– Хотите спровадить малютку в могилу? – холодно бросила она ему в лицо.
Медик побледнел, осенил себя крестом. Генрих, который находился тут же, приказал выдворить лекаря из дворца. Потом подошел к Вие, попросил объяснений.
– Жар – это борьба, – пояснила она. – Нет жара – нет борьбы, и это плохо. Горячка спадет, девочка поправится, организм сам убьет заразу, надо только помочь ему. А ты, – она перевела взгляд на сиделку, – каждый вечер перед сном окунай ножки больной в горячую воду, настоянную на травах, и сразу же – под одеяльце. Такие травы здесь растут, я назову тебе их.
И малютка Адельгейда, к бурной радости короля и королевы, начала поправляться. Прошел день, другой, третий – и появился аппетит, пропал кашель, кровяная мокрота. Еще через несколько дней малышка вполне выздоровела, но Вия предупредила, что лечение прекращать рано, болезнь может вернуться. И девочка еще некоторое время пролежала в постели при ярком свете и на свежем воздухе, дующем с гор.
Наконец настал день, когда она, визжа от радости, бросилась к своей спасительнице. Вия подняла девочку, и та доверчиво прильнула к ней, обвив руками шею. Агнес де Пуатье плакала, вознося хвалу святым, которым она молилась все это время. Король, вне себя от восторга, метался по комнате, не зная, как благодарить мать Ноэля, куда усадить, что сказать… Найдешь разве слова, способные выразить степень радости? И Генрих вместо слов горячо обнял Вию, а потом, преклонив колено, поцеловал ей руки. Полуторагодовалая Адельгейда или Аделаида, это уж как кому будет угодно, стояла рядом и во все глаза глядела на них. Через 16 лет она станет аббатисой кведлинбургского монастыря под именем матери Эльзы.
Теперь Генриха терзали муки сожаления, душевной боли. Словно эта женщина не дитя, а его самого подняла из могилы, и вот теперь он вынужден расстаться с нею, потому что не имеет права препятствовать ее желаниям. Высшие силы разлучают их. Понимая это, Генрих подошел и взял руки Вии в свои.
– Счастлив сын, имеющий такую мать, – коротко сказал он и прильнул губами к ее рукам. – Я мечтал оставить тебя при себе, ты жила бы подобно королеве, но нет силы, способной осуществить это. Судьба вернула матери сына, и у тебя впереди много радости, когда появятся на свет твои внуки, правнуки великого воина Можера Нормандского. Препятствовать этому так же невозможно, как повернуть вспять воды Мааса. Благословен тот день, когда ты появилась на свет, прекрасная женщина, и да продлит Господь твои дни. Ты давно хотела взглянуть на мою руку, но все как-то не выпадал случай. Вот она, возьми ее, прочти, что там написано. Не ради пустой забавы прошу: империя ждет наследника, и мне надлежит знать свое будущее: сумею ли я оставить преемника, успею ли?
И Генрих протянул свою руку.
– Когда-то меня просил о том же последний монарх из Каролингов, – промолвила Вия, держа его ладонь. – Но незачем было искать среди извилин его судьбу, смерть уже стояла над ним, ее источали его глаза. Твои глаза, император, горят жаждой жизни, смерть не скоро постучит в твою дверь, но вот рука…
Замолчав, она долго и пристально вглядывалась в широкую ладонь, словно перед ней лежала книга, страницы которой она медленно перелистывала и неожиданно остановилась на одной.
– Что же, линии на ладони противоречат глазам? – спросил Генрих. – Такое, полагаешь, возможно? Объясняет ли это твоя наука, мать?
– Одно скажу и знай твердо, государь: до седин тебе не дожить. Успеешь сделать то, что задумал, дашь империи наследника, но сам и оборвешь свою радость. Догадываюсь, что может произойти, а потому скажу тебе так: не от меча погибнешь и не от яда, а оттого, что не убережешься от болезни. Много еще походов у тебя впереди, и в одном из них может пристать к тебе зараза, от коей спасения нет. Поэтому не изматывай себя понапрасну, береги силы; ослабнув, они не смогут удержать ворот. Смотри, видишь: ногти твои прозрачны! Это оттого, что испытываешь много волнений, близко к сердцу берешь малейшую неудачу, даешь волю гневу. Это нервы, а их надо беречь. Других не будет, а без них – скорая гибель. Внемлешь моему совету – победителем выйдешь; растратишь себя, разбросаешь в походах – жди беды. Таково мое последнее слово тебе, король Германский Генрих Третий. А теперь, позволь, я благословлю тебя, как мать благословляет сына, прощаясь с ним перед его дальней дорогой.
И Вия, перекрестив, поцеловала Генриха в лоб.
Потом подошел Полет. Поначалу он заулыбался, растянув по статусу рот до ушей и строя забавные рожицы, но улыбка мгновенно исчезла, и уголки рта скорбно опустились вниз. Вия протянула ему руки. Полет бросился к ней и, зарывшись лицом в складки ее платья, горько заплакал.
– Славный мой малыш, – ласково проговорила Вия, гладя его по голове, – твое сердце кровоточит, но не горюй, рана скоро затянется. Помни, что я скажу: ты будешь жить еще столько, сколько отпущено твоему королю. Но после его смерти сразу же наступит и твой последний час.
Полет поднял на нее мокрые глаза, заморгал ресницами.
– Генрих проживет долго, ему всего двадцать восемь лет…
– Он скоро умрет, я вижу это.
– Генрих… мой Генрих?.. – задрожал шут с гримасой боли на лице. – А ведь я так люблю его, мамочка, ты же знаешь… Он подобрал меня, одел, дал кров, и без него я не встретил бы тебя… А ему, значит, ты говоришь, скоро умереть?.. – И слезы вновь заструились по его смешному от природы, но в чем-то очень благородному лицу.
– Тебя убьют, Полет, сразу же, – повторила Вия. – Слишком многим ты досадил своими шутками. Они не простят тебе. Уходи тотчас же, как только Генриха не станет.
– Куда? – растерянно спросил шут, а потом глупо улыбнулся и горько промолвил: – И зачем? Скажи, зачем мне жизнь, если не станет моего короля? Не лучше ли уйти вместе с ним? Монахи говорят, на небесах души встречаются. Как же душа Генриха будет там без меня? Кто будет ее смешить, рассказывать басни и строить забавные рожицы?
– Глупенький мой Полет, – промолвила Вия и вспомнила, как много лет тому назад ее возлюбленный нормандский рыцарь отзывался о святых отцах, вере в Бога и высказывал в связи с этим свои взгляды на религию. – Ты, стало быть, веришь монахам?
Полет сделал удивленные глаза и часто заморгал:
– А разве они не правы?
Вия вздохнула и заверила шута, что монахи, конечно же, не станут лгать. Но потом прибавила:
– И все же не торопись на небеса, малыш. Если хочешь знать, мне это вовсе не по нраву. Уверена, Генрих не будет без тебя скучать в райских кущах, а потому прошу как мать, даже приказываю: немедленно уходи из дворца… если успеешь. Поверь, душа Генриха будет только рада тому, что ты останешься в живых.
– Но куда? – снова спросил Полет. – Кому нужен убогий, глупый шут? И кого он сам сможет полюбить?
– А разве у тебя нет друзей? – улыбнулась Вия. – Или ты уже забыл? А я, Ноэль, Агнес?
Лицо шута расцвело в улыбке. Он смахнул слезы, поглядел по сторонам, увидел брата и сестру и рванулся к ним:
– Пойду попрощаюсь с ними и с Арни тоже. Он весельчак, залез не под одну юбку, пока хозяева развлекались во дворце и охотились на цапель и кабанов. А Агнес… – Глаза шута засветились счастьем, улыбка еще ярче озарила лицо и, склонившись к Вие, он горячо прошептал ей в самое ухо: – Она самая лучшая… и я люблю ее!
И тут же убежал. Вия с улыбкой глядела ему вслед.
Полет с любопытством уставился на Ноэля, когда тот сообщил, что они вдвоем с сестрой вскоре намерены отправиться в новое путешествие, но уже во Францию. Некоторое время он размышлял, задумчиво кивая головой и глядя на северо-запад, где, как показал Ноэль, было французское королевство, потом загадочно усмехнулся:
– Одобряю, ведь ни один из вас не похож на безрассудную лягушку.
Брат с сестрой переглянулись. Генрих, стоявший тут же, хмыкнув, развел руками: поди, мол, угадай, что выдаст сейчас этот маленький человечек? А «человечек» тем временем, насладившись произведенным своими словами впечатлением, стал пояснять про упомянутое земноводное:
– Две лягушки однажды отправились искать новое болото, поскольку старое пересохло. Набрели на колодец. Одна и говорит: «Давай прыгнем туда». Вторая ей отвечает: «Как же мы выберемся оттуда, если и этот колодец пересохнет?»
До императрицы, похоже, не дошел смысл басни:
– К чему ты рассказал об этом, Полет?
Шут хитро улыбнулся:
– Не стоит делать опрометчивого шага, не взвесив возможных последствий. Подумайте хорошенько, брат и сестра, прежде чем взяться за дело. Франция – глубокая яма, из которой можно не выкарабкаться.
– С нами Бог, Полет, вера в удачу и святое дело, которое и зовет нас в путь! – молвил Ноэль.
Агнес сочла нужным ответить похвалой:
– Ей-богу, малыш, к тебе надлежит приставить монаха с пером, чтобы писал за тобой. Многим такое чтение пошло бы на пользу.
– Благодарю тебя, сестренка, ты одна милостива к глупому шуту. Обычно наградой ему служат подзатыльники и громкий хохот. Но часто оказывается, что бык, хоть и силен, а глупее ежа, который обойдет болото, а не полезет напролом.
– Мы будем осторожны, Полет, обещаю тебе, – крепко сжала его руки Агнес.
– Возвращайся живой, – поднял он на нее печальные глаза, – мне будет очень больно, если с тобой что-то случится. – Губы его дрогнули.
Но, тут же овладев собой, он повернулся к Ноэлю:
– Береги сестру, рыцарь, ты за нее в ответе.
– Клянусь тебе в этом!
– И еще… – прибавил Полет и, поманив пальцем Агнес, тихо сказал ей что-то на ухо.
Для окружающих это осталось загадкой, за исключением Вии: она улыбнулась, увидев, какой взгляд бросила Агнес на своего брата, выслушав шута.
– Что такое ты шепчешь на ухо моей сестре? – попытался раскрыть этот секрет Ноэль. – Может, и мне расскажешь?
– Это наша маленькая тайна, – подмигнула Агнес шуту. – Настанет время, брат, и ты узнаешь ее.
Наконец, простившись с рыцарями, многие из которых к этому времени успели снискать дружбу потомков нормандского герцога Ричарда, маленький отряд из четырех всадников тронулся в путь.