аний.
Вот только уснуть никак не удавалось. Я слышала, что и Егор не спит, изредка ворочаясь. Подозреваю, что беспокоили нас с ним совсем разные мысли, но я со своей стороны могла озвучить только свои:
– Егор, не спишь? – я спросила просто так, потому и дожидаться ответа не стала, продолжив: – Ты говорил о денежной компенсации за моральный ущерб, когда все закончится. О какой именно сумме шла речь?
– О-о! – по бодрому восклицанию сразу стало ясно, что он ото сна еще дальше, чем я. – В тебе наконец-то проснулась здоровая расчетливость?
Я приподнялась, хотя в темноте его лицо разглядеть почти не могла. Он тоже присел, переместив черепашку к стенке и устроившись поудобнее. Хвала эротическим фантазиям, он снял только рубашку, но остался в джинсах, это добавляло надежды на крупицы его деликатности.
Я уточнила с недоумением:
– Ты будто бы этому факту радуешься…
– Безусловно, Саш! С расчетливым человеком всегда можно договориться. Вообще обожаю людей, которые точно знают, чего хотят. Точнее, сколько именно хотят за что именно. С бескорыстными людьми расплачиваться намного, намного сложнее, и всегда остается чувство неполноты сделки. Я все беспокоился, что ты окажешься из последних, потому и не поднимал раньше вопроса о конкретной сумме.
Меня почему-то его облегчение не обрадовало, а будто бы наоборот, обидело: мол, я такой человек, который за деньги что угодно сделает, только сумму называй. Я определенно такой не была, потому и поспешила оправдаться, запоздало понимая, что как раз оправдываться не должна:
– Егор, это не расчетливость, а вопрос банального выживания! У меня теперь нет работы – благодаря вам. И вряд ли я смогу подыскать себе что-то в ближайшее время – благодаря вам. У меня есть очень неплохие сбережения, и я радуюсь, что меня хотя бы из этой квартиры не вышвырнули. Но мне нужно знать наверняка, хватит ли на учебу, и стоит ли вообще оставаться в Москве. Благодаря вам же, жизнь летит под откос с сумасшедшей скоростью.
Он тихо рассмеялся.
– На этот счет не волнуйся. Если мы посадим Камелина, то ты сможешь купить собственную квартиру.
– В Москве?
– Разумеется.
Я на секунду задохнулась, но потом кое-как выдавила главный вопрос:
– Что-о?! Ты не перегибаешь ли?
Он же от моей реакции только громче смеялся:
– Спокойнее, Саш! Мы обсуждаем не дом на Рублевке и не апартаменты в Москва-сити. Просто квартира.
Я, кажется, икнула вместо всех аргументов.
– Не буянь, Сашка, – отозвался он и на этот звук смехом. Но потом добавил неожиданно серьезно: – Если мы посадим Камелина, то лично я поставлю жирную точку в грандиозной истории. А на праздновании такого события я экономить не собираюсь. Димке отчасти проще, у Владимира Иннокентьевича и до того проблемы с сердцем были, да и свою долю имущества он не потерял. У меня же из-за этого мудачилы вся жизнь в те времена развалилась, Камелин здорово по ней потоптался.
Я протянула почти понимающе, все еще не вынырнув из шока:
– А-а, ну тогда понятно. В таком случае с тебя дом на Рублевке, а Дима пусть отделается трёшкой в центре. И будем в расчете.
– Ничего себе у тебя расценочки! – казалось, что его приподнятому настроению ничто помешать не может. – Я чувствую сарказм, но не могу уловить его природу. Тебе квартира кажется недостаточной платой?
– Нет, наоборот! Я рассчитывала получить какую-то сумму, но не в таких масштабах.
Он вздохнул неожиданно обреченно:
– Ну вот. Как и говорил, с бескорыстными всегда сложнее договариваться.
Я снова упала на подушку и несколько минут смотрела в темный потолок. Ответила уже с полным осознанием дела:
– Дело не в корысти, Егор. Сейчас постараюсь объяснить, а ты выслушай. Когда преступник – а если Камелин убил твоих родителей, то он преступник – с моей косвенной помощью отправится в тюрьму, то это будет справедливо. И да, меня втянули помимо воли, потому справедлива и компенсация. И вот уже размер этой компенсации сильно зависит от вклада в дело. Если ты рассчитываешь, что за московскую квартиру я помогу вам поймать настоящую Ангелину или стану соучастницей убийства, то ты ошибаешься! Но притом такие деньги не платят за две фразы по телефону, я это тоже понимаю. Так вот, я не собираюсь подписываться на то, чего делать не стану ни за какие деньги. И не рассчитывай на это. Не рассчитывай, что у меня сейчас от жадности планка упадет, и я начну гореть желанием с вами сотрудничать. Не рассчитывай и на то, что я после такого «подарка» начну считать себя обязанной… ну… и в личных вопросах…
Я осеклась, но он вроде бы понял мою мысль:
– Я и не рассчитываю, Саш. Ты же сама завела этот разговор раньше времени.
– Потому что меня беспокоит то, что будет завтра!
– Окей. Давай я заплачу твоей арендаторше за пару месяцев вперед – и это будет расчет за то, что уже сделано и что ты пережила. Так тебе будет спокойнее?
Я подумала еще несколько секунд. Нет, бескорыстной до идиотизма я не была. И такую плату нельзя посчитать какой-то завышенной и к чему-то обязывающей.
– Вполне. Я и так себя чувствую героиней самого тупого шпионского фильма, но хотелось бы свести эту роль к минимуму.
– Отлично. Раз мы дебет с кредитом подбили, тогда, может, обсудим другие аспекты наших взаимоотношений?
Я напряглась и, удерживая одеяло, резко села. Показалось, что он уже по-кошачьи в темноте пробирается к кровати, но Егор, вопреки моим предположениям, сидел там же и в той же позе.
– Какие еще аспекты?
– Чайку, говорю, пойдем попьем. Раз нам обоим не спится.
– Чайку? Мне послышалось?
– Нет, дорогуша. Напои гостя чаем, а то заболтала, весь сон разогнала.
Я пожала плечами и выпрыгнула из-под одеяла. Поправила длинную, до колен, ночную рубашку и пошлепала босыми ногами к кухне. По поводу совместного чаепития я ничего против не имела. Егор бесшумно поднялся за моей спиной и я, ощутив чужое дыхание, обернулась и вздрогнула – так близко он оказался.
– Напугал.
– Кажется, тебе просто нравится пугаться, Саш.
– Кажется, кому-то надо ошейник с колокольчиком надеть!
– Ошейник? М-м… – протянул он довольно. – Хорошо, учту. Только не мне.
Я чувствовала, что разговор снова переваливается на скользкую поверхность, где каждое слово может перетечь в бурю. Его голый торс тоже оптимизма не прибавлял, уже сильно царапая по нутру и вызывая неясное томление. Да и Егор не собирался увеличивать расстояние между нами: наоборот, он приближался медленно, будто бы давал мне шанс очнуться и сбежать. Быть может, это такая стратегия – действовать настолько медленно, что жертва замирает и не замечает этого движения? Как я замерла прямо в дверном проеме, на самой границе между светом на кухне и темнотой комнаты, в двадцати сантиметрах от мужчины. И уже знала, что когда он поцелует, то я наверняка отвечу – это как рефлекс, утоление неосознанного желания.
Однако он, почти коснувшись моих губ, чуть разомкнул свои и наклонил голову набок, не сокращая последней дистанции. Я тоже приоткрыла рот, неосознанно, плавно выдохнула, позволив ему поймать теплый воздух. Мы не целовались и не отстранялись друг от друга, балансируя в миллиметре друг от друга. Меня простреливало до мурашек, глаза сами собой закрылись, будто тело уже погрузилось в ласку.
– Саш, – Егор говорил на грани слышимости, я почти не разбирала слов, а ловила их дыханием на губах. – Я с ума от тебя схожу. Не поверишь, но я поплыл почти с первого взгляда, как бы по-дурацки это ни звучало. Потому и правды не видел. В тебе же все кричало, что ты не Ангелина, а я так был занят собственными терзаниями и тем, что умудрился запасть на единственную дочку Камелина, что просто не видел очевидного. Ты не представляешь, насколько мне стало проще. Димка ждал, когда я колотить мебель начну, а я как дурак пытался не улыбаться во все тридцать два.
От его слов почему-то кружилась голова. Я не отвечала и не открывала глаза, чтобы продолжать это тягучее состояние недопоцелуя. Егор положил руки на мою талию и медленно притянул бедра к себе, но, по всей видимости, тоже наслаждался этой странной близостью и не разрушая ее.
– Ты будто прямо под меня сделана, Саш. Всё в тебе. Когда-нибудь все эти проблемы закончатся, но мне нужно знать прямо сейчас: есть ли надежда, что ты забудешь, как неправильно началось наше знакомство? Потому что я не отступлюсь – ты это тоже лучше знай прямо сейчас.
Я распахнула глаза, будто бы была под гипнозом, а затем резко очнулась. Не от его тона – он все так же шептал, ласково удерживая меня на одной с ним волне, а от смысла сказанного. Егор уловил изменение и тоже замер в ожидании. И поторопил, видя, что я не могу подобрать подходящих слов:
– Я тебе совсем не нравлюсь? Но минуту назад я бы руку дал на отсечение, что это не так, ведь ты поддаешься, реагируешь, наслаждаешься не меньше, чем я. Пусть это пока не та же симпатия, но ее начало.
– Не нравишься, совсем, – ответила сдавленно.
Он заглядывал мне в глаза, ища признаки лжи. И, безусловно, их находил. Фальшь была хотя бы в том, что я до сих пор не нашла в себе силы вырваться из его рук и шагнуть из дверного проема – или в свет, или в темень.
– Почему? – вопрос был глупый, но Егор пытался разобраться, вытянуть из меня чуть больше, чем я говорила.
И мне удалось наконец-то сформулировать:
– Потому что я пока не знаю, кто в этой истории герой. Вы выставляете Камелина злодеем, но на самом деле вы такие же. Точно те же методы. Да и историю я слышала только с одной стороны. Называй меня моралисткой или кем угодно, но лично я вижу: ты и твой главный враг почти одинаковые.
Отступил сам Егор. Он прошел на кухню, остановился перед темным окном, потер основанием ладони глаза.
– Ты не совсем справедлива, Саш, – сказал после долгого молчания тихо. – Мы с Димой не такие беспредельщики.
Я об этом думала – о, у меня была куча времени, чтобы подумать как раз над этим:
– Егор, а разве Камелин беспредельщик? Вы оба живы. Я, конечно, ни черта не смыслю во всяких криминальных разборках, но мне кажется, что ему проще было нанять снайпера – и сегодня, и пятнадцать лет назад. Вы воюете не первый год, если бы он был совсем отмороженным, то уже давно вас всех уничтожил бы.