— Да, Вов, — осторожно говорю я в трубку.
— Позвонила уже подруга твоя? — полыхая ненавистью, спрашивает Вова.
— Позвонила.
— Поддержала ее, несчастную? — Вова скептически хмыкает.
— Вов, ну, честно говоря, мог бы и поменять ей колесо, хотя бы ради Лерки. Не прав ты, прости.
— Не прав? Ясно. Оля, знаешь откуда она ехала?
— Нет.
Как хрупки человеческие отношения, почти как мачты в Вовиных кораблях, и каждую семейную лодочку нужно строить кропотливо, с большой любовью и полной отдачей, а потом помещать свое сокровище в защитную бутыль, которая защитит от ветра и невзгод. Но мужчина должен оставаться мужчиной и до, и после, и во время развода. Ты можешь не любить больше эту женщину, не жить с ней, но ради уважения к прошлому протянуть ей руку в сложный момент — это святое.
— Она была у меня дома. Там, где я сейчас живу. Знает, что я вечно забываю ключи и храню дубликат у соседей. Пришла к соседям, взяла ключи, вошла в квартиру. — Вова всхрипывает. Нет, Вова плачет.
— Вова, что? Вова, что?
— Оля, она разбила все мои корабли. Все до единого, 30 лет, Оля, 30. Каждый как ребенок, в каждом — частичка. Это очень кропотливая работа, я каждый делал долго, все. Я думал, убью ее. Проехал мимо — спас ее. От себя. Понимаешь?
Вот тебе и безобидный одуванчик. Эх, Ассоль, Ассоль, никогда твой Грей тебя не простит. Ты сама потопила свои Алые паруса в море ненависти, в океане обиды.
Люди, берегите любовь. Каждый день, каждый час, каждую минуту.
Красная ручка
Леся жила осторожно, будто входила в холодную воду. Каждый шаг — через преодоление якорей сомнений, через сопротивление обстоятельствам. Быть или не быть? Плыть или не плыть?
Леся всю жизнь аккуратно формировала свою хрестоматийную биографию. Чистую, складную, без выпирающих острых углов. Училась на отлично, работала успешно, сделала карьеру. По жизни шла, не спотыкаясь: нет судимостей, срывов, абортов. Нет темных историй.
Нет вредных привычек. Хотя эта выверенная, по линеечке прочерченная, ровная до зубного скрежета линия жизни — разве не вредная привычка?
Замуж Леся вышла после 30 от усталости: она устала выбирать. Купировала внутри себя страх ошибки «вдруг не он?» и, чтобы закрепить эффект «все правильно», быстро забеременела. Родила пухлого беспроблемного сына, похожего на купидончика. Вот она, пожалуйста, полноценная семья. На радость родителям.
Муж был хороший, но не без недостатков. Он был весьма ленив, тяжел на подъем и совершенно слеп к бытовым неурядицам. Например, мог помыть руки под протекающим краном и не заметить. Сесть на диван со сломанной спинкой и не заметить. Пройти мимо раздраженной его хроническим «незамечанием» Леси и не заметить.
Лесю и правда невероятно раздражала необходимость просить. Хотя — следует отдать должное мужу — после просьбы он был вполне безотказен. Делал все, о чем просили. Не оперативно, но обязательно.
Леся вдруг как-то внезапно устала просить. В какой-то рутинный вторник вдруг поняла: все. Последнее, о чем попросила мужа, — уйти. Ей нужно было понять, что такое плавание на открытой воде. Без изнуряющего ожидания, что человек в один момент вдруг прозреет.
Разошлись хорошо, по-доброму. Муж оказался еще и понимающим. Не истериком. И благородным. Ушел в съемную однушку рядом с работой.
Разлука скорректировала фокус Лесиного внимания: она вдруг увидела со всей возможной резкостью, сколько муж делал для них с сыном. Претензия о его инфантильности и неучастии в жизни семьи померкла, и частица «не» жалобно повисла на ржавом гвозде Лесиных заржавелых обид.
На время разлуки Леся словно переселилась в целлофан. Ей всегда было мало воздуха, и весь мир виделся слегка размытым. После расставания какое-то время живешь чувствами наизнанку, и любой может сделать больно, просто случайно задев твое вывернутое наружу нутро.
Есть такое отличное правило — «правило зеленой ручки». Когда в тетрадке ученика учитель подчеркивает красным его ошибки, он как бы учит ребенка концентрироваться на промахах. Смотри, сколько ты наделал ошибок в диктанте: одна, две, три. А если фокус внимания перенаправить на относительность? И подчеркнуть зеленой ручкой все слова, написанные учеником верно? И сказать ему: «Ты сделал три ошибки в диктанте из 100 слов!» Тогда эти ошибки не выглядят критичными в общем объеме, и ребенку проще без категоричности принять свою неидеальность.
В разлуке с мужем Леся хорошо рассмотрела то, что в его поведении стоило подчеркнуть зеленой ручкой. Он верный, порядочный, ответственный, умный. Любит их с сыном. Что еще надо? Починенный кран? Да, неплохо бы, но жить можно и под звук капель, тихо стучащих о фаянс раковины.
Леся захотела вернуть мужа, точнее, вернуть «как было». Это оказалось несложно. Нужно было просто прийти и выдернуть мужа из его целлофана. Он жил в съемной квартире, и в декорациях его берлоги солировали заляпанная насмерть масляными брызгами плита, грязный на вид лежалый плед с потертыми тиграми и старая мебель, готовая чихнуть от обилия пыли.
Наверно, в таких условиях он тоже понял, как много делает Леся без афиширования своих забот. Леся пришла к нему в берлогу мириться. Муж был не против, страстно уложил ее на тигров, но от них пахло затхлостью и хроническими болезнями пожилого хозяина квартиры.
— Пойдем домой, а? Я не могу в такой грязи… — сказала Леся.
В общем, помирились. Муж вернулся. Леся старалась продлить эйфорию от этого факта, начать новую жизнь, полную прозрений и мудрого смирения. Но в новую жизнь вернулся старый муж, такой же слепой к бытовым неурядицам. Ему нужно сказать: почини кран — и он починит. Но без голосовой команды — не дождешься.
Я позвонила Лесе и попросила о помощи. У меня вчера на машине спустило колесо. Возможно, я наехала на гвоздь и не заметила. Муж на работе допоздна, завтра у него важная презентация проекта. Значит, придет поздно, уйдет рано — не сможет решить мою проблему оперативно. Нет смысла его беспокоить. Пусть спокойно презентует свой проект, а когда освободится — поменяет колесо.
Но без машины мне совсем неудобно — утром везти ребенка в сад. Я позвонила Лесе — наши дети ходят в соседние группы — и попросила разрешения сесть им на хвост. Договорились, что Леся проедет через нас в 8 утра — ей по пути. Я успокоилась и легла спать.
Но мой муж, возвращаясь с работы в два часа ночи, заметил пробитое колесо на нашей припаркованной у подъезда машине. Он не знал про мою договоренность с Лесей, но знал, что завтра с утра его беременная жена с маленьким сыном должны будут идти по утреннему морозу в сад или, нервничая, ждать такси, которое может опоздать на час, а у сына с утра секция самбо.
Муж тихо, стараясь не шуметь, переоделся прямо в прихожей и ушел в ночь менять колесо. Что-то там переставлял, менял запаску.
В 6 утра я бужу мужа запахом вареного кофе. Он совсем не выспался, часто моргает сонными глазами. У него сегодня важное мероприятие, и мне хочется помочь ему нырнуть в этот день с максимальной эффективностью.
Мы за завтраком болтаем про разное, но я молчу про колесо — ему явно не до того. Уже уходя и целуя меня на прощание, муж говорит:
— Будь аккуратна за рулем, я колесо сменил, но на ходу не пробовал.
— Ты ночью менял колесо?!
— Да. А что?
— Ничего. Ты молодец.
Мужчина — это чемодан поступков разной степени тяжести, упакованных в заботу и нежность.
Я чувствую себя защищенной от холода, одиночества и бытовых неурядиц. От спущенных колес, от протекающих кранов, от «я все сама». Я это очень ценю, страстно целую мужа на прощание и истово желаю ему удачного дня. Испечь, что ли, его любимый медовик сегодня?
На часах — полвосьмого. Я решаю дать сыну поспать и звоню Лесе — отменить совместный променад. Благодарю ее за готовность помочь, говорю, что сама привезу сына в сад часам к 10, сразу на секцию.
— На такси? — уточняет Леся.
— На машине.
— Ты успела поменять колесо?
— Миша ночью поменял.
Леся напряженно молчит, а потом задумчиво добавляет:
— Я уже неделю прошу своего поменять лампочку в стопаре. У меня один горит, — она совмещает в уме лекала мужских поступков. Меряется мужьями.
Я знаю, о чем она думает: ее муж поступил бы так же, как мой, но после многократных просьб.
— Вот только не начинай, — прошу я. — Не накручивай. Ты уже пробовала. С ним лучше, чем без него.
Иногда прошлое настигает, напрыгивает сзади и душит в объятиях. И ты падаешь навзничь в воспоминания, и оказывается, что ничего не забыто, а лишь припорошено временем.
Лесе кажется, что ее раздражение возвращается с новой силой. В ее жизни снова — дежавю! — наступает момент, когда от громкости тихого навязчиво-безжалостного стука капель из потекшего крана лопаются барабанные перепонки.
— Слушай, ну у каждого в шкафу свои скелеты, — говорю я, чтобы что-то сказать.
— Что тебя больше всего бесит в твоем муже? — спрашивает Леся таким тоном, что я понимаю: мне придется ответить.
Мне не хочется дружить с Лесей против собственного мужа, но его образ навязчиво блестит на фоне Лесиного разочарования в своем выборе мужчины, поэтому я, глубоко вздохнув, предательски выкладываю козырь:
— Мой страшная неряха. У нас в квартире вечный склад его вещей. Причем мне он запрещает его убирать — там чисто его технические штуки, проводочки всякие. Так и живем, как на компьютерном кладбище.
— Беспорядок? — хмыкает Леся, нивелируя своим хмыком масштабность моей проблемы.
— Проблема не в беспорядке, а в том, что он категорически не умеет избавляться от хлама и старья. Мне кажется, что, когда я стану старой, шапоклякистой сварливой старушенцией, он никогда не заменит меня на молодуху, потому что не умеет избавляться от хлама.
Я шучу, но Леся не смеется. Чужие проблемы всегда кажутся легко разрешимыми. Чужой бардак — ерунда по сравнению со своими перегоревшими стопарями. Мне не нравится Лесино настроение. Оно пахнет старым потертым пледом с тиграми.