В семье Борицкого было шестеро дочерей: трое из них от первого брака жены Борицкого, Рахили, и трое от нее и Бориса. Нельзя не признать, что Борицкий был добросовестным, заботливым отцом для всех них, равно падчериц и родных дочерей. Всем он дал хорошее воспитание и хорошее приданое, и даже оказывал в дальнейшем помощь и поддержку зятьям. Одна из его дочерей вышла замуж за христианина, католика; и к нему Борицкий относился, как к остальным зятьям, как к члену семьи.
Другая дочь, шестнадцатилетняя Фрида, бежала с Галланом, работавшим тогда подмастерьем у мясника. Это привело Борицкого в бешенство. Это был скандал, бунт против родительского авторитета, и притом характер любовника дочери не внушал Борицкому ни малейшего доверия. Однако сделанного не исправишь; Борицкий согласился на брак Фриды и подарил новому зятю магазин – тот самый который Галлан по лени и неумению довел до банкротства.
Еще скорее потерпел он банкротство в семейной жизни.
Галлан и до того имел репутацию игрока и волокиты. Фрида родила ему сына, Дидье, впоследствии взятого на воспитание к Борицким, но Галлан ей открыто изменял, их совместное существование превратилось в ад. Встретив понравившегося ей человека, Фрида собиралась уйти от мужа и уехать вместе с новым другом в Израиль, чтобы начать там жизнь заново.
Планам не суждено было осуществиться. Что произошло? Преступление или несчастный случай? Вряд ли тут есть загадка… Утро 2 ноября 1955 года. В руках у Фриды взрывается примус. Объятая пламенем, она бежит в соседнюю комнату, где спит ее муж. Тот ее хладнокровно отталкивает, поворачивается на другой бок и засыпает… или делает вид, что засыпает… Впоследствии он объяснил, что, мол, был пьян. Пожарные и отвозят Фриду в госпиталь, но ее уже нельзя спасти. Через несколько дней она умирает, сказав перед смертью отцу, что ее убийца Галлан.
Было начато предварительное следствие. Был даже суд. На суде даже выяснилось, что Галлан подкупил свидетелей, чтобы те дали благоприятные для него показания. Следователь и прокурор считают Галлана убийцей. Но за отсутствием улик его оправдали. Галлан немедленно женился второй раз.
Для Борицкого всё это жестокий удар. Он и жена не могут спать по ночам. Перед их глазами всё время кошмар: их дочь горит заживо… и мысль, что ее убийца спокойно наслаждается жизнью, им нестерпима. Но Борис Борицкий человек действия, делец, у которого, когда цель раз намечена, ее достижение – вопрос, времени и труда. Он решил ответить – и он это сделает. Галлан осужден на смерть.
– Какой отец не поступил был, как я? – воскликнул Борицкий на суде. И в его словах звучало такое убеждение, что никто не решился ему возразить.
К несчастью для Борицкого ряд обстоятельств основательно запутал его процесс. Одно из них – подозрительная смерть марсельского бандита Бенхаима. Всплыло обвинение, будто Борицкий пробовал его подкупить убить Галлана. Тот якобы взял деньги и отказался выполнить условия. После чего его труп с револьверной пулей в теле был обнаружен. Присяжные отбросили в конце концов это обвинение – но оно оказало на них влияние. Сам Борицкий его категорически отверг, целиком признавая убийство Галлана.
Не менее неудачным было то, что в числе свидетелей обвинения вынырнули все те, кого Борицкий когда-либо прижал или надул в торговых делах.
Его жена, в моральном отношении разделявшая с Борицким ответственность за смерть Галлана, не могла предстать перед человеческим судом: сразу после ареста мужа, она умерла от разрыва сердца. Зато вместе с Борицким сидел на скамье подсудимых другой из его зятьев, Марсель Гедж. Его вина, в сущности, – только в чрезмерном послушании тестю. Из послушания он сопровождал Борицкого в Женеву, был на вилле, где разыгралась драма, может быть даже присутствовал при убийстве. Это последнее отрицают и он, и Борицкий, берущий всю вину на себя. Однако, на платье у Геджа нашли следы крови. Эксперты утверждают, что это человеческая кровь.
Приговор суда мог многих удивить своей суровостью: пожизненное заключение для Борицкого и 5 лет тюрьмы для Геджа. На присяжных явно действовала присущая французам ксенофобия. Не антисемитизм, как таковой. Когда Гедж коснулся этого вопроса, председатель следствия, ответил ему, и вероятно вполне искренно: «Гедж, не говорите об этом. Вы ошибаетесь. Вы принадлежите к расе, которая так много страдала, что имеет право на всеобщее уважение. Вдобавок, глубина ваших религиозных и моральных чувств внушают полное уважение тем, которые сейчас вас судят». Но факт, что Борицкий приехал из Галиции и сделал во Франции состояние бесспорно не располагал к нему присяжных. Репортер «Фигаро» Жак де Кокэ пишет: «Если бы я поехал в Польшу, поселился в какой-нибудь деревне и стал в ней первым богатеем, потом попал за что-нибудь под суд – что бы обо мне сказали соседи? Мне страшно об этом и подумать!» Но, между прочим, в Польше, тем более, свяжем в России, никто бы не вздумал враждебно относиться к иностранцу только за то, что он иностранец, – а вот в Западной Европе вообще и во Франции в частности это – закономерное явление. Оно и лежит в основе осуждения. Ибо, каким бы человеком ни был в остальном Борицкий, как можно осудить человека, отомстившего за свою дочь, сожженную заживо, ее убийце, которого не смог по формальным соображениям наказать закон?
Кошмарный «мсье Билль»
Кто была женщина, убитая в ночь с 29 на 30 мая, обугленный труп которой нашли в лесу Фонтенбло под Парижем? Медицинский осмотр показал, что она была молода и видимо хороша собой, хотя теперь и неузнаваема, что убийца (или убийцы), выпустил в нее несколько пуль из револьвера причинивших, однако, если и тяжелые, то во всяком случае не смертельные раны, затем живую облил бензином и поджег. Уже пылая, она еще пыталась спастись и проползла несколько шагов, прежде чем умереть в адских мучениях. В Фонтебло преступник и жертва видимо приехали вместе в автомобиле, но дальнейший след машины терялся. Надо было прежде всего направить усилии на установление личности погибшей.
Это оказалось нелегким делом, но в конце концов полицию выручили туфли жертвы, по которым удалось найти магазин на улице Дюперре, откуда они вышли, продавщицу, через руки которой они прошли, мадемуазель Рашель Миллер, и благодаря ей – имя покупательницы. Это была двадцатитрехлетняя танцовщица с Пигалли – а Пигалль это центр разврата и преступности Парижа – Доминика Тирель. (Собственно говоря, ее настоящее имя было иное и более поэтическое: Мюгетта, но для сцены она перекрестила себя в Доминику.) С этого момента ее убийца был уже обречен.
Доминика, как множество несчастных женщин, соскользнувших с правильного пути в жуткий мирок эстрад и стоек бесчисленных пигалльских кабаре, ночных кабаков и более чем сомнительных театров, занималась тайком проституцией и находилась поочередно в лапах различных сутенеров. Все эти последние, почти исключительно корсиканцы или арабы, известны полиции, к среди них то и шли теперь поиски. Однако, настоящий виновник оказался лишь случайным гостем этой замкнутой среды, и гостем, к которому даже те отбросы, какие ее составляют, относились с брезгливым отвращением. На подобного аутсайдера не распространялись ее законы, запрещающие доносить и выдавать, и вскоре, отброшенный преступным миром, убийца Доминики очутился в руках правосудия.
Гротескная фигура! Этот довольно жалкого вида молодой человек – ему тоже 23 года, как и его жертве – внешне немало напоминает недоброй памяти убийц из парка Сен-Клу, Жан-Клода Вивье и Жака Серме: такие же усики, такие же мутные глаза на лице цвета воска… Но если те вышли из сиротского приюта, этот провел детство в самом великолепном квартале Парижа, на бульваре Сен Жермэн, в квартире из 14 комнат, где до самого ареста продолжал жить как избалованный папенькин сынок.
Для отца, знаменитого инженера и богатейшего человека, подобный сын был довольно тяжелым крестом; впрочем, уйдя в свою работу, постоянно в разъездах, он им мало занимался. Зато мать его боготворит. Не кончив школу, не обнаруживая ни к чему интереса или способности, Жорж Рапэн получает от родителей баснословную сумму в 150 000 франков в месяц, и в качестве игрушки они покупают ему 2 бара, доходы с которых целиком идут ему в карман, и собираются купить вдобавок еще книжный магазин.
Полное умственное и моральное ничтожество, Жорж Рапэн питает только одну мечту: стать одним из вождей преступного мира, заслужить почтение в кругах апашей и сутенеров. Он придумал себе для этой среды имя «Билль», и каждую ночь отправляется в один из сомнительных пигалльских кабаков изображать там из себя настоящего бандита.
Став «покровителем» Доминики Тирель, он требует от нее выкуп в 500 000 франков. Деньги ему совершенно не нужны – но так уж полагается, что сутенер берет деньги с женщины, которая хочет оставить свое ремесло или переменить эксплуататора. Доминика заплатить не может, да может быть и не очень принимает всерьез этого «Билля», живущего на средства своей семьи. Для Рапэна необходимо поддержать свой авторитет (он очень близко к сердцу берет честь быть «котом» или «альфонсом», как определила бы его функции русская «блатная музыка»), а может быть и обида ударяет ему и голову – и вот он зверски расправляется с Доминикой.
Что, казалось бы, более отталкивающего, чем этот поддельный сутенер, чем эта жалкая пародия на гангстера? Это сочетание жестокости и слабости, порочности и глупости? Но, по странной игре судьбы, он сумел вызвать к себе любовь у женщины, стоящей в 10 раз больше его самого, любовь самоотверженную и преданную, идущую на все жертвы, такую, какой всякий мужчина может себе пожелать, и о которой большинство из нас может только мечтать.
Два года назад где-то на вечеринке «Билль» встретил Надину Левеск, восемнадцатилетнюю дочь консьержа с глухой и темной улички Жергови. Теперь ее фотографии – милое и скромное девичье лицо – неожиданным образом фигурируют во всех газетах рядом с жуткими подробностями убийства Доминики Тирель. Надо внимательно всмотреться в ее черты, чтобы различить в них скрытое где-то в глубине выражение твердой воли и некоторого фанатизма. Надина – или Надежь, как назвал ее Билль – принадлежит к числу тех женщин (они, конечно, встречаются не только в России), о которых Некрасов писал: «В беде не сробеет, спасет – коня на скаку остановит