Но – не бежать, а все так же, не торопясь, идти, перекатываясь с пятки на носок. Спешка – вещь опасная. Лучше я опоздаю, чем вовсе не дойду.
Впрочем, быстро я бы и не смог, даже захоти этого. Тяжесть мыслей дополнилась вялостью тела. Все показатели в норме, а я двигаюсь так, как будто засыпаю на ходу.
Цоканье раздавалось с площади, которая некогда, скорее всего, была тут главной торговой, что и неудивительно.
Огромная, круглая, замощенная огромными гранитными плитами, с остатками каких-то павильонов – она впечатляла.
В самом ее центре был колодец – его ни с чем не спутаешь. Надо думать – общественный.
А на краю этого колодца сидел парнишка лет десяти и бросал камушки на гранитную мостовую, с удовольствием смотря на веерки искр, которые те из нее выбивали.
– Не показалось, – он посмотрел на меня и подмигнул левым глазом. – И в самом деле кто-то пожаловал в город. Слушай, а ты сильный, раз досюда дошел. Мало кто до центральной площади добирается.
Я молча кивнул, борясь с желанием присесть на стоящую рядом со мной бочку.
– Те, кто заходит в Ашш-Рахуз, делятся на две категории, – продолжал свои речи мальчишка, отправив в полет еще один камушек. – Первые – это те, кто поумнее. Они заходят в него, понимают, что тут явно что-то не так, и немедленно его покидают, отчего и остаются живы. Вторые – глупцы. Они отправляются бродить по его улицам и остаются тут навсегда. Ты – из вторых, и ты, по факту, уже мертв. Но мне тебя не жалко. Более того – я рад, что ты заглянул, хоть есть теперь с кем поговорить. Плохо только, что недолгой беседа будет. Тебя как зовут?
Я открыл рот, собираясь сказать, что имя мое слишком известно, чтобы я вот так запросто его называл, но не стал этого делать.
– А ты хи-и-и-итренький, – погрозил мне пальцем мальчуган и обаятельно заулыбался. – Не хочешь нарушать тишину? Догадался, да?
Я ни о чем таком еще не догадался, но что тут что-то нечисто – само собой, смекнул.
– Боги наказали жителей этого города, – мальчишка обвел рукой дома, окружавшие площадь. – Слишком много о себе возомнившие жители навеки остались здесь, в своих домах. Они и сейчас там, смотрят на тебя, на меня. Но до тех пор, пока ты никак себя не обнаружишь, они не могут тебе навредить. Хотят – а не могут. Ох, им это и обидно! Ведь тот из них, кто возьмет чужую жизнь, тот освободит себя от своей.
Вот как. А как же себя обнаружить-то можно? Слова, действие… Что-то еще? Или – только слова, звук? Он же сказал – «хи-и-итренький».
– Боги не были бы богами, если бы покарав дерзецов, остановились только на этом. – мальчишка звонко рассмеялся. – Важно ведь не просто наказать, важно заставить свою жертву мучиться. Вот они и поставили проклятым ими гномам условие – кто сможет отнять жизнь у бедолаги, забредшего в этот город, тот станет свободен. Теперь каждый из них ждет только одного – путника, пришедшего сюда и выдавшего себя до того, как он умрет своей смертью. А они, увы, умирают быстрее, чем издают хоть звук. Боги позаботились и об этом. Здесь все устроено так, что умирает не твое тело – но твоя душа. А без нее тело – что такое? Да ничего. Так что – сначала путаются мысли, потом приходит ужас, потом отказывает тело, а потом – фьють! Ты лежишь на камнях, ощущая, как тишина заполняет твою сущность. Ты же это все ощущаешь, не так ли?
Я ощущал. Ноги были словно налиты свинцом, веки стремились опуститься вниз, и в ушах шумело так, как будто я к каждому из них приложил раковину.
Но если со мной такая ерунда происходит, почему этот мальчишка так бодр? Он – иррационален, а значит, он вовсе не мальчишка.
Стоп! Что мне тогда сказал малахольный пророк? «Когда кто-то сыплет словами, в то время, когда надо молчать, это ведет…». Этот щенок заговаривает мне зубы, выжидая, что я умру.
Вопрос «зачем?» пришел мне в голову уже тогда, когда я сделал первый шаг по направлению к колодцу.
Естественно, вопрос этот относился не к тому, зачем я иду, а к мальчишке. Зачем ему моя смерть? Просто так? Вряд ли, что ему в очередном авантюристе, который забрел в город, чтобы поживиться сокровищами мертвых. А он явно хочет видеть, как я окочурюсь.
И самое главное – почему он тут, когда все в домах? Тем более что он не гном? Может, потому что он и не человек вовсе?
– Силен, силен, – мальчишка спрыгнул с края колодца, на котором сидел, но никуда не отошел, уперся в него руками. – Был. Не дойдешь до меня все равно, ты уже слишком ослаб. Город выпил тебя, воин. Демиурги знали, что делали! Не дойдешь, не дойдешь!
Я молча ковылял к приплясывающему щенку, прикидывая, что буду делать, когда до него доберусь. Черт, я практически уверен в том, что он и есть вторая печать. Если бы это было не так, то он отбежал бы в сторону, а так только кривляется и смотрит на то, как я приближаюсь. Он не может покинуть то место, где его оставили демиурги. Перевоплотиться может, а уйти с него – нет.
Вот только что мне делать? Был бы на его месте мужик – не было бы вопросов. Но вот так рубануть сталью по ребенку, даже зная, что он не ребенок? Брррр… Это даже для меня слишком. Я не рефлексирую…
Чтобы тебе пусто было, Двали! Или грибы работают, или он и в самом деле стал гребаным пророком. Он же четко сказал мне – «Не верь рефлексам, они упираются в прописные истины». И еще, до этого, по выбору смерти. Он – знал. Прописные истины. Как же путаются мысли. Что такое прописные истины? Это то, что считается априори верным, синоним «аксиомы». Но аксиома – это утверждение, отрицание истинности которого отрицает основы логического мышления. А прописная истина… Я что, уже начал бредить?
Между тем, я все брел и брел к мальчишке, который начал нервничать, заметив, что расстояние между нами неуклонно сокращается.
– Воин, а тут есть короткий путь из города, – беспокойно перебирая ногами, сообщил он мне. – Остальные про него не знают, а я знаю. Вон там, между домами, если пройти и повернуть налево – будут маленькие ворота, а в них дверца открытая. Этот выход выводит прямиком к реке. Если идти вдоль ее русла, то можно будет дойти до Тигелука! Воин, ты можешь спастись, твоих сил на это еще хватит! Поспеши!
Хорошая информация, полезная. Может, я так и поступлю после… После чего? Что он – печать, я вовсе уже не сомневался, по его лицу пробегали сполохи тех же цветов, что были у той, первой печати, когда я ее рубил мечом в беседке. Но при этом я не знаю – смогу ли я убить мальчишку-доростка, пусть это даже игра, пусть он просто набор пикселей.
– Ты что, пришел за мной? – сообразил вдруг мальчишка. – Тебе нужен я?
Что ты балабонишь, я тебе все равно не отвечу. Здесь надо молчать, ты же мне это сам объяснил. Как только я что-то скажу – тут мне и конец. Впрочем, мне, похоже, и так и эдак конец – когда я доведу дело до логического финала, это все равно почти наверняка будет расценено как некое подтверждение моего присутствия тут. Ну, по крайней мере, я так полагаю.
«Когда?» Ну, судя по всему, решение я принял. Наверное.
– Меня нельзя убивать, – забормотал мальчуган, когда мне оставалось до него шагов десять, и мои пальцы начали скрести по рукояти меча. Ноги почти подламывались, но это ничего не меняло – я почти дошел. – Нельзя! Если я уйду из этого города, то они через какое-то время смогут выходить из домов, пусть не сразу – но смогут. Я смотрю за ними! Таково было желание богов, их воля! Ты не смеешь идти против нее.
Ничего не понял. То есть, боги посадили его смотреть за проклятыми жителями города, а демиурги решили не выдумывать что-то новое и до кучи сделать его печатью? Разумно, так сказать – тело в дело.
Шаг. Еще шаг. Ноги почти не держат, меч уже в руке и тяжел непомерно. Но до мальчишки, который сжался в комок, всего-то пара шагов, я уже могу…
В этот момент у стервеца злобно блеснули глаза, он как-то съежился, скукожился, черты его лица смазались, а сам он начал уменьшаться в размерах.
Секундой позже у колодца лежал младенец, он раскрывал беззубый рот, жалобно плакал, сучил ножками и протягивал ко мне руки с крохотными пальчиками.
Я сделал еще два шага, нависнув над ним и испытывая жуткое желание завыть в голос.
Да будьте вы прокляты, те, кто придумал такую игру и такой квест! Чего вы вообще этим добивались, на кого вы рассчитывали? Ну вот не могу я, не могу железом в младенца тыкать, даже в такого, который и не ребенок вовсе. Он даже по игровым реалиям – и то не ребенок. Но – не могу! Я не в состоянии этого сделать! Я же человек, а не машина!
В этот момент последние силы кончились, у меня подломились ноги, и мои колени, закованные в сталь, со всей дури обрушились на орущего младенца. Видит бог – я этого не хотел, так оно само вышло.
Тот пискнул, что-то хлопнуло, меня окутало разноцветное облако, и я понял, что стою на чем-то скользком.
С ужасом ожидая увидеть лужу крови под собой, я опустил голову и осознал, что нахожусь на разноцветном квадрате, переливающемся всеми цветами радуги. Иллюзия, похоже, стала самой собой, тем, чем и должна быть.
Я остановил «Твою-то мать», рвущееся из горла, с усилием поднял меч, держа рукоять обеими руками, чуть сдвинулся назад и опустил его вниз, втыкая в непрерывно мерцающую красоту.
То ли меня начало потряхивать перед кончиной, то ли печать все-таки обладала какой-то жизнью, но меня неслабо качнуло. Я вновь поднял клинок и снова его опустил вниз, вложив в это остаток своих сил.
Захлопали ставни домов, заскрипели прогнившие двери – похоже, немертвые жители города таки получили право меня прикончить. Ну что, кому-то сегодня подфартит, он получит свободу. Мне теперь главное – успеть доделать свое задание до того, как меня пустят в расход.
Еще один удар, сил почти нет, а они все ближе, я это чувствую. Ну, еще раз ударю, а потом, наверное, все.
Удар! И меня подбрасывает вверх рванувшееся из мостовой светлое пламя. Я отлетаю в сторону, приложившись спиной о камни, и с удовлетворением смотрю на яркое пламя, которое в вечном полумраке подземелья светит втрое сильнее положенного. Красиво!