– Ты грубый и невоспитанный хам! Щёки я отъела?! Да?! Да я себя уже мамонтом ощущаю с этим огромным пузом, а если ей есть хочется, так непременно подавай дурацкие быстрые углеводы. Скоро я попросту не помещусь в дверь, но давай, расскажи мне очевидное! Я поняла! – ахает она. – Ты жалеешь!
Опускается на край кровати и воет белугой, обхватывая свой живот обеими руками:
– Я некрасивая, толстая, страшная, и ты так и скажи лучше, что тебе противно находится рядом со мной!
Протяжно вздыхаю и пересекаю комнату. Опускаюсь на корточки рядом с кроватью, обвивая руками эту глупышку и причину её нервозности.
– Эй, матрёшка, ну что за бред поселился в твоей голове? Ты самая красивая девушка, которую я когда-либо видел, и особо очаровательна сейчас. Я, наоборот, переживаю, чтобы ты хорошо питалась, чтобы пузожитель набирался нужными силами… – как же сложно совладать со взрывными гормонами беременной женщины! Но я несу всё, что приходит в голову, и постепенно Рита затихает, прислушиваясь к моим словам. – Я хочу быстрее уладить все проблемы, чтобы мы могли полноценно быть вместе, чтобы нашим отношениям ничего не угрожало, чтобы наш ребёнок родился в комфортных условиях. Рит, я не бесчувственный чурбан. Больше всего на свете я хочу сделать тебя счастливой. Но для этого мне просто необходимо разрешить целый ворох проблем, хитро закрученных вокруг тебя. Пожалуйста, позволь мне сделать это, и я обещаю, что больше никогда не оставлю вас вот так, как оставляю сейчас.
– Я такая дурочка, да? – смеётся девушка, и я утираю слёзы с её лица. – Давай, Ярослав, ступай и убей этого чёртового мамонта, пока я снова не придумала очередную проблему!
Но к моменту, когда я уже стою на пороге, её глаза снова полны тихой грусти. Я надеюсь, что чёртово дело рано или поздно окончится логичным и закономерным задержанием настоящего преступника. Что и говорить, оно у меня уже в печени сидит. Мечтаю закрыть его, сдать все документы и взять отпуск. Возьму в охапку свою матрёшку и поеду куда глаза глядят. Или, что ещё лучше, закроемся с ней дома и подготовим детскую. Других вариантов исхода своего расследования я и не рассматриваю.
Но дни складываются в недели, и пока им не видно конца и края. Я вынужден мотаться между городом и крохотной деревенькой так часто, как позволяют дела и обстоятельства.
Я погрязаю в изучении завещаний, копии которых наконец попадают ко мне на стол, но всё прозрачно как слеза младенца. К слову, о младенцах, раз уж зашла такая тема. Они теперь грезятся мне везде. Чем больше проходит времени, тем больше опускаются мои руки от слепой ярости и бессилия. Мой ребёнок родится слишком скоро, а зацепок по-прежнему нет.
В очередной день своего расследования мы с Ангелиной беседуем с директором школы, в которой училась гражданка Туманова, в девичестве Пелевина. Константин Дмитриевич Ломакин, седовласый почётный житель нашего города, вот уже тридцать лет руководит учебными учреждениями среднего образования. Он неплохо разбирается в детях, однозначно, имеет своё мнение и о Рите.
– Маргарита была отличницей, – рассказывает нам мужчина. – Никогда проблем в учёбе не наблюдалось.
– А в чём наблюдались проблемы? – моментально цепляется за слова Геля.
Он усмехается:
– Риту недолюбливали одноклассники. Как же иначе? Любимица учителей, способная ученица, схватывающая всё на лету, обладающая прекрасной памятью, первая красавица класса. Конечно, ей завидовали. А потом откуда-то прошёл слушок, что Рита наблюдалась у психотерапевта, и девочку начали открыто травить. Тогда и произошёл этот инцидент.
– Какой? – спрашиваю, откровенно скучая.
Для меня уже очевидно, что Рита просто умница, красавица и вообще не при делах, впрочем, разве это не было очевидно с самого начала? Только моя первоначальная ошибка могла стоить ей свободы, если бы не та встреча в подворотне.
– Одноклассница Пелевиной Василиса Дружинина больше всех задирала девочку. Всё они Павлика Проскурякова поделить не могли, я даже выдохнул, когда пацан перевели в лицей с углублённым изучением иностранных языков. Но Дружинина никак не могла простить Пелевиной, что та увела её парня. И узнав последние слухи о конкурентке, поспешила подкараулить её после школы. Сами понимаете, что там было, что она говорила никому не известно, да только Рита дала отпор обидчице… Сильный удар пришёлся прямо в челюсть, говорили, что у Василисы раскрошились все передние зубы… Заявление подали сразу же, но буквально на следующий день его забрали, как и документы со школы, а сами Дружинины впоследствии переехали из этого района. Я подозреваю, что Виктор Пелевин каким-то образом замял это дело, но точных доказательств у меня, конечно же, нет.
– И что было дальше? – с любопытством спрашивает Ангелина.
– Да, собственно, на этом всё. Рита как ходила в школу, так и продолжала ходить. Разве что совершенно не реагировала на выпады одноклассников, которых хоть и стали побаиваться Пелевину, но шпынять не прекращали вплоть о выпускного. Знаете, мне даже жаль её было. Всегда одна. Встанет в стороне у окна и читает книгу. Никогда не повышала голос, не спорила. Послушная и тихая, да, наверно, это как раз полностью её характеризует.
– В тихом омуте… Сами знаете, кто водится, – вставляет Ангелина. – Ангелочек, а челюсть подруге выбила.
– Никто не знает, что там было на самом деле, – разводит руками директор, и мы торопимся проститься.
Сегодня долгожданная пятница, и я рассчитываю уехать в дом тёти Нюры. Весьма невежливо прощаюсь с Власовой до понедельника, ссылаясь на плохое самочувствие. И это вовсе не ложь. Воспаление от пореза беспокоит меня, но не настолько, чтобы я бросил всё и отстранился от дела. Я чувствую, что мы уже близки к разгадке.
– Ангелин, попроси ребят отыскать этих Дружинину и Проскурякова, поболтаем на неделе с ребятами, если они в городе, авось и приоткроется завеса тайны, что же тогда случилось после школы.
– Боже, Власов, ты ещё не понял? Туманова опасна. Сколько тебе ещё нужно доказательств её неадекватности?
– Вот получим выписку из её медицинской карты и поймём, что за проблемы вынудили Пелевиных обратиться к психотерапевту. А до тех пор не будем торопиться с выводами, ладно? Ты тоже можешь выбить кому-нибудь челюсть, но это вовсе не означает, что ты психованная.
– Мне кажется, или ты не веришь в причастность Тумановой к убийствам родителей и мужа? – проницательно интересуется Власова. – Я тебя прекрасно знаю, ты же оттягиваешь момент её задержания, откладываешь поиски беглой преступницы…
– Не говори глупостей, – отмахиваюсь от неё словно от назойливой мухи. – Будь это так, у меня, наверное, был бы в разработке кто-то другой… А мы всё, что делаем, так только носимся как оголтелые вокруг этой девчонки.
– Я тебе не верю, – заявляет Ангелина.
– Твоё право. Я тоже мало кому верю. Но тех, кому я верю, я всегда буду защищать до конца.
Ангелина внимательно смотрит на меня, обдумывая мои слова, и медленно кивает:
– Окей, Власов. Чёрт его знает, на кой тебе это надо, но если ты попадёшь в историю…
– Никакой истории нет, Геля. Я просто пытаюсь донести до тебя одну простую вещь: мне не нравится это дело. Слишком лихо всё закручено, ты не видишь?
– Я вижу очевидное: Туманова – манипуляторша, искусная лгунья, вероятно, вообще, психически нездоровая. Она строит из себя миленькую, а потом наносит удар со спины. Об этом мне говорят свидетельские показания и многолетний опыт работы в органах.
– А я слышу наряду с этим ещё нечто абсолютно противоположное, – возражаю ей. – Умница, отличница, хорошая и послушная дочь…
– Вот именно, Власов. Ангелочек, который умеет показывать зубки.
Я с досадой ударяю по рулю.
– Давай просто поскорее закроем это грёбанное дело!
– Так я же не возражаю, Ярик. Это ты у нас в сомнениях мечешься.
– Я сказал, закроем дело, а не Туманову. Гель, поверь моей чуйке, в этом деле не всё так очевидно, как кажется на первый взгляд.
– Ты у нас главный, – просто говорит она. – Если следствие зайдёт в тупик и у тебя не будет доказательств невиновности Тумановой, ты понимаешь, что тебе придётся признать очевидное, даже несмотря на твоё легендарное чутьё?
– Понимаю.
Сложно не понимать, когда всё, что у меня есть, только беспрекословная вера и моя любовь.
20. Маргарита
Я просыпаюсь от яркого солнечного света, что пробивается даже сквозь сомкнутые веки. С улицы доносится смех, и я иду на этот звук, самый любимый звук в целом мире. Выхожу на крыльцо, отодвигая в сторону тюль на двери, босыми ногами спрыгиваю со ступеньки на ступеньку и утопаю в росистой траве. Щурюсь на солнце, пытаясь отыскать глазами источник звука, а отыскав, не хочу больше терять ни секунды. Иду к ним.
Ярослав сидит, прислонившись спиной к шершавому стволу цветущей яблони, а у него на руках, оттягивая в стороны уши мужчины, весело хохочет моя малышка.
Яр поднимает взгляд на меня, щекочет маленький животик, целует крохотный носик и говорит ей:
– А кто это у нас проснулся? Смотри скорее, принцесса, – поворачивает малышку ко мне. – Наша мамочка!
Девочка задорно хохочет и дёргается в крепких мужских руках, а я понимаю, что не могу ступить и шагу. Ноги становятся ватными, огромный болезненный ком встаёт поперёк груди, мешая дышать. И я замираю на месте. Ярослав хмурится и поджимает губы.
– Рита, поздоровайся с ребёнком, – говорит он мне.
Если быть точнее, скорее, приказывает. А я не могу пересилить себя. Ненавижу её. Не люблю, хоть ты тресни.
Ведь она просто вылитая копия Аркадия Туманова.
Я распахиваю глаза от резкой боли внизу живота. Это всего лишь кошмар, – проносится в голове мысль, и я чувствую облегчение. На одно короткое мгновение, заблудившись в своём сне, мне на самом деле показалось, что я не чувствую этой всепоглощающей любви к своему ребёнку. Только ради него я продолжаю держаться, когда больше всего на свете мне хочется сдаться.