Два Парижа — страница 59 из 93

Брат ожидал его с понятным волнением и обнял его с восторгом.

Стараясь не расчувствоваться, тот сказал, что у него от физического упражнения и свежего воздуха сильно разыгрался аппетит, да и жажда, и выразил надежду, что его угостят вкусным и обильным обедом.

И впрямь, на столе одна бутылка сменяла другую; тарелки стремительно опустошались. Один подкреплял силы против усталости, другой – после пережитого волнения.

Они еще не встали из-за стола, как в комнату вошел присланный нарочным лакей с письмом, написанным красивым женским почерком.

Преодолевая стеснение, ободряемый братом, Поль прочел:

Дорогой Поль!

Милый маркиз Рауль рассказал мне об испытании, какое вы перенесли и об опасности, которой вы подвергались, – а я и не подозревала ни о чем! – и о тех отваге и ловкости, какие вы проявили, Благодарение Богу, который вас сохранил! Случись с вами беда, я бы вас не пережила…

Жду с нетерпением момента, когда вы сами расскажете мне обо всем.

Ваша Клотильда де Сен Меран.

– Теперь, – философски комментировал Поль дю Понтеле, – я полагаю, что мне самое лучшее будет провести месяц или два у нас в поместье. Когда я вернусь, – до того вы подготовите друзей и знакомых к мысли, что у вас есть брат, прибывший из Беарна, про поединок все позабудут… И, я надеюсь, мы славно попируем у вас на свадьбе.

«Мосты» (Франкфурт-на-Майне), 2007, № 15, с. 177–182

Улыбка судьбы

Страшен сон, да милостив Бог!

Поговорка

Битт-Бой пришел в себя и попытался поднять голову. Его взгляд встретился со взглядом молодого мужчины в белом халате, сидевшего у изголовья его постели. В еще мутящемся сознании его запечатлелись черты светло оливкового, гладко выбритого лица незнакомца овального, с прямым носом, темными глазами под высоким лбом, обрамленным каштановыми волосами.

– Испанский креол, – подумалось ему. Он хотел заговорить, но язык не ворочался в пересохшем рту.

– Вот вам и лучше, – приветливо сказал неизвестный, – Вы, наверное, хотите пить?

Он поднес к губам больного стакан лимонада, кисло-сладкая освежающая жидкость показалось тому поистине райским напитком.

– Где это я? – способность речи теперь к нему вернулась.

– Вы находитесь в центральном госпитале, в городе Картахена де Лас Индиас, в Колумбии. А я здешний старший врач, Хасинто Оливарес. Очень удачно, что вы пришли в сознание как раз в час моего обхода! Впрочем, я уже знал, что ваше дело пошло на поправку.

– Как же я сюда попал? – в голове у Битт-Боя постепенно прояснялось.

– Капитан Эскирос с «Фелицаты» списал вас на берег с приступом желтой лихорадки. Впрочем, он обещал вернуться позже в наш порт и вас навестить. Вы оставались целую неделю без памяти, между жизнью и смертью. Но теперь всё в порядке, – успокоительно добавил врач. – Скоро мы вас поставим на ноги!

– Вот и счастье мне изменило, – пробормотал Битт-Бой. – Лихорадка? Никогда малярия не брала прежде.

– Да, не повезло вам, – сочувственно отозвался собеседник, – но ведь беда не так уж велика! Мы вас спасли и, поверьте, выходим совсем. Вам теперь только покой да усиленное питание, и всё наладится.

– Стоило ли меня спасать, доктор? – горько усмехнулся лоцман.

– Из-за этого, да? – спросил медик, слегка прикасаясь тонкими пальцами к груди пациента.

Тот только страдальчески улыбнулся.

– Ну, тут ваши опасения преувеличены. Надо вам сказать, что я по образованию специалист по тропическим болезням, особенно накожным. И то, что у вас, хотя и вид скверный, для жизни не опасно и вполне исцелимо. Положим, потребуется так с месяц лечения. Впрыскиваниями, главным образом, и таблетками. Рубец, боюсь, останется навсегда.

– Как? – поразился Битт-Бой, – но два доктора мне сказали…

– Мы, жрецы Эскулапа, тоже не боги, и нам нередко случается ошибаться. Они ведь не производили анализа?

– Нет, только осмотр…

– Понятно. Ну а я сделал все проверки, и гарантирую правильность того, что говорю.

– Но ведь это всё для меня меняет! – моряк был совершенно ошеломлен.

– К лучшему, надеюсь? – усмехнулся Оливарес. – А вот волноваться вам никак не следует! Выпейте еще немного лимонаду.

После паузы он добавил с несколько смущенным видом:

– Должен вам сказать… Вы знаете, такова уж наша рутина. Мы не знали, кому сообщить о вашем положении, – в момент, когда вам было совсем плохо. Единственное указание, что мы нашли в ваших бумагах, был конверт с фотографией молодой – и очаровательной женщины и, по счастью, с ее адресом.

– Мисс Регина Лейн, в Лиссе, – старательно выговорил он по-английски. D Konnol Cmonrill.

– Мы взяли на себя риск ее предупредить. В ответ пришла телеграмма в одно слово: «Еду». По расчету времени и пароходных рейсов, она, скорее всего, прибудет сюда завтра к полудню. Надеюсь, вас это устраивает?

Выражение физиономии Битт-Боя целиком разрешило сомнения доктора.

– Ну, слава Богу! Поистине, всё к лучшему в этом лучшем из миров… А то, знаете, я немножко тревожился: ваш брат ведь, – лихие морские волки, – вы имеете такую репутацию, что женщин легко бросаете, и не всегда рады, если они о себе напоминают. Теперь постарайтесь уснуть и хорошенько отдохнуть, чтобы завтра быть в форме!

Волнение не дало бы поправляющемуся заснуть. Но Оливарес знал свое ремесло: через десять минут любезная метиска-санитарка принесла Битт-Бою пилюлю, которая погрузила его в сладостный сон.

«Литературный Европеец» (Франкфурт-на-Майне), апрель 2008, № 122, с. 21

Приключение на Корсике

In nova fert animus mutatas dicere formas corpora.

Publius Ovidius Naso, «Metamorphsae»[97]

Совершенно неожиданно я получил от одного моего приятеля с Корсики (о нем я, быть может, расскажу когда-нибудь отдельно), деловое предложение.

Он имел там в горах дом – вернее, избушку, – в лесу, в которой и жил в одиночестве. Сейчас ему нужно было уехать месяца на полтора-два за границу, и он готов был предоставить мне в полное распоряжение свое жилище. Его это даже весьма устраивало, чтобы я охранял его обиталище и при случае мог бы выполнять кое-какие его поручения на месте. Причем, он обещал оставить мне большой запас консервов и продуктов; а в остальном потребное можно было доставать в лежащей неподалеку деревне.

Хотя приглашение и застало меня врасплох, оно показалось весьма соблазнительным. Я как раз начал писать большую лингвистическую работу. Материал был у меня подобран; я нуждался в спокойствии и уединении; а это в Париже являлось трудно достижимым.

Проездом в столице, мой приятель со мной повидался; вручил мне ключи, и я, сев на следующий день на самолет в Орли, еще засветло вышел из автобуса на крутом перевале в центре Острова Красоты, откуда до моей новой резиденции было уже рукой подать.

Первые дни я чувствовал себя превосходно, и рукопись под моим пером быстро накопляла число исписанных страниц.

Позже, однако, мне стала вспоминаться фраза Онегина:

– Да скука, вот беда, мой друг!

В самом деле, трудиться 12 часов в сутки никому невмоготу. Усевшись за стол на заре, я после обеда, тем более в сумерки, убеждался, что рука устала писать, глаза – читать, и что необходим отдых и хоть какое-то развлечение.

По счастью, тут наметился и просвет. Поблизости, – версты две через лес, – находилось учреждение вроде отеля или скорее санатории, главным образом для туристов. В летний сезон оно бывало обычно переполнено, но в данный момент, в начале осени, – почти пусто. В нем застряла только, на относительно длительный срок, одна американская пара, муж с женой.

Зато постоянно пребывал там молодой доктор, состоявший у хозяев на службе. Он на эту должность согласился, в основном, в силу страсти к энтомологии, орнитологии и прочим отраслям натурализма, изучая местную фауну и немилосердно подстреливая различных птичек, пополнявших его коллекцию. Звали его Пьер Аньелли.

Мы с ним быстро сошлись в характерах, и я нередко заходил к нему поболтать, тем более что он располагал правом бесконтрольно распоряжаться довольно богатой библиотекой при отеле, откуда и снабжал меня книгами, – преимущественно детективными и авантюрными романами по-французски, по-английски и по-итальянски.

Вот раз, когда за окном уже сгущалась тьмам, и когда я убедился, что у меня голова больше не переваривает изучения индоевропейских и малайско-полинезийских корней, я вышел на тропинку, с намерением его посетить.

Врач встретился мне со своим заряженным дробью ружьем, почти на полдороге, близь опушки; здание санатории уже виднелось невдалеке.

Мы поздоровались и завязали разговор о последних политических новостях; но скоро наше внимание оказалось отвлечено несколько непривычной картиной.

Высоко над лесом парила летучая мышь; но полет ее был какой-то вовсе причудливый; заплетающийся и спотыкающийся, похожий на танец, с движениями то вверх, то вниз, то в одну, то в другую сторону.

Прежде, чем я успел его остановить, доктор поднял ружье и выстрелил.

Членистокрылое дернулось в воздухе и стремительно стало падать. Миг – и оно скрылось за верхушками дерев.

– Ну, зачем вы? – не сдержался я попенять приятелю. – Ведь всё равно ее теперь не найти! Да вы же вроде бы летучих мышей и не коллекционируете.

– И впрямь, – несколько сконфуженно отозвался мой собеседник, – сам не знаю, что меня подбило.

– Вы ведь ко мне? – сказал он после минутной паузы, – пойдемте!

Мы не успели открыть дверь, как к моему другу подскочил высокий и плотный рыжий мужчина, явно находившийся в состоянии крайней растерянности.

– Доктор, доктор! – вскричал он с сильным английским акцентом, – помогите! Моей жене худо… она при смерти…