Два Парижа — страница 84 из 93

Но страх, который мы имеем в виду в названии этой статьи, это не наш страх перед большевизмом. Это его страх перед нами. Из всех вещей на свете, может быть, ничто не является, если вдуматься, столь лестным для гордости русской эмиграции, столь ясно доказывающим ее значение, как, испуг, который перед ней проявляет советское правительство. И, надо добавить, оно, правильно или ошибочно, особенно боится новых эмигрантов.

Перед нашими глазами лежит яркое проявление этого страха. Его история такова. За последнее время в Париже то один, то другой русский, – забавно, это еще чаще старые эмигранты, чем новые, – получает по почте в запечатанном конверте номер газеты «За возвращение на родину», издаваемый в Берлине якобы независимым и самостоятельным комитетом. Насчет независимости комитетов в советских условиях пусть порасскажут наивнякам из тех, что никогда под солнцем «страны победившего социализма» не жили. Мы, которые видели советский рай, в такие волшебные сказки не поверим.

Для кого и для чего издается газетка? Циркулирует она, конечно, не только во Франции – в Германии тоже и, может быть, уже и по всему миру. По содержанию она явно рассчитана на новых эмигрантов (мы, впрочем, не удостоились, чести ее получить, хотя не сомневаемся, что наш адрес в советском посольстве известен – должно быть там справедливо считают, что не стоит тратить труда на столь безнадежное предприятие). К новым эмигрантам относятся призывы вернуться на родину, обещания прощения, описания жалкого существования, какое они ведут на чужбине, пересыпанные подлинными именами, над сбором которых видно добросовестно поработала советская агентура.

Но что за топорная работа! От большевиков, известных как мастера пропаганды, право можно бы ждать гораздо лучшего. Впрочем, и то сказать, их борзописцы чувствуют, возможно, непосильность поставленной им задачи. Они нам обещают простить, что мы попали в плен к немцам! Во всех других странах бывший военнопленный – жертва долга, даже герой; какой заботой окружали французы своих солдат, вернувшихся домой из плена в Германии! А нам хотят «простить»… и это после того, как советская власть, не пожелав примкнуть к конвенции Красного Креста обрекла на гибель миллионы людей в немецких лагерях.

Однако, прощение, предлагаете нам, идет и дальше. Даны намеки, что оно может быть распространено на тех, кто «не выдержав голода и немецких палок» пошел в добровольцы «на службу врагу». А как быть с теми, которые подняли оружие против большевизма не с голоду, не из-за побоев, а потому, что их сердце жаждало правды и потому, что со строем террора, насилия и издевательства над человеком они не могли примириться никогда? Об их существовании газета молчит… им, впрочем, большевистское прощение никогда и не понадобится. А таких в новой эмиграции, пожалуй, куда больше чем шкурников, какими нас всех пробует изобразить. «За возвращение на родину». Оно нам в то же время ставит в пример какого-то генерала Михайлова, вождя новоизданного «комитета», который страдал в плену, но не соглашался ни на какие предложения немцев. Что собою представляет в моральном отношении этот Михайлов достаточно ясно из того, что он взялся за грязное дело заманивания людей в Советский Союз на муки и гибель, взялся за ремесло Иуды… Но мы от его предательских лобзаний сумеем уберечься.

В газете есть всё… правда, на очень непритязательный вкус. Чувствительные стишки про Антона Беду: поэма только в начале, но мы заранее видим ее задачу – показать, какими жалкими, трусливыми людьми были все те, кто не пожелал вернуться после войны в СССР. Это уж как-то глуповато: нас же хотят соблазнить, и нас же кроют столь нелестными эпитетами? Но мы и сами знаем себе пену! Не беспокойтесь, товарищи из комитета возвращенцев: достаточно многие из нас дали доказательства своего мужества в борьбе с большевизмом… и когда придет время, еще и другие сумеют дать.

Есть и рассказ свежего «возвращенца» из украинских сепаратистов, Василакия[177], как его покупали американцы. Может быть, с украинскими сепаратистами такие вещи и бывают, но что это может доказать? Русским патриотам-антибольшевикам никакие американцы, как всем известно, не помогают, а это не мешает тому факту, что именно среди них советская система угнетения и имеет самых непримиримых и самых опасных врагов.

Есть в газете и письма более старых уже возвращенцев, благополучно живущих ныне в родных местах, кто в Узбекистане, кто в Казани, кто еще где. От новых эмигрантов, которые бы вернулись на родину, мы пока писем не имели; от старых же, от «советских патриотов», отбывших в Советы в блаженном угаре от дарованной им амнистии, их парижские родные и знакомые получают письма по большей части полные завуалированных намеков на то, что семьи разлучены, что работают тяжело, что голодают, что раздеты… и помечены письма подозрительно часто городами Сибири, Северной России и Туркестана, то есть, тех районов, где расположены широко известные концлагеря.

И есть много, много слез о тяжелой доле новых эмигрантов заграницей. Кого всё это обманет? Значительная часть новых эмигрантов живет ни в чем не нуждаясь; но даже те, кто находится в самых худших условиях (редко бывающих хуже среднего стандарта жизни рабочего или интеллигента в СССР), по меньшей мере знает, что он свободный человек и не живет под постоянным страхом, что за ним приедет «черный ворон» и увезет его в места, по своему ужасу превосходящие все самые страшные создания людской фантазии.

И во всяком случае, каждый день приносит нам новые имена счастливых советских граждан, предпочитающих нашу тяжелую участь всем благам пребывания на родине.

Нет, право, как не пожать плечами! Сколько должно стоить издание газеты, – а ведь это уж самый максимум, если мы допустим, что на всем свете соберется десяток новых эмигрантов, которые согласятся ехать домой. Да и в эту цифру нам трудно поверить…

Вы нас очень боитесь, товарищи большевики, и вы бы очень хотели нас иметь в своих руках. Ну что-ж: придите и возьмите, а сами мы к вам в зубы не полезем. И если вы боитесь потому, что уже близится гроза новой войны, и вам страшно, что и мы в ней примем участие и можем вам быть вредны – то мы вам скажем словами вашего популярного поэта, Константина Симонова:

Успокаивать вас не буду…

Вы тревожьтесь! Это вы верно![178]

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 30 июня 1955 года, № 284, с. 4

Эмигрантская молодежь и денационализация

В России (в СССР) трудно было себе представить, что в Париже, например, можно жить долгие годы бывая только в русской среде, зная лишь несколько элементарных фраз по-французски, и почти не испытывая от того затруднений, что третье уже поколение заграницей, родители которого сами родились во Франции, продолжает говорить по-русски и сохраняет связь с русской культурой. Явление поистине поразительное. Недаром французские журналисты и статистики отмечали многократно, что русские изо всех иностранцев труднее всего поддаются ассимиляции.

Новые эмигранты, попадая в Париж, испытывают приятное удивление при виде многочисленной молодежи, наполняющей здесь русские церкви, появляющейся на русских спектаклях, концертах и балах. И может быть именно это чувство заставляет нас и посейчас смотреть на русскую эмигрантскую молодежь с другой точки зрения, чем ее отцы. Те видят, как она много забыла и потеряла; нам же кажется – как неожиданно много она всё же сохранила…

В самом деле, выслушав жалобы отцов и дедушек, начинает казаться, что в Париже вообще нет молодых людей или девушек способных изъясняться по-русски. На практике же убеждаешься в противном: за последние месяцы нам пришлось присутствовать на трех спектаклях, где артистами почти исключительно была молодежь, игравшая, между прочим, прекрасно.

Драматический кружок при Русской Консерватории; драматический кружок при Русском Христианском Студенческом Движении и драматический кружок Витязей (скауты что-то за последнее время не предпринимают таких больших постановок, и это очень жаль); когда, несколько лет назад, они поставили целиком «Горе от ума», они сумели это делать великолепно.

Это маленький пример активности молодежи, один из тех, которые яснее всего видны при поверхностном взгляде. На самом деле повседневная работа четырех юношеских организаций, соколов, витязей, скаутов и РСХД, которые отнюдь не «свертываются», а наоборот расширяются, – гораздо лучшее доказательство того, что никакой трагической денационализации, в конечном счете, не происходит.

Возглавитель РСХД, Иван Васильевич Морозов[179], отметил, что в эмиграции сейчас больше чем когда-либо русской молодежи, и национальным организациям нужно работать с «максимальным напряжением», чтобы охватить наиболее значительную ее часть.

Причем эта молодежь очень часто сама вносит коррективы и снизу влияет на организаторов, если только те сбиваются в ложный патриотизм, в политическое сектантство или чрезмерно сужают свои задачи.

То, что идет непосредственно от нее, обычно бывает самым ровным и верным. Как, скажем, формулированное в докладе одного из соколов самого младшего поколения пожелание, чтобы члены его организации везде, даже на улице и в метро, говорили между собою по-русски и приучались гордиться тем, что они русские. Или как непрестанное давление молодой массы на руководство в сторону дружной и совместной работы всех имеющихся организаций. Сколько мы можем судить, сейчас такое всеобщее сотрудничество уже намечается.

Есть, конечно, значительная разница между той частью молодежи, которая способна играть в русских пьесах, делать по-русски доклады, писать в журналах, которых для молодежи (обычно на ротаторе) издается в среднем в Париже не меньше пяти или шести, и тем, которые говорят по-русски с заметным трудом.