Два сапога. Книга о настоящей, невероятной и несносной любви — страница 7 из 31

— Потому что 43?

— Да нет. Возраст ни при чем. Меняться можно и в 93. Но первый шаг — признать проблему. А у него их нет.

— И что делать?

— Говорю же: оставить его в покое.

— Я не могу. Он мой сын, он катится в пропасть. Я должен ему помочь.

— Пал Иваныч, а вот это ваша проблема. Наймите коуча и отработайте это неуемное желание нянчить 40-летнего дядечку, свою латентную вину за «упущенного» ребенка отработайте. Это ваша очевидная проблема, не Гордея.

— Ясно. Поработаешь со мной?

— Нет, я не психолог. Я диагност. Ну, терапевт. Могу грипп вылечить. Насморк. Кашель. А если что серьезное — это к специалисту. Могу дать контакт.

Иду домой. Сейчас отложу все дела и напишу про это пост, пока горячее, свежее, непрожитое. Изменю имена только.

Вот она, объективная реальность, без прикрас. Безжалостная правда жизни.

А вечером приготовлю плов. У меня есть зира, шафран, куркума и барбарис.

Двери

В принципе можно жить и без дверей. Не очень удобно, но мы привыкли. На ванную и туалет повесили деликатные шторки. Они бы и еще 100 лет висели, но однажды в ванной на меня упала шторка, больно тюкнув пластмассовым карнизом по голове.

«Нужно сделать двери», — подумала я.

На прошлой неделе нам их привезли, осталось только установить.

— Пусть стоят до моего возвращения, — сказал муж. — Это геморрой.

Он обещал приехать на этой неделе, но сорвалось. Сказал, на следующей. Но я хорошая жена. Я решила сделать ему сюрприз и заказала установку дверей. Он приедет — а двери уже стоят в дверных проемах, а не у стеночки, в упаковке. Муж ахнет от счастья, спасенный от геморроя.

Он на самом деле тоже решил сделать мне сюрприз. Он специально сказал, что на этой неделе не срастается, чтобы я не ждала, а он прилетит, как и планировал, в воскресенье. Позвонит в дверь и скажет: сюрприз! И все, включая детей и кошку, заплачут от счастья.



Утром воскресенья мне в дверь позвонил Николай. Николай — установщик дверей. А еще он высокий, красивый и молчаливый мужчина. Идеальный, в общем.

— Входите, — сказала я и покрылась пунцовым румянцем.

Николай вошел. Спросил:

— Где можно переодеться?

— Где удобно, — сказала я, еле удержавшись от «прямо здесь давай».

Но вокруг прыгали дети. Цепляли Николая за причиндалы (я про ящик с инструментами, пошляки).

Катя, например, пока Николай отвлекся, уволокла молоток, чтобы чинить кукольный дом. Сын стал спрашивать, что это за приборы такие. Бензопила, что ли? Николай отвечал односложно. Он пришел работать, а не нянчить моих детей. Николай переоделся в комбинезон, под которым условная маечка рельефно облегала его мышцы. Ну, готовый порноактер. Даже неудобно как-то. Потому что нельзя быть на свете красивым таким.

Николай приступил к работе. Я не знала, что установка дверей — это так громко и так пыльно. Через три часа пиления-штробления-жужжания-стучания и чего там еще я собрала детей и ушла гулять. Находиться дома было невыносимо. Николай сказал, что работы еще минимум на три часа. «Значит, мы на три часа», — подумала я.

Муж вышел из лифта, предвкушая сюрприз. Он был с цветами и тяжеленной сумкой, на дне которой были запрятаны его ключи. Муж позвонил в дверь. Он слышал за дверью какое-то копошение, но никто не открывал. Муж позвонил снова и почувствовал, что кто-то рассматривает его в дверной глазок.

— Это я, — зачем-то сказал муж.

Какая-то нелепая фраза, которая никому не добавила определенности. Что вообще происходит? Дома определенно кто-то есть! Наконец Николай открыл дверь. Навис в проеме. Он был Аполлоном в комбинезоне и слегка блестел от пота: работал же.

— Кто вы? — спросил муж.

— Нет, кто вы? — с вызовом спросил Николай.

Муж понял, что сюрприз не удался и ситуация развивается по худшему сценарию самых несмешных анекдотов. Он шмякнул букет об пол и сказал голосом, не предвещающим Николаю ничего хорошего:

— Где она?

— Она ушла гулять с детьми. Вы кто?

— Я муж.

— Не знаю. Она не предупреждала.

Муж потеснил Николая, вошел в квартиру, прошел в комнату, не разуваясь, и взял семейную фотографию, чтобы доказать Николаю, что он реально муж. С фотографии на Николая смотрела точная копия этого психованного мужика, швыряющегося цветами. «Ну муж так муж», — подумал Николай.

— Где она?

— Гуляет она, с детьми вашими.

Муж недоверчиво покрутил головой, готовый к тому, что я сейчас вывалюсь из шкафа в пеньюаре с фразой: «Ты все не так понял».

— Ладно, некогда мне, я пойду доделывать двери, — сказал Николай.

— Какие двери?

— Ну вот сейчас делаю дверь в ванную.

Муж сел на диван и понял, что сюрприз еще впереди. Что я хорошая жена и тоже делаю ему сюрприз. Он пошел в коридор и поднял с пола убитый букет. Слегка его реанимировал, встряхнув.

Через час пришли мы с детьми. Муж сидел в комнате с выключенным светом. Он убрал вещи и обувь из прихожей, чтобы сохранить интригу. Мы вошли в комнату и ахнули.

— Папа! — Дети бросились к отцу.

— Ничего себе, — удивилась я и подумала: «Интересно, как он отреагировал на Николая?»

— Это тебе, — сказал муж и протянул букет.

— Такое впечатление, будто ты с этим букетом попал в жесткую турбулентность и вас кидало по всему салону.

— Ну почти, — уклончиво согласился муж.

Ситуация была бы очень потешной, если бы не была такой жизненной. Мне еще повезло, ведь по мотивам анекдотов и народного фольклора я могла в любой момент вылететь с балкона. А спустя час с балкона вылетел бы и Николай.

«А почему спустя час?» — спросите вы. Потому что сначала нужно доделать двери.

Депрессия

Вот фотография улыбающегося человека. У него приятное лицо и ямочки на щеках. Завтра он покончит с собой, и больше никогда на его щеках не появятся ямочки.

В социальных сетях появился полезный флешмоб: люди, переживающие депрессию, открыто в этом признаются и выкладывают в Сеть свои фотографии. На них обычные люди, обычные лица, такие же, как все.

Цель флешмоба — показать, что депрессию не видно невооруженным глазом, но она есть. Мне очень близок этот флешмоб, я хочу его поддержать. Этот текст — мое лицо. Лицо человека, который столкнулся с депрессией.

Нет, я сама не в депрессии и никогда не была в ней. Но мой любимый человек, мой муж, в какой-то момент, который я не успела отследить, провалился в депрессию, в существование которой я не верила, пока не увидела ее своими глазами.

Моего мужа зовут Миша. Мы в браке более 15 лет. Он самый веселый и жизнерадостный человек из всех, кого я знала (друзья не дадут соврать). И вот этот человек вдруг просто берет и гасит свет внутри, погружается во мрак.

Депрессия — это когда человек живет в сумерках жизни и его все устраивает.

Проблема в том, что это вам со стороны очевидно, что там темно и сыро, а он отлично видит в темноте и с каждым днем все меньше скучает по свету. Там, где свет, больше не весело и не френдли, там даже наоборот — хмурые люди, которым что-то от тебя нужно, проблемы, задачи, обязательства. А в своей болезни ты как бы в чуриках: чур тебя не трогать.

Однажды мы с мужем смотрели фильм «Игра в прятки». Нет, он не о депрессии — о раздвоении личности. Там какой-то неведомый Чарли совершал страшные преступления на глазах у маленькой девочки, а ее папа, пытаясь ее защитить, весь фильм искал этого Чарли. В конце выяснилось, что папа и Чарли — это один и тот же человек.

То есть сначала он на глазах у ребенка кого-то убивал, потом выходил из комнаты, а через минуту вбегал в нее, хватал плачущую дочку за плечи, тряс и кричал: «Кто? Кто это сделал?» Меня потряс тот фильм. Разве могут две противоположные личности уживаться в одном человеке? Теперь я знаю ответ, я его видела. Могут.

Депрессия превращает одного человека в совершенно другого. Моего мужа зовут Миша, но иногда он Чарли. Нет, он, конечно, не убивает людей, не расчленяет животных и не совершает преступлений под покровом ночи. Единственное преступление, которое совершил Чарли, — пришел и отнял у нас Мишу, уволок его в сумерки и держит там в заложниках. Чарли — это такой нарицательный образ человека в депрессии.

Жизнь выставляла счета и напоминала об обязательствах. Мише звонили с работы, с учебы, ремонтники. Звонила я, говорила: «Купи молока». Чарли раздражался, кутался в сумерки. Ему было плевать на молоко, на меня и даже на себя. Чарли хотел чуриков и сумерек.

Первое время, когда ты еще не знаешь, что депрессия уже пустила в человеке свои метастазы, ты живешь как ни в чем не бывало и списываешь постоянную хандру, перманентное недовольство и вспышки агрессии на его усталость, проблемы на работе. Ты пытаешься взять ситуацию под контроль, таскаешь человека в театры и гости, постоянно спрашиваешь: «Да что с тобой?»

Ты спрашиваешь у Миши, а Миши уже нет. Есть Чарли. Ты начинаешь подозревать, что проблема в измененном сознании человека, в том, что он Чарли. Чарли не хочет тебе отвечать, ты его раздражаешь. Ты открываешь дверь в его сумерки, и сквозь проем сочится свет. Чарли отвечает агрессией — беспочвенной, злой, токсичной.

В конце концов ты все поймешь и перестанешь открывать дверь без очень уважительной причины. Вам с Чарли не о чем говорить. Да что там — эту дверь очень хочется заколотить, а потом сбежать, далеко-далеко.

Но сбежать — это слабость, это бросить человека в беде. Так нельзя. Нужно набраться смелости и научиться видеть в темноте. Потом войти в сумерки, найти там Мишу, протянуть ему руку, сказать: «Пойдем!» — и выбежать на свет. Вдвоем. А вот потом заколотить дверь, чтобы Чарли навсегда остался там, в своих заколоченных сумерках.

Однажды Миша лежал на диване, к нему подбежала наша маленькая дочка, стала трогать ладошками его лицо и что-то смешно лопотать на своем языке. Мой муж бы схватил ее, подбросил к потолку, зарылся бы в ее ладошки, засмеялся, защекотал, зацеловал. А Чарли просто отвернулся к стене.