Два года, восемь месяцев и двадцать восемь ночей — страница 44 из 53

в звук. Вааау. Птицу – в птичью песню, без птицы, только песенка висит в воздухе, кошку он мог превратить в мяуканье. Когда вник, разыгрался, щелкнул памятник и только и услышал не взрыв, но всхлип, да, нашел на него стих, наверное, в каждом бухгалтере сидит такой придурок-супергерой, рвется наружу, кстати, подумал он, а как насчет цветов, смогу я превратить таракана, или флаг, или чизбургер просто в цветные полоски, повисят в воздухе и – рассеются? Надо потренироваться на животных покрупнее. Где тут овцы? О двух-трех заблудших овцах никто ведь волноваться не станет, верно? А может быть, метаморфозы обратимы, тогда ваще ни одна овца не пострадает в ходе эксперимента по применению суперсилы. Но овцы там, за городом, на фермах, если только фермы уцелели, а если нет, бродят сами по себе, кто же отвезет его туда, куда ему надо попасть, у Асии есть авто, небось, даже знает, где раздобыть бензин, А-си-а, не Айша, итальянская синьорина, а не темнокожая, танцорка, не стриптизерша, высокий класс, балерина, мужики, наверное, к ней в очередь выстроились в милю длиной, в каждой руке полная канистра бензина. Вот если бы у него была еще суперсила девок умасливать.

Оказалось, и такое умение у него теперь есть. Позвонил, подобрал слова, рассказал балерунше, какие с ним дела, все рассказал, про горячую пра, шепот, бам, космическая одиссея Стэнли Кубрика со спецэффектами, все как есть, и она не то чтобы поверила-поверила, но поверила достаточно, чтобы отправиться с ним на кладбище, и уж там-то он ей показал. При такой зрительнице он, чесслово, выдал класс. Звуковые метаморфозы, превращения в цвета, молнии.

И прям там у Святого Михаила после его представления она танцевала для него. О, да. Так что сами понимаете. Он не только обзавелся водителем, чтобы прокатиться по берегам Гудзона в поисках овец. У него теперь была девушка. Девушка! Да!

Так оно шло примерно года полтора. В долгие месяцы самопознания, когда он учился сначала ходить, как джинн, потом бегать, а потом уж летать, в пору ускоренного повторного детства, через которое прошел и Джеронимо Манесес, Джимми Капур осознал, что какая-то часть его всегда ждала этого, что есть люди, и он один из таких, кто мечтал впустить мир снов и фантазий в свою реальную жизнь, кто надеялся и верил, что сможет прикоснуться к чуду, отряхнуть со своих стоп прах повседневности и вознестись, возродиться в подлинную свою природу. Втайне он всегда знал, что его творение, Герой Натараджа, не вполне соответствует, не вытянет его из колеи заурядности, и тем более Джимми был счастлив, когда обнаружил, что может выйти на авансцену не через посредство вымышленного им персонажа, но сам, он сам сделался вымышленным персонажем, говорил себе он, или даже лучше вымышленного – настоящим, но, наконец-то, когда уж и не надеялся, не таким как все. Может быть, потому-то он так легко, так естественно вошел в свою новую сущность джинна. Он всегда ощущал в себе что-то такое, но не доверял этому чувству, пока Дунья не нашептала его сердцу.

Он ждал указаний от Принцессы Молний. Иногда разнообразия ради он отправлялся на южные кладбища на Голгофу или Маунт-Синай и там тоже сбивал головы каменным львам и пробовал новые метаморфозы, он уже научился превращать твердые предметы в запахи, была скамейка, стал пук, собрание всех пердежей, мужских и женских, что напердели, сидя на скамейке, старики и старухи, думая о своих покойных пердунах и пердуньях. Макпук не издаст больше свой пук.

Он вспоминал собрание винтажных комиксов, погибших в огне вместе с его домом: там в старых выпусках позировал реальный Супермер, Чарльз Атлас в леопардовой расцветки трусах демонстрировал технику динамического растяжения, превратившую его в Самого Идеально Развитого Мужчину Земли. Теперь и за его спиной девчонки фыркать не будут. Это вам не старый Джимми, то есть юный слабачок Джимми весом в сорок пять кило. Это настоящий Сам-Самец, как сказал бы мистер Атлас, Сам-Я и с ним Ас-и-Я, высокая, стройная. Никто не заставит его больше глотать пыль.

И вот наконец Дунья, вынырнула между двух надгробий Святого Михаила, высматривает его. Уже не принцесса – королева. На полуночном кладбище она обняла мальчика, посочувствовала его утрате. Он потерял мать. Она потеряла отца. Готов ли ты, спросила она. О да, он готов.

Она зашептала ему на ухо, назвала плохих парней, кого надо убить.


Джинны-паразиты, действовавшие на Земле в пору Войны миров, сами по себе были существа незначительные, с весьма ограниченными умственными способностями. Их господа-ифриты задавали направление, и они двигались туда, устраивали продуманный хаос как при нападении на резиденцию мэра. После таких подвигов они искали себе тела для внедрения, потому что вне человеческого тела они не могли существовать в нижнем мире. Проникнув в мужчину или женщину, они насухо высасывали их, до пустой оболочки, и тогда им приходилось срочно искать нового «хозяина». Сейчас некоторые специалисты считают, что паразитов не стоит относить к числу настоящих джиннов, поскольку они были обделены разумом, это класс рабов или низшая форма жизни. Аргумент заслуживает внимания, однако по традиции им все же отводится место в таксономии джиннов хотя бы потому, что, как рассказывается в дошедшей до нас истории, они оказались первыми джиннами, павшими от руки человека, вернее, гибрида, в основном человека, но с заметной примесью джинна, которую высвободила в нем королева джинний.

Некоторые образы, дошедшие до нас от былых схваток, как неподвижные, так и движущиеся, ныне выглядят порнографически. Мы держим их в запечатанных контейнерах в спецхране исключительно для настоящих ученых – для историков, исследователей устаревших технологий (фотографии и кино), психологов. Не стоит чрезмерно удручать себя и других, выставляя подобные объекты на публичное обозрение.

Также мы не расписывали на этих страницах подробности убийств и впредь не станем. Мы гордимся тем, как далеко успели уйти от тех давних времен, тем, что насилие, так долго терзавшее человечество, будто проклятие джиннов, осталось в прошлом. Порой, как это бывает с людьми, не до конца избавившимися от зависимости, мы чувствуем это брожение в нашей крови, чуем этот запах в ноздрях, иные из нас стискивают кулаки или кривят рот в агрессивной ухмылке, бывает даже, и голос повышают. Но мы противимся этому в себе, разжимаем кулаки, возвращаем на лицо улыбку, приглушаем голоса. Нет, мы не поддаемся. Но мы понимаем, что любой рассказ о прошлом, в особенности о временах небывалостей и Войны миров, будет неполным, если вовсе отказаться от малоаппетитных тем увечий и убийств.

Джинны-паразиты являлись, перемещались из города в город, с континента на континент. Они спешили напугать побольше людей, побольше городов и с этой целью пользовались транспортной системой джиннов – кротовыми норами, лифтами «замедли-их-ускорь-меня» и даже порой летающими урнами, чтобы переноситься с места на место. В запечатанных контейнерах фонда ограниченного доступа сохранились до наших времен пугающие образы джиннов-паразитов, пожирающих человеческие лица в Майами; джиннов-палачей, побивающих женщин камнями в пустыне; и джиннов-бомбистов, взрывающих позаимствованные тела на военной базе и тут же переселяющихся в первого попавшегося рядового, чтобы уничтожить еще больше солдат – это назовут инсайдерским нападением, и так оно и было, только не в привычном смысле слова; и джиннов-паразитов – безумных боевиков, гонявших в танках по Восточной Европе, сбивших на лету пассажирский лайнер, – но и перечисленных образов довольно, нет нужды составлять подробный каталог ужасов. Скажем просто: они охотились стаями, как одичавшие собаки, и были свирепее любой твари на четырех ногах. Пока Джимми Капур не получил задание от только что короновавшейся Царицы Молний: превратить охотников в дичь.

Тех мужчин и женщин, которыми завладевали джинны-паразиты, уже нельзя было спасти, они умирали в тот момент, когда джинны входили в их тела. Но как атаковать паразитов, которые оставались бестелесными, пока не захватывали (убивая его при этом) живого человека – что сделать, чтобы джинн утратил способность к переселению? Джинн Капур придумал способ: если твердые предметы удается превращать в цвета, запахи и звуки, можно попытаться перевернуть этот прием и превратить парообразное в твердое. Так началась операция «Медуза», названная так потому, что туманные паразиты, когда Джимми придавал им зримый и постоянный облик, превращались в нечто вроде каменных чудищ, и люди называли их «горгонами», что неверно, поскольку, по сообщениям древних греков, Медуза Горгона была не окаменелостью, а окаменителем – это ее взгляд обращал живые существа в камень. (Точно так же обстоит дело с доктором Франкенштейном и его чудовищем: безымянный голем, искусственный человек, стал называться именем своего создателя.)

Так же неточно, пожалуй, называть эти окаменелости чудищами: они не были антропоморфны, это извилистые, сложные формы, замыкающиеся на себя и размыкающиеся, порой похожие на шипастые заросли, в других случаях из них тянутся на шарнирах «руки», заканчивающиеся лезвиями. Бывают многогранные, как кристаллы, текучие, словно фонтан. Джимми сражался с ними там, где их находил, там, куда ставшая ему доступной система навигации джиннов направляла его в погоню за этими низшими демонами – то в Риме, на берегу Тибра, то на сверкающей металлом крыше манхэттенского небоскреба, и он оставлял их там, где застигала метаморфоза; мертвые тела джиннов-паразитов украшали многие города, словно новые произведения искусства – скульптурные и, надо признать, красивые. Об этом люди говорили даже тогда, в разгар войны. Красота горгон изумляла даже в те напряженные времена, и связь между искусством и смертью, сам факт, что в смерти джинн-паразит превращался из смертоносного противника в эстетически услаждающий объект для созерцания, приносил неожиданное облегчение. Превращать ускользающее в твердое – таково было одно из новейших искусств войны, и из всех подобных искусств оно более других заслуживало быть включенным в каталоги искусства как такового, высокого искусства, где красота и смысл, сочетаясь, раскрывают друг друга.