сткий взгляд в лицо вершителя суда. – Не знаешь, что ответить? Такие возражения не предусмотрены были в плане комедии, которую ты тут разыграл?
Трибуны загудели. Послышались обмены мнениями. Иные удивлялись, как это судье и им самим ничего подобного и в голову не пришло.
– А платок? – громко крикнула Агнес, стараясь перекрыть гул голосов и глядя на богатого соседа. – В чьей он крови: твоей жены или той девки, к которой ты бегаешь тайком? Почему суд безоговорочно верит заявлению обвинителя и вовсе не слушает обвиняемого? Только потому, что ему нечем заплатить или сумма ничтожно мала?
И вновь зароптали трибуны, заколыхались, как поле ржи, волнуемой ветром.
– Это неправда, клянусь! – бурно запротестовал судья, в смятении бегая глазами по рядам зрителей. – Правосудие неподкупно, разве тебе, женщина, это не известно?
– Правосудие в твоих руках столь же продажно, как мешок яблок в базарный день, и твоя лживая душа предстанет перед Богом в день Страшного суда. Что ответит она Создателю? Вряд ли ей удастся обмануть его, как сумел ты обвести вокруг пальца всех этих людей.
– Правда, правда! – донеслось с задних рядов трибун. – Говори дальше, народный судья, и пусть Святой дух поможет тебе!
– Он указывает мне на рот этого человека, в котором, как он утверждает, отсутствуют два зуба. Чтобы удостовериться в правдивости его слов, я прошу уважаемую сеньору графиню дать мне в помощники двух человек крепкого телосложения и лекаря. Стой, ни с места! – крикнула Агнес, увидев, как обвинитель пятится, стараясь скрыться. – Если ты сделаешь еще шаг, клянусь посохом Вседержителя, я зарублю тебя на месте!
И она наполовину вытащила меч из ножен.
Истец остановился, со страхом взирая на блеснувший клинок и тяжело дыша. Лоб его покрылся испариной. Тем временем по знаку графини рядом с Агнес встали два дюжих воина и с ними придворный лекарь.
– Держите этого плута с обеих сторон, – сказала она им, – не давайте ему вырваться. Сейчас я открою ему пасть, чтобы убедиться в том, правду ли он говорит.
Воины схватили обвинителя; Агнес подошла к нему и, видя, что он плотно сжал губы, вытащила кинжал. Верзила побледнел и перестал оказывать сопротивление. Агнес раскрыла ему рот и, держа его в таком положении, подозвала лекаря.
– А ну, Эскулап, загляни в эти врата Левиафана[67]. Думаю, тебе не составит труда распознать, давно ли здесь отсутствуют два зуба на нижней челюсти. Говори правду, это желание Господа и приказ сестры миропомазанника Божьего!
Врач внимательно посмотрел, покачал головой. Взглянув на Агнес, хотел ответить, но она приказала:
– Говори так, чтобы слышали все! Люди должны знать правду.
И в наступившей тишине врач громко объявил:
– В самом деле, отсутствуют два зуба там, где и говорил этот человек. Но по тому, как зарубцевались десны, можно с уверенностью утверждать, что этих зубов он лишился как минимум год назад. Следов свежих ран нет.
Трибуны взорвались взрывом негодования, обращенным на обвинителя. Лицо у того пошло пятнами, он ни на кого не смотрел, лишь раз бросил полный ненависти взгляд на разоблачителя его уловки.
– Отпустите его, – махнула Агнес рукой, и воины, оставив «пленника», вернулись на место. – Полагаю, всем теперь ясно, кому в действительности следует взять в руки раскаленный металл: тому, кто ложно обвиняет или тому, кто не может защитить себя. Я предоставляю судить об этом сестре короля, владелице этого замка. Надеюсь, она вынесет справедливое решение, заставив этого человека заплатить бедному крестьянину за оскорбление его жены и ложный донос.
Все взгляды устремились на графиню Неверскую. Она кивнула. С трибун раздались рукоплескания.
– А чтобы у кого-то из присутствующих все же не возникло дальнейших, даже самых малых сомнений, вспомним слова этой женщины. – И Агнес указала рукой на жену крестьянина. – Она публично поклялась Христом Спасителем и Его Матерью в том, что говорит правду! Разве может быть такая клятва ложной? Станет ли говорить такие слова человек, знающий, что за обман лишится покаяния, и душа его, не спасенная и не принятая Богом, попадет в ад на праздник слуг Люцифера?
Жена крестьянина от смущения покраснела. Прижимая к себе ребенка, истово осенила себя крестом. То же сделал и ее старший сын, глядя на мать.
Публика ревела от восторга, хлопала в ладоши, крестилась. Одни кричали, требуя загасить костер, другие предлагали поменять местами обвинителя и обвиняемого. На мать и сына смотрели теперь как на жертвы произвола. К ним подошли, повели, усадили на лучшие места.
Агнес подняла руку, призывая к молчанию, и, когда оно воцарилось, подошла к священнику.
– Теперь я разберусь с тобой, святой отец. Ты все еще считаешь, что Божий суд необходим? Не веришь, значит, честным людям, зато всегда готов идти на поводу у лжецов и подонков? Что ж, не стану тебе препятствовать. Учиним Божий суд по справедливости. Но прежде чем начать, я хочу спросить тебя: вправе ли Церковь причинять страдания безвинному человеку?
– Церковь никогда не предпринимает таких шагов.
– Почему же ты хочешь сделать это сейчас, когда выяснилось, что этот человек чист перед небом и людьми?
– Если он и в самом деле невиновен, процедура очищения ему не повредит, – убежденно произнес священник.
– Значит, на его руке не останется следа от ожога?
– Не останется.
– Для чего же тогда ты собираешься обвязать ему руку?
– То есть, след, конечно, останется, – поправился святой отец, – но у невиновного он исчезнет за три дня.
– А до этого человек испытает страшную боль, верно ведь? К чему же подвергать его этой пытке? Не ты ли утверждал, что Церковь не причиняет страданий безвинному человеку? И не будешь ли после этого считать виновным самого себя?
– Нет, ибо это Божий суд!
– Значит, в любом случае ты снимаешь с себя вину, возлагая ответственность за это на Бога? Тогда, как человек невиновный, возьми в свои руки это железо и подай обвиняемому. Уверена, он с готовностью возьмет его из твоих рук.
– Я не стану этого делать, – побледнел священник, поневоле делая шаг назад.
– Почему?
– Потому что я получу ожог.
– Разве? Но ведь ты ни в чем не повинен.
– Ожог появится независимо от того, кто возьмет в руки этот металл.
– Он исчезнет через три дня, ты сам говорил. Так докажи людям, что это бесспорная истина.
– Я не могу, Церковь запрещает мне, – дрожащим голосом, отступив еще на шаг, в ужасе глядел священник на нежданного судью.
– Вот я и поймала тебя на лжи, ибо такого запрета не существует, – с презрением молвила Агнес.
– Откуда тебе это известно, женщина?
– Ты вскоре узнаешь об этом, поп. Так как же? Ты по-прежнему отказываешься? – И Агнес выразительно кивнула в сторону костра.
– Я не имею права… Я всего лишь слуга Бога…
– Ага, ты, стало быть, боишься ожога?
– Мне это вовсе ни к чему.
– Но ведь ты святой человек, лицо, беседующее с Богом и являющее людям его волю. Так что тебе стоит сотворить чудо или попросить о нем Господа? После этого, уж поверь мне, обвиняемый, не раздумывая, возьмет в руки раскаленный слиток. А уж Всевышний разберет, в чьих руках его остудить, а в чьих нагреть. Тогда этот крестьянин узрит твою святость и поверит в то, что Бог сотрет с его ладони следы ожогов.
– Уходи отсюда, женщина! – Лицо священника налилось кровью, распятие дрожало у него в руках. – Как смеешь ты мне, служителю храма, указывать путь! Деяния слуг Божьих неподвластны мирскому и не обсуждаемы им!
– Врешь, поп! – вперила в него немигающий взгляд Агнес. – Ты не тот, за кого себя выдаешь. Бог всегда помогает духовному лицу. Убеди же нас в том, что ты слуга Божий. Господь не позволит, чтобы на тебя возвели напраслину, и сотворит чудо. Железо не причинит тебе вреда, если ты ни в чем не виновен, в частности, в том, что хочешь погубить этого крестьянина.
С этими словами Агнес выхватила из рук палача клещи, вытащила из огня раскалившийся докрасна слиток металла и протянула его священнику. Тот шарахнулся в сторону, замахав руками и в ужасе глядя на этот брусок, точно перед ним разверзлась пропасть, явив врата адовы.
– Нет, нет, я не возьму! – закричал он, и, словно из этих врат показалась улыбающаяся харя самого сатаны, неистово замахал перед собой распятием.
– Значит, – продолжала Агнес, которая стала уже казаться священнику посланницей Вельзевула, – ты намеренно желаешь ему погибели, ибо заставляешь его сотворить чудо, то есть то, что под силу только тебе? Но раз чуда не свершится и в твоих руках, оно не произойдет и в руках обвиняемого, ибо он – лицо не духовного звания, поэтому не умеет беседовать с Богом, а тем более просить его о чем-то. Следовательно, он невиновен, поскольку ты и сам уже не хочешь доказывать его вину. В противном случае, ты взял бы в руки этот кусок железа, что показало бы людям твою святость и непогрешимость перед Богом. Но ты боишься, потому что не можешь сотворить чуда и знаешь, что получишь ожог, который не пройдет даже через неделю. Как же ты хочешь, чтобы этот человек верил тебе и этому испытанию? Ведь взять из твоих рук – значит, взять из длани самого Господа, с которым ты общаешься. Почему же ты думаешь, что Бог не остудит это железо в твоих руках, коли ты с ним в такой тесной дружбе? Ты не веришь Богу?..
Священник выпучил глаза. Что же это? Как смеет она так с ним?.. Кто это – смертный, посланец с небес или и в самом деле сам сатана предстал перед ним в облике женщины? Уверившись в этом, поскольку другого разумного объяснения не находилось, святой отец завопил, рубя воздух распятием и играя на публику:
– Сгинь, нечистый! Изыди, сатана! Да низринут тебя силы небесные в ад!..
– Отсюда вывод, святой отец, – продолжала Агнес, не обращая внимания на беснования священника, – ты не духовное лицо и не имеешь права подвергать человека испытанию огнем. Кто из вас, – обратилась она к стоящим тут же лицам нижнего духовного сана, – осмелится взять это железо и явить людям чудо? Ты, монах. Если обвиняемый виновен, возьми в руки этот брусок.