«Это искренный радушный человек, ему можно рассказать своё горе», — думал он, посматривая на Прозорова, и затем рассказал ему про свою несчастную любовь.
— С потерею моей милой Анны я потерял и всё своё счастие. Теперь я не живу, а прозябаю… — такими словами закончил князь свой невесёлый рассказ.
— Бедный, бедный! Я не утешаю вас, князь, да что значит моё утешение против вашего великого горя.
— Всё радостное, счастливое схоронено, и у меня осталась одна только никому не нужная жизнь, — с тяжёлым вздохом проговорил Гарин.
— Что вы говорите, Сергей Владимирович, как никому не нужная?.. Вы забыли свою семью, у вас есть близкие, которые вас так любят.
— О да. Любовь отца с матерью хорошо отразилась на моей измученной, разбитой жизни, — с саркастической улыбкой проговорил Гарин.
— Простите им, князь, ведь они не хотели причинить вам несчастия. Они вас так любят, любовь скрадывает недостатки. Кстати, я дней через пять еду в Каменки, надеюсь, и вы со мною поедете!..
— Нет, не поеду.
— Как? Вы не хотите ехать на свадьбу своей сестры?..
— Да, не поеду. Будьте счастливы. И вам, Леонид Николаевич, и моей милой сестре я желаю полного счастья, но быть на вашей свадьбе я не могу. Где веселье и радость, тут я лишний.
— Но вы, князь, хоть немного развлечётесь.
— Вы думаете? Нет, господин Прозоров, горе моё слишком велико, никакие развлечения не помогут.
Леонид Николаевич на этот раз не стал слишком настаивать, он хотел выбрать к тому более удобное время; своею любезностью и предупредительностью он сумел расположить к себе молодого князя, и в конце концов тот подружился с Прозоровым. Леонид Николаевич послал к старому князю письмо, в котором писал, что он будет скоро в Каменки, да не один, а с Сергеем Владимировичем, которого он надеется уговорить с ним вместе ехать.
Прозоров не ошибся. Сергей, после долгих отговорок, наконец дал слово ехать к отцу в усадьбу.
Глава IX
Война наших войск с французами окончилась; армия спешила домой, в Россию.
Император Александр, возвещая народу о прекращении войны и о Тильзитском мире, издал манифест, в котором высказывал своё благоволение и благодарность народу и войску. В высочайшем манифесте, между прочим, говорилось:
«Везде, куда глас чести призывал войска, все опасности битв перед ними исчезали. Знаменитые их деяния в летописях народной славы пребудут незабвенны, и благородное отечество, в пример потомству, всегда вспоминать их будет. Дворянство, шествуя по следам своих предков, знаменовало себя не только жертвами имущества, но и совершенною готовностью положить жизнь за славу отечества. Купечество и все другие состояния, не щадя ни трудов, ни стяжаний, несли с радостным чувством бремя войны и готовы были всем жертвовать безопасности государства».
Добрый государь император обратил всё своё внимание на раненых и оставшихся после убитых на войне вдов и сирот; он повелел выдать вдовам убитых в сражениях или умерших от ран генералов и обер-офицеров полное жалованье их мужей вместо пенсиона; после смерти вдов пенсион выдавали их детям до совершеннолетия. Раненых штаб — и обер-офицеров увольняли в отставку с полным окладом содержания; нижних чинов раненых помещали в инвалидные дома, учреждаемые в Петербурге, Москве, Киеве и в других больших городах, а тем, которые не желали жить в инвалидных домах, выдавали полное жалованье и прогоны до места жительства. Кроме чинов и орденов, наиболее храбрым выдавали и денежные награды. Никто не был забыт императором Александром: все участники войны получили щедрые награды, начиная от генерала до рядового.
Государь, недовольный Беннигсеном, не стал его более удерживать в армии и принял его отставку. На место Беннигсена назначен был, по воле государя, генерал Буксгевден, находившийся в то время в Риге. Его вызвали в Тильзит. По обоюдному условию императора Александра и Наполеона, русские пленные получали одежду и вооружение от французского правительства и немедленно отпускались в Россию. Положение русских, взятых в плен французами в войнах 1805, 1806 и 1807 годов, было тяжёлое. Наполеон принуждал их угрозами и лишениями всякого рода, «доводившими наших до нищеты, вступать во французскую службу. Несчастных, согласившихся изменить святости присяги и стать под знамёна Наполеона, определяли в полки Латур д'Овернь[76] и принца Изенбургского,[77] из коих первый был отправлен в Неаполь, второй в Испанию, где почти весь погиб».[78]
Ратники, или милиция была распущена, им оказано много разных льгот, а вдовам убитых на войне ратников выдавали вспоможение.
После трёхнедельного пребывания в Тильзите император Александр дружески простился с Наполеоном, дав ему слово посетить его в Париже, и 28 июня отправился в Петербург; проводив русского государя, Наполеон на другой день тоже покинул Тильзит: он спешил в Париж. Возвращался Наполеон с большим триумфом, «на всём пути торжественно встречаемый дворами и народами».[79]
Глава X
За день до своего отъезда из Москвы в Каменки князь Сергей Гарин был удивлён и обрадован неожиданностью. К нему в кабинет, как снег на голову, ввалился его закадычный друг и сослуживец Пётр Петрович Зарницкий.
— Друг, брат, тебя ли я вижу? — не веря своим глазам, говорил взволнованным голосом князь, крепко обнимая своего приятеля.
— Что, брат, не ждал! Я хотел удивить тебя своим неожиданным приходом и, кажется, достиг цели… ты удивлён! — весело говорил полковник. — Твой денщик пошёл было тебя предупредить, но я остановил его.
— Вот не ожидал видеть тебя здесь, в Москве. Как ты отыскал меня?
— Язык до Киева доведёт!
— Ну, обрадовал ты меня, Пётр Петрович, вот обрадовал…
— Я ведь к тебе, князь, запросто, надолго приехал и Щетину привёз.
— Очень рад, скоро тебя я не отпустил бы.
— Ну, а как ты, видел невесту? А может, с собою привёз? — спросил Зарницкий у князя.
— Её нет больше в живых!.. — упавшим голосом ответил Сергей.
— Как! Умерла! Царство ей небесное! Хорошая была девица, примерная. Жалко… очень жалко! — Весёлость Петра Петровича быстро пропала; он задумчиво опустил голову.
— Несчастный я человек! А как я любил Анну, как любил… Зачем, зачем она умерла?
— Видно, Богу нужны хорошие люди! Ну, полно, князь, не унывай, что делать! Смерть — участь каждого. Одни умирают ранее, другие позднее — этой дорожки никто не минует!..
— А как я спешил к ней на ферму, думал увезти мою Анну в Россию, обвенчаться. И что же, безжалостная смерть отняла у меня всё счастие… — чуть не плакал бедный князь, закрывая лицо руками.
— Что делать, брат, моя судьба с твоею почти одинакова, — печальным голосом проговорил Зарницкий.
— Как, и ты?! — удивился князь.
— Да, брат, и я на старости лет влюбился, да ещё как, и, к сожалению, моя невеста…
— Умерла? — спросил Сергей.
— Да, брат, для меня всё равно что умерла!..
— Да объяснись, Пётр Петрович; я плохо тебя понимаю.
— Изволь, — тебе всё скажу, как попу на исповеди, всё открою.
Пётр Петрович рассказал про свою любовь к кавалерист-девице, как он сделал ей предложение и получил отказ.
— Так, братец ты мой, и расстроились все мои планы о тихой семейной жизни. Видно, не наше счастие; а как я любил эту женщину! Да что, и посейчас её люблю, и до самой смерти любить стану, — так закончил свой рассказ Зарницкий. Его рассказ несколько рассеял Гарина.
— Куда же уехала Дурова? — спросил князь.
— К отцу, а оттуда в свой полк… Ну, оставим про это говорить; скажи, давно не был у тебя Цыганов? — спросил Пётр Петрович.
Он ничего не знал о поступке Николая и очень удивился, когда Сергей, при одном имени Цыганова, побледнел и со злостью спросил:
— А разве ты видел этого подлеца?
— Да, дня три тому я видел его в Кремле. Да что тебе сделал Цыганов, за что ты на него так озлобился?
— А вот послушай и узнаешь, что он за гадина.
Гарин всё подробно рассказал Зарницкому о Николае Цыганове и его поступках.
— Да, так вот он какой! Ну, жалею, что я не приказал скрутить этого молодца, — выслушав рассказ, промолвил Пётр Петрович.
— Так он в Москве? Я найду его! И моя расправа с ним будет жестокая! Ведь из-за него Анна уехала в Австрию; там схватила она чахотку… Будь она в Петербурге, может, была бы жива… Своё несчастие я приписываю ему, и всё своё горе и муку я вымещу на этом подлеце, — покраснев от злобы, говорил князь. — Я до тех пор не уеду из Москвы, пока его не отыщу.
— Ну, брат, нелегко это сделать: Цыганов хитёр, как дьявол… — возразил князю Зарницкий.
— А вот посмотрим. Навряд он уйдёт от моей мести.
Князь Сергей Гарин был так озлоблен на Цыганова, что, несмотря на убедительные просьбы Леонида Николаевича, отложил свою поездку в Каменки и стал повсюду разыскивать Николая; но все его поиски ни к чему не привели. Молодой прапорщик как в воду канул. Князь наводил о нём справки, но Цыганов на жительстве в Москве не значился.
— О, если бы только мне его найти, — говорил Гарин, быстро расхаживая по своему кабинету, обращаясь к Петру Петровичу.
— Говорю, не найдёшь: он хитёр.
— Подкидыш безродный! Мы его взяли, пригрели, в люди вывели, и что же?!
— Эх, князь, сколько волка ни корми, он всё в лес глядит.
— Правда, вырастили мы, выкормили волка хищного.
— Брось ты о нём говорить, ведь только себя расстраиваешь; чёрт с ним, лучше собирайся в Каменки, — сказал приятелю Пётр Петрович.
— Я туда поеду, только не иначе как с тобою.
— Ну, я-то зачем? С какой стати?
— Как зачем? Ведь ты мой единственный друг, близкий товарищ.
— Спасибо, но, право, мне как-то совестно.
— Полно, Пётр Петрович, ты меня обижаешь.