– Уверена.
– И вы, значит, не обидитесь?
– Нисколько, чтоб мне никогда больше не сидеть в седле.
И Агнес уже повернулась, собираясь уйти, как вдруг услышала:
– Да, но моя жена сама дала мне эти цветы. Поднеси, говорит, их сеньоре, женщины это любят.
Супруга, кстати, прибавила еще: «Так-то оно вернее будет, быстрее ключик подберешь. А там, глядишь, дама эта замолвит за тебя словечко, и графиня повысит тебе жалование. Да подружись с ее оруженосцем, он поможет».
Однако г-н Жером, понятно, об этом умолчал и ждал, что же скажет ему его Психея.
Сделав всего шаг, Агнес остановилась. Оборачиваться и отвечать уже не было сил. Расхохотаться? Это не действует. Уйти, не отвечая? Это показалось ей неудобным. Повернув голову, она устало оглядела с головы до ног своего воздыхателя с букетиком цветов в руках.
– Чего ты хочешь от меня, Жером?
– О, мадам, – смутился дворецкий, – если бы только я мог это сказать… Нет, конечно, я скажу, отчего же… вот только язык проклятый никак не поворачивается… Словом, сеньора, я знаю одно удобное местечко, и если бы вы не были ко мне так строги, то увидели бы, как умеет любить человек, который все это время был вами осмеян и отвержен.
– Так ты, значит, хочешь завалиться со мной в постель? – Растянув губы в улыбке, Агнес глядела на дворецкого, как на нашкодившего щенка. – Надо думать, при этом ты станешь искать мои губы? Как же ты дотянешься до них, если ростом едва достаешь мне до груди? А? Хочешь сказать, мы найдем другую позицию? Но иной я не приемлю. Так как же насчет поцелуев? Что молчишь?
На бедного дворецкого жалко было смотреть. Красный, как цветок мака, он молча переминался с ноги на ногу, не зная, в какую сторону глядеть, куда девать свои руки. Такой ответ ошеломил его. Он никак не ожидал, что язычок у этой дамы окажется острее лезвия ножа.
– Послушай-ка одну басню, – продолжала Агнес. – Стоит лошадь, видит, заяц рядом, любуется ею. «Хочешь меня?» – спрашивает она. «Конечно!» – отвечает заяц. «Так чего же медлишь, действуй, пока я добрая». – «Не могу» – вздыхает заяц. «Почему?» – «Целоваться далеко бегать».
И, в восторге от своей шутки, нарочито вызывающе покачивая бедрами, Агнес направилась к башне.
Сглотнув слюну, г-н Жером с вожделением глядел ей вслед. И никак не могла подумать Агнес, что столь откровенный диалог лишь подхлестнет дворецкого, еще более усилив его желание. Весь день, а за ним и вечер он по-прежнему не переставал надоедать ей, недвусмысленно намекая на сближение, и в конце концов довел ее чуть не до истерики. Наконец она сказала ему, что любая кровать и без того скрипит под нею, а если еще рядом ляжет он, кровать как пить дать развалится. Пусть г-н Жером делает выводы. Сказав так и оставив дворецкого в задумчивости, Агнес обрела, наконец, свободу.
Немного погодя она вошла в спальню, село поверх одеяла и безмолвно уставилась на стену с ковром, где был вышит Иисус, несущий крест на Голгофу.
Вошел Ноэль. Сел напротив, весело заглянул сестре в глаза:
– В последнее время ты какая-то невеселая, Агнес. Что происходит?
Не выдержав, устав бороться, она чистосердечно поведала о своих мытарствах.
Ноэль расхохотался:
– Вот неугомонный! Позволь ему хотя бы поцеловать у тебя руку.
– Полагаешь, он на этом остановится?
Ноэль захохотал еще громче.
– Что ж, ответь ему.
– В своем ли ты уме?! – вскипела Агнес. – Он пригибается от одного моего взгляда! А если я еще положу на него свою руку? Да и в этом разве дело? Как можешь ты советовать мне отвечать взаимностью какому-то жуку, у которого жена и трое детей!
– А, значит, тебя останавливает именно это? – продолжал насмехаться над сестрой ее брат.
– Прекрати издеваться, Ноэль! Я вовсе не намерена выслушивать твои дурацкие шутки.
– Бедняга дворецкий, – сокрушенно промолвил Ноэль, еле сдерживая улыбку. – Он, вероятно, в мечтах уже видит тебя… точнее, себя в твоих объятьях, мысленно сравнивая такую Аврору со своей женой.
– Сравнение явно не в пользу его дражайшей половины. Если бы ты ее видел! Пустая бочка из-под огурцов вызывает к себе больше уважения.
– Это должно тебе польстить, Агнес.
– Хорошо тебе смеяться, а у меня так и чешутся руки схватить за шиворот этого Дафниса[61] и дать ему хорошего пинка под зад. Боже, и надо же такому со мной приключиться! – ворчала Агнес. – Да хоть бы видный мужчина, рыцарь, к примеру, а то ведь комар, мечтающий переспать с коровой! Сказать, что ли, его жене? Пусть пройдется оглоблей по хребту любвеобильного супруга, авось отпадет у него охота к любовным играм на стороне. Впрочем, – припомнила дочь аббатисы, – кажется, она сама выстилает мужу дорожку, не пойму только, с какой целью. Представь, она посоветовала ему преподнести мне цветы.
– Цветы? Неужели? И он решился на это?
– Я чуть было не бросила их ему в лицо.
Скрывая усмешку, Ноэль заметил:
– Хорошо, что ты этого не сделала, ведь, как мужчину, я его понимаю…
– Да? Весьма мило с твоей стороны! Может, предложишь мне задрать перед ним тунику? Да я после этого уважать себя перестану!
– Думаешь, он не справится с задачей? Быть может, ты его просто недооцениваешь?
И Ноэль снова расхохотался. Глядя на него, рассмеялась и Агнес.
– Черт бы побрал этого паука, – подсев к брату, немного погодя снова заворчала она, – проходу мне не дает. Куда ни взгляну – вижу эту слащавую рожу и глаза, которые буквально раздевают меня! Не удивлюсь, если он стоит сейчас за дверью и ждет, когда я выйду.
– Ладно, – обнял Ноэль сестру, – поговорю с ним.
– Нет, Ноэль! Ну что ты… Считаешь меня неспособной справиться с этим воздыхателем? Только как бы ненароком не зашибить беднягу до смерти. Что я тогда скажу графине? И где она найдет себе другого дворецкого?
– Положение не из легких, – вздохнув, посочувствовал брат, – ведь тебе ничего не стоит вышвырнуть его в окно или уложить на месте одним ударом. Похоже, он этого не понимает, испытывая твое терпение.
– Будь он неладен, этот осел! Кому сказать: возмечтал стать моим любовником! Услышав об этом, захохочут куры всего графства Невер. Тоже мне, посланник Амура! Нет, надо немедленно что-то предпринять: этот остолоп совсем не понимает слов. Сегодня же спрошу у графини, долго ли еще она собирается продержать нас в своем доме и этим вконец отравить мое существование. Впрочем, – Агнес игриво поглядела на брата и толкнула его в бок, – тебе это сподручнее будет сделать, братец мой, ведь ты теперь с хозяйкой на короткой ноге. Она прямо-таки вся тает, завидев тебя.
– Ну, это ты преувеличиваешь… – Улыбнувшись, Ноэль щелкнул сестру по кончику носа. – Но напоминать ей об отъезде мне кажется несколько преждевременным…
– Ну еще бы! Сравнишь разве твой холодный матрац с горячей постелью госпожи Адвисы! Не пойму только, что ты в ней нашел? Ведь она гораздо старше тебя, чуть не в матери тебе годится.
– Не тот стар, Агнес, кто далек от колыбели, а тот, кто близок к могиле. И потом, она совсем не стара, сказала, ей только тридцать пять.
– Какая же женщина скажет свой истинный возраст? Вот мне, например, двадцать шесть, но я любому скажу, что мне едва исполнилось двадцать.
– Зачем?
– Так уж устроена женщина. Боже, какие вы, мужчины, глупые. Запомни, наша сестра всегда хочет выглядеть красивой, а возраст женщину не красит. Понятно тебе? Теперь о графине. Так и быть, я сама с ней поговорю. Понимаю, как тебе хочется подольше погостить в этом замке. Не возражай, вижу. Однако поделюсь с тобой одной мыслью. Мы забыли о нашем оруженосце. Чего проще подключить его к этому делу? Пусть потолкует с мужем этой предприимчивой особы, что зовется его женой. Малый он неглупый, сумеет поставить на место любителя полакомиться женским телом. Ну, что скажешь?
– Браво, Агнес! – воскликнул Ноэль. – Наш Арни – именно тот человек, что поможет тебе. Как это я сам не догадался? Дай я поцелую тебя, моя прелесть. Ты самая лучшая сестра на свете!
Глава 7. Как оруженосец исполнил поручение
Арни вышел из сарая, отряхиваясь от сена. Вслед за ним в дверях показалось раскрасневшееся личико одной из прачек, потом выплыла и она сама. Зорко оглядевшись по сторонам, девица послала своему кавалеру полный немого обожания взгляд и, подобрав юбки, торопливо покинула обитель неги и любви.
Саксонец направился было в сторону оружейной, но тут перед ним неожиданно возникла фигура дворецкого.
– А-а, господин Жером, вот кстати, а я вас искал. Верите ли, но у меня есть к вам дело.
– Да ведь и у меня к тебе дело, милейший Арни, – обрадовался дворецкий. – Как хорошо, что мы встретились. Обошел все кругом, но тебя и след простыл. Дай, думаю, поверну к сараям, и вот…
– Представьте, я тоже ходил у сараев, пытаясь повсюду вас найти. Воистину, эта лужайка, куда выходят двери этих двух риг, – место встреч. Однако что вы хотели мне сказать? Впрочем, не утруждайте себя, речь пойдет о моей сеньоре, госпоже Агнес, не так ли?
– Боже мой, как ты догадался?
– Или вы думаете, у меня нет глаз? А у других? Полагаете, все кругом слепые? Ай-ай-ай, господин Жером, как не стыдно вам в ваши-то годы бегать за молодыми женщинами, да еще волоча за собой такой солидный семейный хвост? Над вами уже посмеиваются, не замечали?
– Посмеиваются? Неужели?.. Вот так-так…
– Ведь вы даже похудели, вот до чего дошло. За эти несколько дней вы стали похожи на умирающего кентавра, когда тот бродил по горам в поисках Асклепия[62].
– Увы, мой друг, – печально вздохнул дворецкий, – меня постигла горькая участь отверженного скитальца, пораженного стрелой Амура: я влюблен.
– В мою госпожу? Вы? Влюблены?! – с удивлением, переходящим в возмущение, вскричал саксонец, для убедительности приложив руки к груди. – Дурную же шутку сыграл с вами бог-проказник. Нет, положительно, ваше счастье, что мы встретились. Благодарите Бога, господин Жером, что вам посчастливилось свернуть на эту тропинку, которую я как раз хотел покинуть. Знаете ли вы, на что себя обрекли? Понимаете ли, в какую ничтожную сумму оценили собственную жизнь?