13.39. Там же.
Это что же получается? На сегодня в живых остается двое более-менее постоянных обитателей виллы «Палома». И к обоим, точнее к обеим, влезли в дом этой ночью.
13.42. Там же.
Опять! Опять позвонил Сильви, хотя собирался – шефу. Я же перезапомнил его номер под коротким и ясным ником – ШЕФ. Нет, он опять рядом с Сильви. И я конечно же нажал не то. Она решит, что я совершенно одурел тут в Капдае. Но я не настроен сейчас с ней беседовать. Отменил звонок и, тщательно тыкая пальцем в контакт «Chef», вызвонил-таки лейтенант-колонеля. Передал ему информацию, полученную от дочери мадам Ронсо и получил прямое указание выяснить, что там случилось у самой мадам или у ее дочери.
13.47. Там же.
По электронной почте пришло письмо от капитана Риволана. В него вложено фото, сделанное камерой наблюдения на авеню Провансаль, при выезде из Кань Сюр Мер. На фото – автомобиль, превысивший разрешенную скорость: «MINI Cooper S Cabrio 1.6 AT» салатового цвета, с двумя темно-серыми продольными полосами на капоте. Отчетливо видно лицо водителя – это Ирина Андрейчиков. Дата: среда 10 сентября. Время: 07.48. Если учесть, что от Кань Сюр Мер до Капдая, без пробок, ехать минут 35 – 40, а она ехала с превышением скорости, то получается, что примерно в 8.20 она подъехала к вилле, и в 8.32 сообщила о смерти Жанны, звонком в жандармерию. Все сходится. Она ехала из Прованса, телефон был разряжен, она торопилась попасть на виллу, превысила скорость, попала в объектив камеры. Заплатит штраф, но алиби – железное.
13.58. Авеню Раймон Грамалья. В машине у виллы «Палома».
Только сейчас заметил, что виллу «Палома» очень любят местные голуби. Вилла построена в духе раннего Art Nouveau, но без кованых решеток и фресок в духе Югендстиль, без плитки, пришедшей из Испании. Просто игра объемов, легкая стилизация под позднее Средневековье и большое количество белой лепнины (растительный орнамент). Вот эту лепнину и облюбовали голуби. Они сидят на ней по двое по трое, под самой крышей и, судя по количеству оставленного помета, садятся сюда часто. Или надолго. От этого во внешнем виде здания есть какая-то запущенность. Не благородная запущенность древности, а запущенность помещения, в котором редко и небрежно сметают пыль. Впрочем, то, что я прошлый раз видел внутри, такого впечатления не производит.
Ладно, пойду, поздороваюсь с бригадиром Киленом и приступлю к дознанию.
14. 01. Там же.
Бригадир Килен говорит, что вызов поступил в 11.05. Поздновато для того, чей дом ночью посетили грабители.
15.21. Ницца. Авеню Voie Romaine. Больница Пастёр. Приемный покой.
Мадам Ронсо в коме. Я только что побеседовал с врачом. У нее сильная травма головы. Линейный перелом задней черепной ямки. К ней, естественно, никого пускают. Да и смысла нет. Подожду ее дочь.
А пока – отчет о беседе на вилле Палома.
Я принес Ирине свои соболезнования по поводу пережитых ею утрат (никак не вспомню, делал ли я это при прежних наших встречах). Она ответила, что начинает привыкать к потере близких: сначала ушла мама, теперь, вот, отец. О Жанне она мне упомянула.
Ирина выглядела не столь печальной, сколько растерянной и обеспокоенной. Что ж, это мне кажется естественным. Если за двумя подряд смертями, которые кажутся случайными, к вам в дом приходят грабители, значит случайности не случайны, а то, что мы считали несчастным случаем может обернуться намеренным убийством. И то, что она сама не пострадала еще не значит, что других покушений не будет. Я рассказал ей о мадам Ронсо. Она охнула и на секунду как-то поникла. Но потом взяла себя в руки и повела меня туда, где побывали грабители.
Ирина сказала мне, что не хочет больше жить на вилле, но не знает, что ей делать и как поступить. Хорошо, что завтра приезжает Виктор. Он может все заботы взять на себя. И, наверное, они уедут к нему в Прованс так быстро, как только позволят дела.
Мы говорили с ней, поднимаясь на третий этаж башни, примыкающей к основному дому. Там у отца Ирины был кабинет. Ну, вообще-то, по нашим меркам, это никакой не кабинет. Нет там ни огромных книжных шкафов, ни стеллажей для документов, ни офортов на стенах. Единственный предмет мебели, хоть как то соответствующий названию комнаты – большой письменный стол, на гнутых ножках. Стол новый, но стилизованный под рококо, с утяжеляющими элементами барокко. В общем, типичная современная поделка, для продажи в России и Китае. Как она оказалась у нас во Франции, ума не приложу. Все ящики стола были выдвинуты. Замки на тех ящиках, что запирались – взломаны. Если в этих ящиках хранились какие-то документы, то они все исчезли. А если Владимир использовал их для хранения сигар, то и сигары тоже унесли.
Одна полка с книгами, в этом кабинете, все же, была. На ней стояли да путеводителя по Франции, еще два – по Лазурному Берегу. То есть, стояли-то они раньше. А сейчас – валялись на полу, под полкой. Два путеводителя были на русском, а два – на французском. Еще одна книга (на французском) – что-то вроде самоучителя по подводному плаванию, Еще несколько однотипных томиков – какая-то русская энциклопедия, с военной тематикой, как мне показалось – лежали на полу в художественном беспорядке.
Почти все книги были раскрыты. Такое впечатление, что кто-то искал листы бумаги или документы, которые могли быть спрятаны между страниц.
Еще в этом кабинете были три кресла (одно – у стола), небольшой диван, журнальный столик. И музыкальный центр с огромными колонками. Если такую колонку выставить в окно, то не то что соседей – половину Капдая разбудишь. А если в сторону моря направить – так яхты парусами смогут звук ловить. Рядом, на отдельном столике, лежали несколько компакт дисков. Все коробки – раскрыты. Часть дисков – на полу.
Ирина сказала, что отец очень часто, приехав поздно вечером, или даже ночью, уходил к себе в кабинет и слушал любимую музыку из России.
– Русский шансон, – добавила она.
– Lyups?
– Nutipatogo, – произнесла она по-русски. И, увидев, что этого слова я не понимаю, перевела, – Из той же категории. Чаще – «Lyube».
Это слово, как мне показалось, я понял. Это что-то вроде «l’amour» Но оказалось, что нет, ближе к «la guerre». Совсем у меня с русским плохо.
Я спросил ее, мешала ли ей музыка, звучащая здесь. Она ответила, что ее спальня находится в основном доме, и ее отделяет от башни несколько помещений, так что слышно ничего не было. Я на всякий случай уточнил, не слышала ли она чего-то этой ночью, но ответ был ясен заранее. Ирина сказала, что – нет, не слышала. Она долго не могла заснуть и приняла таблетку отцовского снотворного, которое тот привез из России. Поэтому спала «kakubitaya» («как труп») и ничего не слышала. Утром проснулась очень поздно, увидела разбитое окно на первом этаже, со стороны сада и сразу позвонила в жандармерию.
Я спросил, почему не мне? Я же оставил ей свою карточку. Она ответила, что она «rasteryasha» и не помнит, куда положила мою карточку. А номер жандармерии отец забил в ее мобильный телефон, как только она к нему переехала. На всякий случай.
А потом она проводила меня в спальню Владимира. Она в той же башне, но этажом ниже. Там тоже был разгром: выдвинуты все ящики шкафов, одежда валялась на полу. Но мне, почему-то, показалось, что здесь или искали невнимательно, или все перевернули для виду. Не похоже было на настоящий обыск с точными и размеренными действиями по поиску чего-то того, что может быть спрятано. Не могу сейчас чем-то подтвердить это мое впечатление, но оно было именно таким.
На первом этаже башни, по словам, Ирины, незваные гости ничего не тронули. Там биллиард и бар, «для друзей», как говорил Владимир. Только Ирина никаких друзей, кроме Виктора, последний год на вилле не видела.
Я задал вопрос о ценностях, хранящихся дома. Ирина, произнесла механически, как будто отвечала на экзамене, что есть шкатулка с драгоценностями Жанны – в ее, Жанны, спальне. Это в главном здании. А сама Ирина драгоценностей почти не носит. А те, что дарил ей отец в разное время лежали не здесь, а в ее квартире, в Ницце.
Я попрощался с ней, потом с Киленом и поехал сюда, в Ниццу. Похоже осмотр дома и беседа ничего нового, для понимания цепочки смертей обитателей вилы Палома, не дали. Но хоть мадам Ронсо не умерла. А ведь она тоже жила на вилле и на нее тоже напали. Может быть, разговор с ее дочерью что-нибудь прояснит?
(Nota bene. Уточнить в словаре выражения «kakubitaya» и «rasteryasha». А заодно и «lube»)
17.09. Аэропорт Ниццы. Зал ожидания.
Никакой ясности беседа с дочерью мадам Ронсо не внесла. Маленькая сухонькая женщина, в возрасте около сорока лет, сразу вывалила на меня мешок слов, из которых я понял лишь, что она сильно переживает за мать. И попросил все рассказать по порядку, а, главное, на два порядка медленнее. Мы сидели на скамье в приемном покое. Она подсела ближе (хотя мне казалось до этого, что она и так собирается вытеснить меня со скамейки), и начала все заново.
Оказывается, даже не она сама обнаружила мать в луже крови, а ее муж, вернувшийся домой после ночной смены, вчера, в девятом часу. А она в пятницу повезла детей к родителям мужа, на выходные и думала там остаться до вечера воскресенья. А тут муж позвонил, говорит, мать упала, поранила голову. Он вызвал скорую, те сказали, вряд ли она сама упала, скорее всего, кто-то напал. Она вернулась домой, видит в доме разгром, какое-там «сама». Видимо ночью в дом забрались воры, а мать их услышала, встала с кровати, тут ее и ударили. И она всю ночь пролежала с разбитой головой. И когда она это сообразила, то решила позвонить в полицию. И позвонила мне.
(Примечание. Слово «она» приходится применять и к мадам Ронсо и к ее дочери. Получилось, что одна «она» – мадам Ронсо – пролежала всю ночь, а другая «она» – дочь сообразила и позвонила. Но я не могу же писать «я» если говорила она. Вот я и пишу «она». Надеюсь лейтенант-колонель, при чтении этого фрагмента журнала, разберется, какое «она» что обозначает. А то я и сам слегка запута