрых рожах, но не каждому захочется снимать штаны и подставлять свой зад под плеть норманна.
Едва германцы покинули дворец, епископы окружили Бенедикта.
– Святейший, что же ты не подал голоса, ведь ты папа, а он всего лишь король, к тому же иностранной державы?
Бенедикт устало поглядел на них, невесело усмехнулся и ответил, отворачиваясь:
– Он не рискнул бы сделать такой шаг по своему почину. Народ позвал его, сенаторы, духовенство. А посему догадываюсь, что решит собор. Так к чему подавать голос, который никто не услышит?
– Да, но этот рыцарь… Всему же есть предел! Ведь на троне Христа!..
– А ведь то была… женщина! – неожиданно подал голос один из епископов, когда воцарилась гнетущая тишина.
Все повернули к нему головы. Граф Тускулумский, хлопая глазами, раскрыл рот.
– Как?.. – только и смог проговорить.
– Король назвал ее Агнес!
Епископы переглянулись. Только сейчас до них дошло.
– Святые небеса! – промолвил другой наперсник папы, осеняя себя крестом. – Что же это делается в Латеране?..
И все, как один, поглядели на Бенедикта. Тот обхватил голову руками и тихо простонал:
– Боже, какой позор!..
Ему подали тиару, смахнув с нее прежде пыль и грязь. Юный граф Тусколо в сердцах швырнул ее на середину зала.
Святые отцы молча смотрели на поверженный наземь конусообразный с золотым околышем атрибут римского первосвященника, наместника Господа на земле. Кто-то произнес со страхом, больше похожим на вызов:
– Эта женщина смахивает на еретичку. Она не боится ни Бога, ни черта.
И замахал распятием. За ним остальные.
На площади перед дворцом, собираясь сесть на коня, Генрих хлопнул шута по плечу:
– Молодчина, Полет! Ты от души позабавил своего короля. Скажи, чего хочешь от меня?
– Сделай меня папой, Генрих, – без тени улыбки на лице сказал шут.
Вокруг засмеялись.
– Какие же предпринял бы ты шаги в первую очередь? – спросил король.
– Изгнал бы всех мусульман, которых немало видел, когда мы проезжали по Италии. Кстати, они встречаются и в Германии.
– Они нанимаются в виде рабочей силы и много не просят. Но отчего ты к ним нетерпим?
– Ненавижу их наглые, бородатые рожи! Хорошо хоть, ты не строишь им мечети. Честное слово, Генрих, ты оказался бы глупейшим из монархов, я перестал бы тебя уважать и ушел бы к другому королю.
– В чем, по-твоему, я бы ошибся?
– Да ведь им протяни палец, они ухватят за ладонь, дай ладонь – оторвут руку.
– Полет, им ведь тоже, как и нам, надо молиться, а у них своя вера.
– Вот и пусть молятся, подняв зады и разбивая себе лбы, но только у себя. Зачем христианину в своем городе любоваться на этих пришельцев и слушать их поганый язык? Разве им здесь место? Прочь отсюда, грязные, вонючие собаки! Нет, Генрих, ей-богу, ты поступишь благоразумно, увенчав меня тиарой. Я смою грязь с тела европейских держав, и они больше не будут вонять и чесаться.
– Что ж, неплохо задумано. На этом, надеюсь, всё?
– Не совсем. Сарацин необходимо систематически уничтожать. Эта саранча весьма плодовита. Скоро они всё сожрут на своих землях и двинутся в поход на Европу. Трудно будет остановить эти полчища.
– Весьма любопытный и страшный прогноз, Полет. Но, полагаю, ты прав. Надо будет подумать над тем, что ты сказал.
И Генрих дал шпоры коню.
Глава 18. Возвращение
20 декабря 1046 года, в канун дня зимнего солнцеворота, в Сутри состоялся церковный синод, дабы законным путем очистить святой престол, ибо, согласно церковным канонам, папское звание является пожизненным. На собор пригласили всех пап и долго ждали, подавая возмущенные голоса и гремя стульями и скамьями, с которых без конца вскакивали, дабы указать присутствующим на неуважение к суду. Потом появились двое: Григорий и Сильвестр. Иоанна XX, который считался антипапой, ибо не был выбран, а всего лишь купил тиару, и след простыл. Куда бежал, никто не знал. Это никого не опечалило, и искать его не стали. Бенедикт тоже забился в щель и не показывал носа. Один из епископов сообщил, что юнец укрылся в родных горах Тускулума вместе со своими братьями. Сведения точные, получены от верных людей.
Накинулись всем скопом на Сильвестра, обвинив в симонии и подкупе избирателей, тотчас низложили его и сослали в монастырь, где он и умер (или был отравлен) через несколько лет. Затем настала очередь Григория VI. Тот честно рассказ, как купил себе престол, признал свою особу не заслуживающей папского сана и отказался от него.
Настал черед Бенедикта, которого Дамиани еще раньше называл «Дьяволом в образе духовного лица». Юного понтифика за глаза обвинили во всех существующих грехах. Епископ Бониций усматривал в его действиях прямое предательство интересов Церкви, напоминал о бесчисленных оргиях и кровопролитиях; остальные указывали на полное моральное разложение Бенедикта.
Немного погодя, в канун дня святого Стефана, перед самым Рождеством собор вновь собрался, но уже в Риме, в базилике Святого Петра, и вторично объявил о низложении всех трех пап. После этого Генрих предоставил сенаторам и духовенству выбрать папу по своему усмотрению. Однако всем уже было известно, кого он хотел посадить на трон первосвященника. Выскажи они протест, и король уедет обратно, но больше уже не вернется, как бы его ни просили и что бы ни творилось в Латеране. Поэтому римляне, заранее подготовив ответ, смиренно ответили германскому королю, что они не видят достойного в своих рядах и всецело полагаются на волю государя. Словом, на усмотрение монарха: как скажет, так тому и быть, за тем его и звали. И потом, как можно им выбирать в его присутствии?.. В итоге они покорно склоняют свои головы, признавая, что были глупцами, увенчивая тиарой кретинов и негодяев. Отныне Церковь предает себя в руки императора, уповая на него, как на своего защитника.
Генрих только и ждал этого. Он был готов к такому ответу. Графы Тускулумские здорово досадили римлянам, коли те уступили право выборов германскому королю. Право, которому нет измерения, ибо оно бесценно. И притом, без борьбы, которая в свое время стоила огромных усилий Оттону Великому.
Но римляне не ошибались в том, что не видели достойного лица для посвящения в папский сан. Епископы и кардиналы были в большинстве своем светскими сеньорами, заботившимися лишь о войнах и собственных удовольствиях, да и всё духовенство в основной своей массе вело распущенную жизнь и было глубоко невежественно, а порою и неграмотно. Такое наблюдалось и в Германии, поэтому Генрих долго размышлял, прежде чем остановил свой выбор на человеке, всецело преданном делу Церкви и не отмеченном ни одним из вышеозначенных пороков. Он и был избран папой под именем Климента II. Римское духовенство искренне обрадовалось освобождению от тирании знати. Что по сравнению с этим уступка свободного избирания папы? Оно пошло бы и на нечто большее.
25 декабря, на Рождество Христово, новый папа Климент короновал Генриха и его супругу. Церемония происходила в соборе святого Петра; по окончании ее папа надел Генриху на палец золотое кольцо, опоясал его мечом и возложил на голову корону Карла Великого. Отныне император получил в Риме такую же власть, какую имел Оттон Великий, и избрание пап происходило только с его согласия.
После праздничных торжеств по случаю коронации Генрих выразил беспокойство по адресу южных княжеств Италии. Герцог Салернский проявлял чрезмерное своевластие, подчинив себе Апулию и Калабрию; с этим нельзя было мириться, и император решил выступить в поход на юг, взяв с собой и папу Климента. Заодно он хотел принять вассальную присягу от местных нормандских вождей, уравняв их в правах с правителями лангобардского княжества, ибо видел в норманнах хорошего союзника.
Это путешествие не входило в планы Ноэля: он рассчитывал вернуться в родной замок вместе с матерью и сестрой. Агнес поддержала его, согласившись, побыв некоторое время в замке, отправиться вдвоем в новое путешествие – во Францию. Оба, брат и сестра, мечтали преклонить колени у могилы их деда; он упокоился в своем графстве Корбейль, что недалеко от Парижа, к югу, на реке Сене. Путь туда не так уж далек, да и где еще показать силу, как не на землях французского короля; говорят, там бесконечные войны.
Решено было выехать в дорогу после праздника Богоявления[52], когда в храмах совершаются святые мессы, посвященные крещению Иисуса Христа в водах Иордана.
Во время прощания Генрих долго смотрел на Вию, словно сожалея о расставании. Понять его было нетрудно. Недавно заболела Адельгейда, его единственная дочь. Она стала вдруг вялой, плохо спала, почти ничего не ела, а потом начала кашлять и тяжело дышать. Тело девочки горело, она бредила; врачи пустили ей кровь и изолировали от внешнего мира, заперев ее в мрачной комнате и наказав сиделке ставить холодные компрессы на тело, дабы снизить жар. Но состояние малютки не улучшалось, наоборот, с каждым днем ей становилось все хуже, она уже начала плевать кровью. И тогда Генрих, которому шут говорил о том, что мать Ноэля хорошо разбирается в болезнях и умеет их лечить, бросился к Вие. Узнав, что было предпринято врачами, Вия поспешила к девочке и, осмотрев ее, пришла в ужас. Воспаление легких! Как можно было этого не увидеть?! Она приказала немедленно вынести девочку на веранду – на свет, на свежий воздух! Кровь не пускать ни в коем случае! Остальное лечение немудреное: постельный режим, овощи и фрукты, мясные бульоны, горячее молоко с медом или малиной, чистая горная вода и соки из фруктов и ягод. А жар? Какой-то медик рекомендовал прикладывать лед. Вия бросила на него такой взгляд, что тот попятился.