етили в этом плане те, которые встречались вам в пути, скажем, монах Рауль? Но я все же выскажусь. Так о чем же думали раньше, до того, как мы с вами появились на свет? Да очень просто – о том, как дать отпор внешнему врагу: норманнам, сарацинам, венграм, кочевникам. Для этого даже объединялись. Поэтому появление рыцарства было просто необходимым, ведь оно защищало родные земли и свой народ. Но войны закончились, и рыцарство стало в тупик. Что же теперь делать? Как оправдать свое существование? А ведь рыцарей становилось все больше, ибо их сыновья шли по тому же пути, и всем нужны были земли и крестьяне. Только так можно стать богаче, а для этого надо воевать друг с другом, раз больше нет внешнего врага. Причины находились легко: вспоминались давние обиды, глодала зависть к богатому соседу. И вот уже трубят рога и идет осада замка соседа. Тот, в свою очередь, начинает мстить. И вновь сверкают мечи. Только стремятся ли рыцари убивать друг друга? Ни в коем случае! Захватить врага в плен и взять с него солидный выкуп – вот цель рыцаря. И это его основное занятие, а не охота и состязания в умении владеть мечом и поражать цель копьем, как думают многие.
– Однако сколь ощутимый урон наносит это ужасное бедствие божьим обителям! – воздел очи горе викарий. – Орды головорезов сбиваются в стаи и грабят церкви, нападают на монастыри. Духовный авторитет епископа для них ничто, они крадут потиры, оклады, разоряют алтари и дароносицы. Они нападают даже на тех, кто находит убежище у Креста Спасителя, который несчастные рабы воздвигают на перекрестках дорог. Что для них закон о Божьем перемирии, если они в пасхальный день, надев на лица звериные маски, ворвались в церковь и разграбили ее, покалечив при этом много людей. Но наказания для них нет, а между тем клюнийцы обвиняют французского короля в симонии. Да, он торгует епископскими местами, мне об этом хорошо известно. Но для чего он это делает, точнее, для кого? Для себя? Ничуть не бывало. Он король, и все его деяния направлены во благо державы, ибо он помазан елеем, благодаря чему впитывает божественную мудрость. Эти деньги идут на укрепление мощи государства, что суть сила короля, которая служит для наказания непокорных ему и обидчиков Церкви. Союз духовной и светской власти есть нечто непреложное, установленное самим Господом, ибо Церковь отмаливает грехи воинов, уготовляя им путь в Царство Небесное, они же в ответ на это своим мечом стоят на защите ее. Так ли я сказал, король? – Викарий перевел взгляд на Генриха. – Не упустил ли чего? Но сказал всю правду, не обессудь. Ты всегда был добр к церкви и защищал ее от врагов и еретиков; она помнит это и закрывает глаза на симонию. А клюнийские монахи пусть себе беснуются. Не скоро восторжествуют их лозунги: авторитет папы как никогда слаб, черт знает что творится у трона римского первосвященника. Спасибо германским рыцарям, поведали нам, как там было. Ну, а в ответ, друзья мои, вы узнали, каково живется французскому королю на его скудной территории в окружении могущественных феодалов.
– Быть тебе епископом, Ранульф! – ответил король на эту проникновенную речь. – Вот только бы землю найти. При Каролингах ее было много, а хозяев мало. Нынче же наоборот. Но не быть мне королем Франции, если не добуду тебе епархию.
– За то до смертного часа буду верен тебе, государь, словом своим и делом, – растроганно произнес викарий. Губы его задрожали, он опустил голову.
– Проезжая по дорогам Франции, мы видели группы слепых и безруких странников, одетых в лохмотья, – вспомнила Агнес. – Скажи, король, кто они, откуда взялись? Они не похожи на крестьян. Значит, воевали? За что же им отрубали правую руку и выкалывали глаза?
– За то, что они оказались побежденными. Тот, кто захватывает замок, порой не только сжигает его, но в своей лютой злобе предает увечью его защитников. Таких мерзавцев хватает на землях франков, все они имеют дворянские титулы. Могущественные сеньоры так не поступают, напротив, стараются бороться с этим злом, наказывая виновных. Но есть один, кто самолично руководит такими жестокостями, за что его ненавидят и желают ему смерти. Я говорю о своем брате Роберте. Таким воспитала его наша мать, с малых лет прививая ему безжалостность и уверяя в безоговорочном праве на трон.
– Говорят, он был здесь до нашего приезда. Где же он теперь?
– Помчался в Шампань, это совсем рядом. Кажется, там возникли какие-то волнения. С хозяином графства они друзья.
– Подлеца не берет ни меч, ни копье, – прибавил Эд. – Его даже пытались отравить. Безрезультатно. Ему донесли, и он всех перевешал.
– Зачем же ты, король, держишь его у себя во дворце? – спросил Ноэль. – Не лучше ли приказать ему убраться?
– Чтобы лишний раз озлобить его против себя и отдать трон? – сдвинул брови Генрих и пояснил: – Он сильнее, войска у него в два раза больше. К тому же он мой брат; чтобы указать ему на дверь, нужны достаточные основания.
– Не говоря уже еще об одном, – хитро сощурил глаза викарий. – Весьма полезно держать врага в своем доме, так больше уверенности, что он не готовит предательский удар в спину. А с помощью фрейлин, весьма искусных в своем деле, королю удастся выведать планы своего брата. Так что пусть гостит себе в Париже, коли ему нравится. Кто на виду и говорит, всегда безопаснее того, кто помалкивает, скрываясь в тени.
– Не правда ли, хитер мой епископ? – рассмеялся Генрих.
– Еще бы, ведь это он подсовывает нашему братцу фрейлин, – поддакнул Эд.
Ранульф улыбнулся, скромно потупив взор.
– Это продлится недолго: через пару дней двор покинет Париж, – сказал Генрих. – Довольно сидеть на одном месте, пора пускаться в странствия по городам и замкам вассалов.
– Так же поступает и Генрих Черный, – проговорил Ноэль. – Вот почему на улицах городов не встретишь дворян: одни отсиживаются в своих норах, другие сопровождают короля в походах, которые он предпринимает в целях наведения порядка.
Разговор продолжался еще некоторое время и закончился, когда колокол зазвонил к обедне. Поднявшись с места, Генрих сказал, словно мост перекинул на несколько десятилетий вперед:
– Придет время, когда прекратятся междоусобные войны. Рыцари соберутся в одно огромное войско и отправятся в поход на общего внешнего врага. Может быть, это будут мусульмане – извечные враги христианства. Тогда повсюду настанет покой, и женщины в крестьянских семьях перестанут бояться рожать детей, и будет великое изобилие домашнего скота и плодов, ибо некому будет все это топтать и уничтожать.
Глава 12. Храбрый оруженосец
На другой день король собрался ехать в Санлис: на его вассала напал какой-то виконт с отрядом рыцарей. Обязанностью Генриха было защитить того, кто давал ему присягу верности.
Известие привез гонец. Весь двор к тому времени собрался в Большой Галерее. Генрих вышел из кабинета, его обступили со всех сторон, желая услышать новость. В это время на лестнице раздался топот ног, стали слышны людские голоса. Говорили громко, не стесняясь в выражениях. Шаги послышались на площадке, их звук становился все отчетливее. И явственнее доносились то хохот, то грубые восклицания одного человека. Голос был густой, властный, заглушал все остальные.
Двор замер. Все взоры устремились в сторону поворота коридора, откуда вот-вот должен был появиться обладатель этого голоса, привыкший повелевать. Из-за колонны, в сопровождении рыцарей, оруженосцев и слуг, показался человек в темно-синем плаще и фетровой шляпе. Лицо у него выразительное, большое, злые черные глаза расставлены широко; нос крупный, с горбинкой, пухлые губы растянуты в надменной улыбке – повседневной, не меняющейся. В правой руке у него плеть, он постукивает ею о ладонь левой руки.
– Ну вот, я и вернулся, братец, – подходя, с легким пренебрежением заявил он Генриху. – Догадываюсь, не ждал меня так скоро? Я знал, но торопился застать тебя, пока ты не умчался сражаться с недругами твоих вассалов.
– Что произошло на твоих землях? – коротко спросил Генрих, ни разу не улыбнувшись.
– Сведения были преувеличены, тем не менее, пришлось повозиться. Представь, чернь возомнила себя людьми! Им не нужны больше рыцари, которые только и знают, что дерутся друг с другом. Раньше они защищали их от внешнего врага, а теперь, когда его нет, разоряют и грабят деревни. Вот они и решили дать отпор. Пришлось наказать нерадивых сервов.
– И как же ты это сделал? – нахмурился король.
– Да ничего особенного: выколол глаза бунтовщикам, а других повесил для острастки. Будут знать теперь, кто их хозяин. Не правда ли? – обратился незнакомец к монаху, которого повсюду возил с собой.
Монах с нотками назидания в голосе ответил:
– Коли восстали, значит, не боятся гнева Божьего, ибо утратили веру в промысел Господний, откуда и берет свое начало миропорядок. И есть сие не что иное, как ересь, подлежащая истреблению.
– Так я и поступил, дабы семена бунта не дали новых ростков.
Тишина повисла в галерее. Люди глядели в пол, словно им было стыдно, другие отвернулись, третьи исподлобья глядели на этого человека, боясь встретиться с ним взглядом.
– Ты совершил глупость, если не хуже, – промолвил Генрих. – Эти люди кормят тебя и твоих воинов. Гоже ли рубить дерево, которое дает плоды?
– Подумаешь! – хмыкнул собеседник. – Велика ли утрата для этих скотов? Они плодятся быстрее, чем следовало бы… А-а, и ты сюда пожаловала, дражайшая сестрица? – воскликнул он, подходя к Адвисе. – Какого черта тебе здесь надо? Приехала жаловаться братцу на беспокойного соседа? Думаешь, это поможет? Твой супруг уже получил свое, очередь за потомками, коли они будут продолжать оспаривать мои права на Осер. Кто из них первый, этот? – Он ткнул кнутовищем в грудь Гильома. – Что ж, поглядим, столь ли он ловок во владении мечом, как его папочка.
– Как смеете вы так говорить с моей матерью, дядя? – Гильом сделал шаг вперед, отводя рукой плеть. – Пользуетесь тем, что я только оруженосец? Но скоро я стану рыцарем и тогда отомщу вам за смерть отца, за оскорбление матери и за все унижения, которым вы подвергаете наше семейство. Я избавлю королевский род от гадины, которая позорит его, и да поможет мне Господь.