> такие, как дружба, любовь и всякая духовная общность, возвышающие и Углубляющие связь между двумя индивидуумами" (Гумбольдт Вильгельм фон. "зык и философия культуры. М.: Прогресс, 1985. С. 311, 399–400; в настоящем издании см.: Диалог. Разд. "Ограничения: о мышлении".
За два года до выхода в свет "Я и Ты", в 1921 г., Фердинанд Эбнер (ЕЬпег) (1882–1931), католик, школьный учитель из Австрии, опубликовал книгу "Слово и духовные реальности", которая получила известность только после второй мировой войны. Согласно Эбнеру, преодоление одиночества человека в мире достигается в Я — Ты отношении к Богу: "В последней основе нашей духовной жизни Бог есть истинное Ты истинного Я в человеке. Человеческое Я "конкретизирует" себя в своем отношении к Богу". Бубер, критикуя Эбнера, указывает, что он не может открыть Ты в человеке: "Когда ставится вопрос о подлинности существования, всякое другое Ты исчезает для него перед Ты Бога" (цит. по: Contemporary Jewish religious thought. P. 437).
Почти одновременно с книгой Эбнера в том же 1921 г. был опубликован капитальный труд Франца Розенцвайга (1886–1929) "Звезда Избавления". Его автор, чьи философские взгляды во многом перекликаются с воззрениями Бубера, вместе с которым он осуществил перевод Пятикнижия на немецкий язык, также говорит о Я и Ты, но у него отношение между Я и Ты — это связь между Богом и тварью, и само существование этой связи зависит от откровения божественной любви: "Я" любящей души, услышавшей слово Бога в одиночестве замкнутой "самости", — это ответ "Вот я" на призыв Бога "Где ты?" ("И воззвал Господь Бог к Адаму и сказал ему: "Адам, где ты?" (см. Быт 3:9)). Язык — символ откровения Бога: "Божьи пути — не человеческие пути, и Божьи мысли — не человеческие мысли; но Божье слово есть и человеческое слово". Истина, открывающаяся в слове, приводит человека к осознанию связи со всем миром: в Избавлении нуждается не только человек, в нем нуждается все сущее. Через любовь к Богу рождается любовь к ближнему, преображающая мир, который становится великим всеединством "Мы". Розенцвайг критиковал Бубера за резкое противопоставление "Ты" и "Оно", поскольку отрицание "мира Оно" фактически ведет к отрицанию ценностей культуры. Философия Розенцвайга, утверждающая триединство творения, откровения и избавления, проникнута пафосом мистического соединения "трех точек" — Бога, мира и человека (см.: Rosenzweig F. Der Stern der Erlosung; Франк С. Мистическая философия Розенцвайга // Путь. Орган русской религиозной мысли. Книга 1. (№ 1 — 61). М., 1992. С. 252–259).
Необходимо отметить, что мысль Бубера, несмотря на очевидную связь его творчества с античной мыслью, классической немецкой философией и "философией жизни", все же никогда не была до конца "европейской", ибо истоком для его философствования была интеллектуальная культура иудаизма. Еврейская мысль не придает особого значения вопросу о сущности вещей и в основном ставит перед собой практические задачи. В Талмуде сказано: "Велико изучение Торы, ибо оно ведет к верному действию" (ВТ, Киддушин, 406). Всесторонняя регламентация поведения на основе соблюдения полученных свыше заповедей служит установлению "правильных" отношений с вещами, обеспечивая прочный фундамент должного отношения верующего к Богу. В лурианской каббале, учение которой, по признанию Бубера, оказало на него сильное влияние, нет "мертвой" природы. Как пишет Ниссан Миндель, "поскольку человек обязан своей физической энергией трем низшим "царствам", одухотворение его энергии означает одухотворение его физического окружения. В этом заключается мистическая значимость того факта, что большая часть из 613 заповедей Торы связана так или иначе с материальными предметами, включая минеральные, растительные и животные продукты, благодаря чему Б-жественная "искра", заключенная в них, "освобождается" через выполнение религиозного акта… Усиливаемый индивидами, выполняющими предписания, весь физический мир неизменно находится в процессе возвышения и одухотворения" (Миндель. Философия Хабада, Шамир — Гешарим — Viltis. Вильнюс, 1990. С. 79). Поэтому изречение "основных слов. о которых Бубер говорит в начале книги, является актом космического значения, так как человек, задавая тот или иной способ существования, участвует (говор?
"Я — Ты"), или не участвует (говоря "Я — Оно") в "исправлении" ("тиккун") мира (см. также примеч. к с. 112).
Для Бубера, как и для других еврейских мыслителей и религиозных деятелей нашего времени (А. И. Кука, А. Хешела, Ф. Розенцвайга, И. М. Каплана, И. Б. Соловейчика и др.), одним из кардинальных вопросов был вопрос об Избавлении. Доктрина Избавления ("геулла") играет важную роль в иудаизме. В широком смысле геулла — это спасение от всевозможных бедствий, подстерегающих человека. В книгах пророков и в Талмуде об Избавлении говорится применительно ко всему народу Израиля: идея Избавления связывается с мессианскими чаяниями и с надеждой на национальное освобождение и возвращение в Святую Землю из изгнания. В лурианской каббале изгнание ("галут") объясняется космической катастрофой, а собирание рассеянных в мире божественных "искр" (см. примеч. к с. 112) приближает время Избавления ("Дни Мессии"), означающее конец периода "исправления" (тиккун) и наступление царства всеобщей гармонии. (По мнению некоторых каббалистов, Мессия не является орудием "исправления", это лишь "символ, с помощью которого доводят до сознания человека, что "исправление" завершено" (см.: д-р Филипп III. Берг. Введение в каббалу // Пер. с англ. Исследовательский центр Каббалы. Иерусалим, 1987. С. 222.) Благодаря популярности лурианской каббалы, в широких кругах еврейства стран рассеяния возникает представление о том, что приближение мессианской эры зависит не столько от личных усилий каждого (на этом пути, как считали хасиды, достигается мистическое избавление души), сколько от общих усилий всего Израиля.
В конце XIX в. на фоне критического отношения к традициям в еврейской среде зарождается движение, которое видит начало процесса Избавления в создании независимого государства на территории Палестины. Бубер, разделявший далеко не все устремления политического сионизма и видевший свою задачу в обновлении еврейской культуры, был захвачен идеей "революционного" преобразования традиций. "Под обновлением я понимаю вовсе не что-то постепенное и представляющее собой сумму небольших изменений, но нечто внезапное и колоссальное, вовсе не продолжение и улучшение, но возвращение и преображение" (см.: Buber M. Reden iiber das Judentum. Frankfurt am Main, 1923. S. 105; а также примеч. к с. 70). Избавлению и Возвращению Бубер придает универсальный смысл: он говорит о них как о двух сторонах одного и того же процесса, который, по его мысли, выходит за пределы политического и национального. 1 мая 1933 г., выступая перед студентами Франкфуртского университета, он говорил: "Вера Израиля в избавление мира не означает, что этот мир заменяется другим; но это вера в новый мир на этой земле… Речь идет не о том, чтобы проводить некую особую "мессианскую" политику; но есть определенный род участия в общественной жизни, в силу которого при деятельности в мире и в политике взор может оставаться направленным на Царство Божие… Нет такой политической партии, которая может о себе утверждать, что она одна угодна Богу" (цит. по: Buber Martin. Internationales Symposium zum 20. Todestag. Haag + Herchen Verlag, 1989. Band II. S. 81).
Несколько лет (с 1904 по 1909 г.) Бубер посвятил изучению хасидизма, Собирая и пересказывая предания о его учителях и подвижниках. Хасидизм, впитавший в себя высочайшие достижения еврейской мистики, это, по словам "Убера, "каббала, ставшая этосом". Для него, в отличие от С. Дубнова и Г. Модема, чей подход к хасидской литературе носил строго научно-исторический характер, самым достоверным источником были именно легенды: "Легенда есть МиФ Я и Ты, призванного и призывающего, конечного, который входит в бесконечное, и бесконечного, который нуждается в конечном". (Die Legende des Baal bchem, Frankfurt am Mein, 1908. S. VI). А в "Хасидской вести", написанной сорок лет спустя, он говорит: "Поскольку хасидизм означает в первую очередь не
категорию учения, но категорию жизни, основным источником для нашего знания о нем являются его легенды, и только после них идет его теоретическая литература. Последнюю можно в известной степени рассматривать как комментарий к проживаемой жизни, первые же — как текст… Глупо возражать на это, что легенда не передает нам действительности хасидской жизни. Естественно, легенда — не хроника, но она правдивее хроники" {Buber M. Werke III. Schriften zum Chassidismus. Mimchen — Heidelberg, 1964. S. 760).
Погружение в стихию еврейского мистицизма сказалось и на языке философских сочинений Бубера: их стиль и терминология нередко становятся камнем преткновения для переводчиков. Когда он в зрелые годы стал писать на иврите, j по этому поводу шутили, что Бубер еще недостаточно хорошо его знает, чтобы писать на нем так же непонятно, как на немецком. Его мысли тесно в пределах 1 той или иной языковой структуры, она как бы "не совпадает" с тем языком, на котором он пишет. Особенно явно это обнаруживается в "Я и Ты", где Бубер сознательно отходит от общепринятых лексико-синтаксических норм и пользует- 1 ся архаичными конструкциями, непривычными для тех, кто незнаком с Лютеро- | вой Библией и писаниями средневековых мистиков. В сочетании с усложненной и зачастую нетрадиционной для немецкой речи структурой предложений и вдох- I новенным "пророческим" стилем отдельных пассажей, которые буквально заво- I раживают интерпретатора, соблазняя головокружительными безднами раскрыва- I ющихся смыслов, это создает текст столь насыщенный и многомерный, что! неудивительно, если вопрос о его "верном" прочтении внушает скепсис. Так, В. \ Кауфман в предисловии к своему переводу "Я и Ты" (этот второй по счету 1 перевод на английский язык, как и первый, сделанный Р. Г. Смитом в 1937 г. 1 и выдержавший несколько изданий, все же оставляет желать лучшего, поскольку | изобилует ошибками и обнаруживает явную тенденцию к упрощению) пишет: I "Не представляется невозможным даже то, что в некоторых местах текста Бубер] сам не был уверен в его точном значении. Одна из работ, написанных им 1 в последние годы жизни, — пространный ответ на статьи двадцати одного 1 критика (большинство критиков были настроены положительно), которые со- 1 ставили книгу, посвященную его творчеству и вышедшую сначала на немецком § (Martin Buber. 1963), а потом и на английском языке (The Philosophy of Martin j Buber. 1967). Его ответ, напечатанный в конце тома, содержит также обсуждение] книги "Я и Ты"; и здесь Бубер говорит: "В то время я п