Торрибио содрогнулся. Кортес кивнул своим солдатам, и те принесли большой котел с водой. Посреди площади развели костер и поставили на него котел.
Самыми обыкновенными испытаниями на суде Божьем считались: испытание горячей водой или раскаленным железом и поединок. Испытание заключалось в том, что обвиняемый должен был из котла с кипящей водой достать голой рукой брошенный туда камень или кольцо. По окончании испытания руку завязывали, налагали на нее печати и затем вскрывали на третий день: если рука носила на себе следы ожогов, обвиняемого признавали виновным.
— Сведите его в часовню, — приказал Кортес нескольким солдатам, указывая на Торрибио, — патер Ольмедо приготовит его к Божьему суду.
В то время как уводили Торрибио, Кортес приказал принести из дома какой-то пакет, вместе с тем он велел Рамузио удалиться в дом и ждать, пока его позовут.
Полчаса спустя Торрибио вернулся в сопровождении патера Ольмедо. Лицо последнего было грустно.
— Он готов подвергнуться испытанию горячей водой, — сказал патер Кортесу. — Я исчерпал все свои силы, чтобы вразумить его, что не должно испытывать Бога. Я говорил ему, что тот, кто добровольно сознается в своей вине, может ожидать снисхождения от суда! Но он уверяет, что невиновен!
— В таком случае пусть решает суд Божий, — сказал Кортес. — Но прежде ты, Торрибио, по старому обычаю должен переменить одежду. Для этой цели я выбрал для тебя особый наряд. Но скажи мне сначала, был ли ты в Севилье в тот день, когда у отца Рамузио совершилась кража?
— Нет, — возразил Торрибио, — клянусь в этом Богом и всеми святыми!
— Вы слышали, что он ответил? — спросил Кортес, нахмурив брови. — Я всех вас призываю в свидетели!
Он сделал знак солдату, и тот вскрыл пакет.
Торрибио побледнел.
Его переодели нищим, надели даже другие сапоги, а к подбородку прицепили поддельную седую бороду.
Когда переодевание кончилось, Кортес велел позвать Рамузио.
— Вот так, Торрибио, — сказал он, — в этом знакомом тебе наряде ты пройдешь испытание горячей водой. Со дна котла ты должен достать монету. Подойди к Рамузио и попроси, чтобы он дал ее тебе. Подойди, я приказываю тебе!
Торрибио медлил, он заметил, что в левом сапоге был вбит гвоздь, вследствие чего он должен был прихрамывать на левую ногу. Однако он преодолел боль и подошел к Рамузио.
Рамузио взялся за кошелек, чтобы подать мнимому нищему монету, но, взглянув ему в лицо, он в изумлении отступил назад.
— Клянусь Богом! — воскликнул он. — Ты тот самый нищий, которого я встретил в тот день перед домом отца!
Торрибио приготовился к такому восклицанию.
— Клянусь жизнью, Рамузио, — сказал он с лицемерной гордостью, — я никогда не просил милостыни!
Он взял монету из рук Рамузио и вступил в круг воинов, окружавших котел.
— Твоя жертва узнала тебя, Торрибио, — сказал Кортес серьезно. — Неужели ты не сознаешься и хочешь искушать Бога?
Но даже это серьезное увещание полководца не поколебало Торрибио. Он клялся в своей невиновности и отрицал свое участие в покушении на жизнь Авилы.
Кортес прервал его речь и приказал патеру Ольмедо приступить к Божьему суду.
Последний произнес над котлом несколько молитв, затем велел снять его с огня и поставить на землю. Взяв из рук Торрибио монету, он бросил ее в воду.
Несколько воинов засучили рукав обвиняемого.
После минутного колебания Торрибио с быстротой молнии опустил руку в котел, но монета выскользнула у него между пальцами, и он вынужден был, закусив губы, вторично опустить руку в кипяток. Лишь громкий вздох выдал испытываемую им нестерпимую боль. Но он счастливо достал монету и подал ее патеру Ольмедо.
Согласно предписанию, руку его завернули и запечатали. На третий день свидетели Божьего суда обязаны были собраться на том же месте.
Затем Кортес объявил, что Виллафана успел уничтожить список заговорщиков и не выдал никого из своих соучастников и что признания его относились только к покушению на убийство Авилы.
Кортес прекрасно знал все подробности заговора и всех участников его, потому что Лоренцано передавал ему все, что происходило среди заговорщиков. И самый список уничтожил не Виллафана, а сам Кортес.
Полководец готовился к кровопролитным битвам с ацтеками и не хотел излишними казнями ослаблять свои силы и потому довольствовался наказанием зачинщика, оставив остальных в уверенности, что ему неизвестны участники заговора. Лишь один был известен как соучастник Виллафаны, и все с нетерпением ожидали результаты Божьего суда.
Между тем полководцы Кортеса были заняты другим вопросом.
Донна Марина рассказала в присутствии Сандоваля и Авилы желание Рамузио отправиться в Цольтепек и выменять там себя на Антонио Юста.
— Однако он честный малый, — заметил Сандоваль Авиле. — Я ошибся в нем! Ведь такое подозрение хоть кому отравит жизнь! Я тоже не перенес бы такого обвинения!
— Но я особенно обязан ему, — заметил Авила, — если б он согласился сыграть мою роль, то отряд судостроителей без церемонии зарезал бы меня.
— Как ты думаешь, Авила, не можем ли мы добыть ему этого свидетеля?
— Прекрасная мысль! — воскликнул Авила. — Мы можем в одну ночь добраться до Цольтепекского храма и до восхода солнца освободить испанцев, а затем тотчас вернемся к Кортесу!
— Я тоже думаю, что мы успеем! — заметил Сандоваль.
— Прекрасно! Таким образом мы приведем к Божьему суду еще одного свидетеля!
— Пойдем к Кортесу; он должен отпустить нас!
— Идем, идем!
Удалые смельчаки уговорили-таки Кортеса отпустить их с горстью добровольцев на это сумасбродное предприятие.
В другую минуту Кортес отказал бы им наотрез, но в это печальное время необходимо было поднять дух войска примером какого-либо отважного подвига.
— Я знаю цольтепекский храм как свои пять пальцев! — говорил Сандоваль.
— А я знаю все дороги через Сьерру! — прибавил Авила. — Впрочем, ацтеки не привыкли сражаться ночью. Мы вернемся назад целы и невредимы.
С разрешения Кортеса Сандоваль и Авила вышли к войску набирать охотников на это безумно отважное предприятие.
Охотников набралось слишком много. Ветераны Кортеса возликовали.
Одним из первых протискался вперед Рамузио.
Вечером небольшой отборный отряд был готов к выступлению, и патер Ольмедо благословил его.
Когда Сандоваль и Авила скрылись в лесах Сьерры, Кортес пожалел о данном им позволении. В этом безумном предприятии участвовали его лучшие бойцы, и в случае неудачи потеря была бы слишком велика. Кортес вскочил на лошадь, поскакал за ними и вернул их в лагерь, объявив, что хотел лишь испытать храбрость своих воинов. Как ни была тяжела для него участь пленных, он не мог решиться купить им свободу такой дорогой ценой.
Возвращаясь во главе отряда в лагерь, Кортес услышал громкие крики радости и ликования. Из Веракруса прибыли курьеры с радостным известием о прибытии трех кораблей с вспомогательными войсками и военными припасами. Курьеры привезли с собой с далекой родины письма к воинам.
Передав Кортесу почту, один из курьеров, Гомара из Севильи, спросил его, находится ли еще в войске Педро Рамузио, которому он имеет передать важные известия.
Кортес остановил его, расспросил и затем сказал ему:
— Ты должен молчать об этом до тех пор, пока я не позову тебя в свидетели.
Гомара хорошо знал Педро Рамузио, который был его товарищем по школе в Севилье. Встретившись с ним в главной квартире, Гомара дружески поздоровался со старым товарищем, но избегал пускаться с ним в разговоры.
«Это старое подозрение, — подумал с грустью Рамузио, — он также верит, что я вор, и избегает меня».
Наступил третий день. Перед домом Кортеса снова собрались свидетели Божьего суда.
Рядом с Кортесом стояла донна Марина. В глазах ее светилась уверенность в победе.
Но Торрибио также не унывал и явился на суд с высоко поднятой головой.
Патер Ольмедо открыл судебное заседание обычными молитвами, затем руку Торрибио освободили от печати и повязки. Она была сплошь покрыта пузырями. В толпе пробежал ропот: «Нет сомнения! Он виновен!»
— Ну что, — спросил его Кортес, — признаешь ли ты теперь себя виновным?
Торрибио не смутился. В своей темнице он успел обсудить свое положение и решил отрицать свою виновность.
— Клянусь Богом, я невинен! — произнес он громким вызывающим голосом.
Среди свидетелей раздался взрыв негодования.
— Жалкий негодяй! — воскликнул Кортес, сжимая кулаки. — Долго ли ты будешь продолжать свою безбожную игру? Кайся в своих грехах — тебя ждет виселица!
Патер Ольмедо подошел с распятием в руках и громким голосом спросил Торрибио:
— Что ты можешь возразить против этого суда?
— Этот суд недействителен! — ответил с твердостью Торрибио. — Божий суд может быть совершен только в церкви, а здесь, в Тласкале, нет церквей. К тому же судьи утверждаются епископом, а вы, достойный патер, не епископ!
Раздались возгласы изумления. Патер Ольмедо поник головой и задумался. Затем он пожал плечами и сказал Кортесу:
— Он прав! Мы упустили это из виду! Суд недействителен. О Божьем суде теперь не может быть речи.
Глаза Торрибио засияли радостью.
— Что же нам делать, патер Ольмедо? — спросил Кортес.
— Что касается моей духовной власти — он свободен, — возразил патер. — Но он ошибается, если считает, что избежал справедливой кары Господней. Если он виновен, то Бог дал ему эту победу над своими судьями для того, чтобы вполне обнаружилась его вина, за которую он должен понести строгое наказание.
— Вы правы, патер Ольмедо! — воскликнул Кортес. — Но если вы освобождаете его, то я, в силу моей мирской власти, налагаю на этого закоренелого преступника железные цепи! Эй! Закуйте его в кандалы! — приказал он солдатам.
— Я страдаю безвинно! Отец Ольмедо, неужели у вас нет других слов в мою защиту? — взмолился Торрибио, в то время как на него надевали цепи.