Но если Андрэ Баранэс был шпионом, серьезность темной истории, разыгравшейся вокруг него, состоит в том, что в ней замешаны куда более крупные лица. На страницах французских газет и журналов мелькают то интеллигентные черты Роже Вибо[162], то напряженная улыбка Жана Монса[163], то ладная фигура комиссара Жана Дида[164], с которого всё началось, то довольно отталкивающие, если правду сказать, профили господ Тюрпэна и Лабрюса[165]. И на всё это падает тень двух зданий… Мне часто случалось проходить по широкому проспекту Латур-Мобур, где летом шумит листва окаймляющих его деревьев, и отдельные пешеходы теряются в длинной перспективе, замкнутой неуклюжими зданиями и длинными серыми стенами. За одной из этих стел, низкой и ветхой, скрывается целая гроздь военных учреждений, о них говорит надпись у входа. В их числе находится и «Постоянный Секретариат Национальной Обороны». Другой дом расположен на узкой и извилистом рю де Соссэ, как бы притаившейся возле шумного, всегда оживленного бульвара Фобур Сент-Онорэ. Множество этажей, длинные лестницы… десятки бюро окаймляют унылые однообразные коридоры. Чиновники, работающие здесь, старые и молодые, худощавые и плотные, как будто те же, что в любом французском учреждении: вежливые, одновременно деловитые и живые. Разве лишь по проницательному взгляду, общему им всем, вы отличите, что это – элита французской политической полиции. Если вы сюда вошли, по своей воле или по неволе, вы – в обиталище Сюртэ Женераль, которое ничем не уступит знаменитому во всем мире Интеллиженс Сервис. С момента, когда здесь, в отделе Территориальной Безопасности, его начальник, Вибо, склонился над пачкой бумаг, полученных через комиссара Дида, разоблачение советской провокации, угнездившейся где-то на самых верхах правительственных органов, стало неотвратимым. И оно развернулось с неумолимой быстротой…
Коммунистическая партия в течение многих месяцев получала сведения о самых секретных военных планах Франции. Сведения Генерального Штаба о положении в Индокитае, схема защиты в случае нападения с востока… События в Дьеп-Бьен-Фу, не могли ли они разыграться совершенно иначе? Сколько труда и денег потребует ликвидация возникающей из-за предательства опасности для страны?.. Откуда эти сведения шли? Анализ бумаг показал, что их могли давать только два человека: государственный секретарь Сегала или секретарь комитета национальной обороны Монс. Получив от них заметки по этим вопросам, служащие «Сюрте» методически, упорно, внимательно сравнивали их с данными бывшими в руках у коммунистов, пока не установили, что в основе лежат заметки Монса, а не Сегала. Допрос Монса заставляет искать виновных среди его помощников. Двое из них, Тюрпэп, и Лабрюс признаются, первый – после долгих часов допроса, второй – через четверть часа. Они передавали секретные материалы Баранэсу.
Монса, его небрежность приводит к отставке с перспективой суда. Тюрпэн и Лабрюс арестованы. Баранэс сбежал. Но он выиграл всего лишь несколько дней свободы, проведенных под страшным гнетом развертывающегося преследования, доводившим его до мысли о самоубийстве. Приведенный в кабинет Вибо, раздавленный, отчаявшийся, он говорит, что готов во всем признаться.
Но здесь загадка, вместо того, чтобы разрешиться, делается еще запутанней. Баранэс сообщил сведения компартии, и в то же время, через комиссара Дида, полиции. Зачем? Из-за денег только? Нет, – говорит он (и для чего ему, собственно врать?). Он их давал с целью спровоцировать полицию на какие-либо ложные шаги, вызвать недоверие в среде правительственных учреждений, обвинения в прессе, с целью подрыва престижа властей, словом, с теми разрушительными целями, какие коммунисты по всему миру ставят выше всего. Полиция оказалась слишком хитра для него, оказалась искуснее, чем, по расчетам большевиков, должна была быть.
Он перечисляет видных членов партии, которым передавал узнанные им секреты: Эрве, Жуэнвиль[166], Вальдек Роше[167], Жак Дюкло[168]… Но, пожалуй, самая красочная фигура среди них, это маркиз Эмманюэль д-Астье де ла Вижери[169], один из руководителей организации «Борьба за мир», редактор газеты «Либерасьон», «красный маркиз», свидетель против Кравченко во время процесса, женатый на Любови Красиной, дочери первого советского посла[170] в Париже, депутат парламента от департамента Иль-э-Вилэн. По странному снобизму, коммунисты явно гордятся иметь в своих рядах титулованного дворянина.
Что за жуть! – может сказать иной читатель, просмотрев эту заметку. После кампании МакКарти[171], после бегства Иона[172], после разоблачений Петрова[173], после провокации у солидаристов… какой же полиции, какому государству, какой организации можно еще верить? Но в отношении Франции дело «Комитета Национальной Обороны» отнюдь не вызывает у нас пессимизма. Наоборот. Из него ясно, что теперь правительство видит коммунистическую опасность и готово с ней бороться; видно и то, что французская полиция вполне компетентна для отпора компартии, при условии, чтобы ей было поручено сверху действовать решительно. Страшно было время, когда во Франции коммунисты мирным путем инфильтрировались на правительственные посты, в армию, в полицию, когда, говоря с чиновником или офицером, нельзя было знать, не является ли он открытым или тайным членом компартии. Но это время прошло!
Легкость в мыслях
В Париже выходит монархический журнал «Русский Путь». Выходит он с 1945 года. В те дни, когда Евгений Амвросиевич Ефимовский его создал, это было дело нелегкое и опасное. Париж был переполнен советскими агентами, хватавшими на улицах новых эмигрантов. Похищение одного из них, Лапчинского, вызвало бурный скандал и… вдруг всякое упоминание об этом случае исчезло со страниц печати. «Союз советских патриотов» креп и рос, множество эмигрантов с сомнением прислушивались к призывам возвращаться на родину. Антисоветская часть эмиграции жила чуть не в подполье. Русская пресса была монополизирована большевиками: у них в руках были и «Советский патриот», и «Русские новости», и сатирическая газетка «Честный слон», не говоря уже об органе полпредства «Вести с родины» под редакцией Михаила Корякова.
Против них были непериодические с заторами выходившие сборники Мельгунова, не имевшего даже права выпускать их под одним постоянным названием, вокруг которых сплотились правые социалисты.
«Русский Путь» был первым после войны русским монархическим органом во Франции и, в тот момент, вряд ли не единственный в Европе. Он печатался сперва на пишущей машинке, потом на ротаторе, потом, гораздо позже, типографским способом в виде газеты, потом – снова на ротаторе… Много, много раз исчезал на долгие периоды, но всегда возрождался опять. Мужеству и настойчивости Ефимовского справедливо отдать должное. Выходит журнал и посейчас, и технически не плохо, типографским способом, в элегантной обложке.
Казалось бы, только порадоваться? Чем больше монархических органов прессы, тем лучше. Е. А. Ефимовский широко известен среди русских монархистов; он – человек с большим опытом, глубоко образованный, воспитанный. Правда, он – конституционный монархист. Я, автор этих строк, наоборот – решительный сторонник самодержавия… Ну, вот! – воскликнет иной читатель, – вечно эта грызня между монархистами! Вы хотите его критиковать за слишком левые взгляды? Неужели нельзя сговориться об общей борьбе за монархическую идею?
Да нет, дело не в этом. Для меня – нет греха стоять за конституцию.
И в «Русском Пути» я писал, начиная со второго номера. А сейчас, наверное, не мог бы. И уж вовсе не потому что он стал слишком левым или либеральным. К несчастью… наоборот. Не из-под пера самого Ефимовского, – это всё же мне представляется и сейчас абсолютно невозможным! – но из-под ретивых перьев его сотрудников, почему-то считающих в большинстве случаев за лучшее скрываться под загадочными инициалами вроде «П. В.», «Е. Л.», и другими подобными группами согласных и гласных, по страницам журнала течет мутный поток того, что я только и могу назвать густопсовым мракобесием.
Какой там либерализм! Боже мой, меня, которого республиканцы и непредрешенцы дружно называют реакционером, приводит в ужас добрая треть того, что пишется в «Русском Пути»; можно поверить, что в нем царствуют обскурантизм и тупость в размерах, далеко перешедших за пределы здравого смысла. Истинно тягостное чувство испытываешь, читая в наудачу взятом номере, исступленную апологию старой орфографии с обвинением всех применяющих новую – в безграмотности и в политической неблагонадежности, и с псевдонаучными доводами мягко сказать смехотворными по невежеству, о каком они свидетельствуют у автора (весь этот бред подписан «Е. Л.»). Или статью, брызжущую слюной и рассыпающуюся проклятиями по адресу всей – заметьте, без каких-либо оговорок и исключений – эмигрантской молодежи и рекомендующую поставить на ней крест; ибо онаде заражена «неошестидесятничеством»; напрашивается заключение, что автор, господин Искрицкий, и русских шестидесятников знает плохо, а в настроениях эмигрантской молодежи разбирается и того хуже.
Но все рекорды побивает то, что недавно написал очередной «П. В.» о России и русском народе. Написать такое, это значит уже, действительно, дойти до ручки… И если бы под статьей стояло имя, оно было бы опозорено навсегда. Но не делает чести и редакции, что она могла подобные размышления пропустить.