(Примечание. Попытка продемонстрировать в четвертый раз и привела к прыжку, напоминающему приземление стога прошлогоднего сена, сброшенного с биплана на сельское кладбище. Скол, кстати, визуально определить не удалось.)
Далее: руки были заломлены двенадцать раз (не уверен, что правильно описываю жестикуляцию мадам Раку, но пусть будет так), очки водружены на нос пять раз, сняты – пять раз. Платок поднесен к глазам пять раз. Наличие слез визуально определить не удалось. Кончилось все это тем, что мадам Раку отправилась в спальню, наливать себе какие-то капли. А я опять попытался стряхнуть Чипи с мокасина.
Воспользовавшись паузой, я еще раз постарался донести до мадам простую мысль, что провожу лишь предварительный опрос. Ущерб, если таковой был (черт меня дернул сказать «если») … ущерб будет оценен, в дальнейшем. Но может быть есть возможность снять взаимные претен… Хорошо мы вам позвоним.
У самой двери я вспомнил кое-что и, неожиданно повернувшись (и тем застав мадам в врасплох), спросил, почему она сообщила по телефону в ночь с понедельника на вторник, что на вилле «Палома» кого-то убивают.
– А что еще можно делать с таким воплями, – ответила мне мадам.
И тут же сообщила, что, в конфликте с мсье Моги, виноват не только этот мсье, а его вина непреложна, поскольку ни один индивид, претендующий на звание человека, не будет сидеть на скамейке в сквере нога на ногу, и к тому де покачивать этой самой ногой в ужасном тапке… Да, вина лежит и на обитателях виллы «Палома». Двое суток, там происходит что-то странное, особенно по ночам. Чипи волнуется и не может спать. Он весь на нервах, как и сама мадам. Он не находит себе места. Он расстроен. Не удивительно, что столь неподобающее поведение этого развязного типа в тапочках, Чипи воспринял как агрессию. Сейчас и в мире неспокойно. Посмотрите, что делается в этом славянском государстве. Украина, да. К ней приходит убираться девушка, она украинка. Прекрасно говорит по-французски, очень любит Чипи, но каково ей узнавать…
Я уже закрывал дверь.
Выходя из дома, я размышлял о том, сколько бы мне нужно было пережить, чтобы я мог полюбить Чипи. Не представляю. Бедная девушка. Позвонил свидетельнице ссоры, но она не взяла трубку. Решил, что мсье Моги я смогу навестить и завтра. Беседа с мадам Раку заняла времени значительно больше, чем я рассчитывал. А мне надо было еще встретиться с официанткой Лайной. Мы предварительно договорились на семь вечера, когда посетителей в пляжном ресторанчике почти не бывает. Я уже полчаса как вылетел из этого графика.
21.11. Ницца. Улица Александр Мари 13.
Ничего страшного. Лайна была на месте, и мы смогли спокойно поговорить, присев на камни нагретые солнцем, там, за ресторанами, в том месте, где пляж переходит в скалы и много водорослей, выброшенных волнами на берег. Сохнувшие и почти уже высохшие водоросли пахли почти как в Венеции. Только там этот запах везде, а у нас – только здесь, в бухте Мала, в ее уголке.
Лайна спросила, какая у меня собака. Я бросился счищать рыжую шерсть с моих брюк и сказал, что если бы это была моя собака, я бы уже утопил в морской пучине. Она засмеялась и помогла собрать остатки шерсти. Мы символически опустили эти комочки в воду.
Море волновалось последние дни, волны заставили снять первый рад лежаков у ресторанов. Те туристы, что не хотели платить за лежаки и зонтики, отнесли свои поролоновые подстилки и полотенца к самой дорожке. И все равно то одна то другая волна, из самых неумных, обдавали их брызгами. Впрочем, в восьмом часу вечера, пляжников оставалось совсем мало: две три молодые пары, да несколько одиночек, пожилые, мускулистые, загорелые мужчины. То ли учителя летних школ, то ли отставные пожарные. Пара-тройка блондинок, из тех, кто профессионально занимается поиском и отловом женихов на Лазурном берегу, никак не могли закончить болтать и уйти с арендованных лежаков. Я их не обвиняю, у них тяжелая работа, надо же когда то и расслабляться.
Впрочем, Лайна, наверное, так не считает. Но я ее спрашивать не стал. Я спросил, что она делает ваучерами, когда ресторан закрывается. Она ответила просто: добирается до квартирки, которую она снимает вместе с девушкой из Чехии, ложится на диван, задирает ноги на стену и лежит.
– Каждый день?
– Нет, только когда работа в одну смену. А когда работа две смены подряд, просто ложусь и умираю на шесть часов.
– А разве можно работать две смены подряд?
– Француженкам – нет.
Я хотел сказать что-то сочувственное, но никак не мог подобрать слова. Получилось, что я сочувственно молчу.
Лайна тоже помолчала. Потом сказала, что, возможно откроется вакансия в магазине, в Ницце, на Avenue de Verdun. Там дорогие магазины, посетителей мало. Не надо носиться туда-сюда. Главное – хорошо выглядеть и быть стильной. Создавать ауру богатства. Поэтому туда совсем молодых не берут. А она уже может попробовать. У нее знакомая, в таком магазине, она обещала позвонить если что.
– Шикарно выглядеть, сказал я, глядя в морскую даль – это то, что у тебя получится лучше всего.
– Три деловых костюма и туфли на высоком каблуке. Цвет определяет начальство, – откликнулась она. – Юбка чуть ниже колен. И прическа. Причем за свой счет.
– Это минус.
– Зато стабильный график и не зависишь от чаевых.
– Это плюс.
– А официанткой, я могу по вечерам в баре подрабатывать, – со всей несокрушимостью женской логики, заключила она.
Что я мог тут сказать? Я сказал: «Точно».
Она закурила. Я рассказал о смерти Жанны, достал фотографии Владимира и Жанны и показал Лайне.
Она долго вглядывалась в фото Владимира и наконец, сказала, что с поправкой на десять лет, это, скорее всего, он. Я спросил, почему она так уверена. Она сказала, что лицо у того, кого она видела было одутловатое, а у этого – нет. И морщин на фото поменьше, но шея такая же толстая, и нос похож. А главное складки у губ. Она назвала их «офицерскими». У нее отец отставной военный и она много раз встречала этот тип людей, привыкших, командовать и подчиняться.
– Вот эти поджатые губы, с уголками рта, чуть опущенными вниз. Это как раз то выражение лица, из-за которого я уехала оттуда.
– Откуда?
– Из Даугавпилса.
Так она сказала и добавила, что именно это ей бросилось в глаза, когда она увидела Владимира. И еще из-под рукава рубашки-поло выглядывала татуировка. Похоже, она была сделана в армии. Может быть, в военном училище.
А вот о Жанне, что-то уверенное Лайна сказать не могла. Да светлые волосы, да широкие скулы. Но она же была почти вся обёрнута легкой шалью. Да еще темные очки на пол лица. Но по возрасту – да, подходит.
Я спросил, не знаю почему, в каких туфлях была Жанна. Туфли Дайна запомнила. Это были туфли строгого фасона, с очень высокими каблуками.
– Высокие каблуки на пляже?
Она пожала плечами:
– Нормально. Русские часто так одеваются. Особенно те, кто здесь недавно.
– Цвет туфель – красный?
– Нет. Бежевый. В тон открытому летнему платью и шали.
Лайна сказала еще, что ей бросилось в глаза: весь костюм Жанны очень хорошо подобран по тону, а вот ногти и губная помада друг с другом никак не сочетались помада кремовая, почти бежевая, в тон костюму, а длинные ногти – ярко красные.
Я вспомнил, что у Жанны, когда ее тело доставали из бассейна, ногти были действительно длинные, но ярко розовые. Это могло быть? Лайна ответила, конечно, могло. Два дня прошло, три раза можно было ногти перекрасить.
Я дал ей, на этот раз, свою карточку и попросил быть на связи. Мало ли что, вдруг мне какая-то консультация понадобится. Она улыбнулась. Улыбка была не кокетливая, а просто добрая. Мне стало грустно. Я попрощался и пошел к машине, оставшейся на стоянке. Там, из багажника я достал пакет с плавками, переоделся в машине и пошел к лесенке в море. Эту лесенку я приметил вчера, когда осматривал окрестности виллы «Палома». Волны почти закрыли лестницу, но я ее нашел, нырнул в волну и поплыл.
Меня сразу же сильно снесло, но многолетние тренировки даром не проходят. Выплыв обратно к лесенке, и взобравшись по ней, я чувствовал себя в хорошей форме, не смотря на то, что моя работа, которая пока что состоит из одних разговоров, сильно утомляет. Впрочем, как говорил мой начальник в Марселе, капитан Марк Брюно: «Не любишь разговаривать, иди в спецназ».
Итак, Владимир был неразговорчив и у него тату как у военных. Надо бы все-таки подробнее узнать, кто он такой и что делал у себя в России. Вот завтра поговорю с его дочерью и попробую ее расспросить. И надо бы попросить лейтенант-колонеля сделать запрос в официальные органы. Но для этого он должен быть убежден, что Андрейчиков – либо преступник, либо жертва.
Кстати, поручения лейтенант-колонеля, выполнены были процентов на семьдесят. Одна сторона в конфликте вокруг грязного комка шерсти, высказалась. Надо опросить другую. Но это подождет до завтра. Пора применить рецепт жизни в Ницце от Лайны – умереть на шесть часов, а потом воскреснуть для новой работы. Да, я еще коленку о скалы поцарапал, когда за лестницу цеплялся. Надо бы возобновить тренировки, а то теряю форму.
Четверг. 11 сентября
6.45 Ницца. Квартира на улице Александр Мари 13
В моей нынешней квартире нет кухни, как помещения, но есть кухонный уголок: раковина, плита и холодильник под ней. Плита нужна для утренней яичницы. Мне приятно думать, что я умею готовить. Но, по правде сказать, яичница – это единственное блюдо, которое я умею готовить хорошо. Только не надо воображать, что разбив яйцо на сковородку, вы уже готовите яичницу. Нет, нет и нет! С таким же успехом, вы можете сказать, что вылив половник жидкого теста на сковороду, вы готовите бретонский блин.22
Прежде всего: если вы смешиваете белок и желток, то это уже не яичница. Это омлет. Даже если вы смешали их прямо на сковородке. Даже если вы не добавили в него сыр и белое вино. Все равно это омлет. Яичница – это блюдо, в котором желток находится в середине расплывшегося белка. Далее: смысл яичницы не в том, во что яйцо разбивается, а в том, с чем оно жарится.