— Если ищете церковь, то не затрудняйтесь. Синния сказала, что будет жить со мной, но отказывается выходить за меня. — Он не стал уточнять, что она отказала ему в физической близости — это слишком его задело.
— М‑м‑м. А считает себя разумной. Упрямая и несговорчивая, вся в отца. Он оставил после себя полную неразбериху. И все из‑за своего упрямства. Считал, что знает, как лучше вести дела, а правительство пусть идет к чертям с их налогами и формальностями. У Синнии та же самая черта, как у моего мужа, — независимость. И его упрямство… Она считает, что он не умел планировать, но нет, это своего рода анархия, отказ следовать общепринятому подходу. Он действовал словно упрямый осел, пытаясь доказать, что сам знает, что лучше. Она такая же, абсолютно одержимая, словно доказывает покойному отцу, как надо было вести дела. — И добавила: — И еще показать мне, что женщине никогда не надо полагаться на мужчину. Такое же упрямство, хотя направленное в другую сторону. Но я бы давно очутилась в богадельне, если бы Синния решительно не взялась за дело и не утрясла все наши проблемы.
— Сколько лет было Синнии, когда вы потеряли мужа?
— Четырнадцать.
— Четырнадцать, — повторил он. Почему он этого до сих пор не знал? Она постоянно его упрекала в сдержанности, а сама была ужасно скрытной. — Вам, должно быть, досталось.
— Синнии досталось, — уточнила Милли. — Малышка Дорри едва научилась ходить, я была никудышной помощницей, ну, вы понимаете. Для всей семьи катастрофа, когда нет основы, но я была совершенно не готова. Я не знала даже, как заплатить по счетам. Я не знала, что делать с квитанцией или как вызвать водопроводчика, если засорилась раковина. Все, что я знала, — это то, что мне необходимо сохранить дом для моих девочек. У них нет другого дома. Надо было держаться за то, что осталось, устоять на ногах после страшного удара. Синния переселилась к Дорри, чтобы мы могли сдавать ее прежнюю комнату. Двух других девочек было бесполезно об этом просить. — Милли выразительно помотала головой. — Они живут как ни в чем не бывало. А вот Синния и Дорри занялись тем, чтобы наладить нормальную жизнь. Помоги вам Бог, если вы попытаетесь помочь. Дорри взяла на себя телефонные звонки, а Синния платит ей за это. В общем, quid pro quo[22].
Анри скрестил на груди руки, думая о том, почему Синния не позволила ему взглянуть на ее бизнес‑план, а предпочла обеспечить финансирование в другом месте. И еще не захотела, чтобы он помог ей снять квартиру, а стала жить над помещением своего офиса. Она независима до чрезмерности.
— Эта ее самостоятельность связана не только с делами вашего мужа? Расскажите мне о том бойфренде, с которым Синния жила в Лондоне.
— Об Эйвери? О, это прекрасный пример ее упрямства. Ну, нечестно было бы назвать его полным неудачником, но с первого взгляда было ясно, что многого он не добьется. Я совершила ошибку, сказав, что она могла найти кого‑то получше. Он прилип к ней, будто минога. Ее первый жених был совсем мальчик, но в нем все же чувствовался стержень. Вы напоминаете мне его.
Разговор о прошлом Синнии ранил его душу. Особенно о мужчинах, которых ее мать хорошо знала.
А его мать редко встречалась с кем‑либо из женщин, с которыми он спал. Синния была единственной, кому он доверял. Сначала он брал ее несколько раз на гоночные соревнования Рамона, потом пригласил на обед с Джили. Они уже виделись целый год, прежде чем он повез ее в Испанию на свой день рождения, и она наконец познакомилась с Треллой и с матерью.
Для Анри это был серьезный шаг.
Что касается Синнии, то она не требовала встреч и общений с его семьей. В свою очередь, она частенько исчезала на ланчи и поздние ужины и лишь спустя какое‑то время стала приглашать Анри сопровождать ее.
Тогда его это устраивало, но сейчас он с раздражением думал о том, что чужие мужчины появлялись на этой кухне. До Синнии у него было много женщин, и непонятно, почему его так волнуют ее бывшие бойфренды?
— Джеймс ей очень подошел бы, но они встретились совсем юными. Он недотягивал до ее ожиданий, — грустно вздохнула Милли. — С Эйвери все было по‑другому. Она увидела в нем человека, не способного разбить ей сердце.
Вот почему ему ненавистна сама мысль о ее прежних любовниках. Они повлияли на то, как она относилась к нему.
— Эйвери приходилось едва ли не кормить с ложки. Я, конечно, виновата, сказав ей об этом. Синнии надо было доказать всему свету, какая она феминистка, доказать, что она в состоянии поддержать мужчину. Можно подумать, что ее наградили бы за это крестом Виктории[23]. И чем все обернулось? Она зря потратила на него время, а он украл ее сбережения. В точности как я и говорила.
Милли уткнулась в книгу и яростно перевернула страницу.
— У меня сложилось о вас определенное мнение, Анри, — не поднимая головы, сказала она. — Не все в вас плохо, поэтому, если моя дочь решит выйти за вас, я поддержу ее. — Теперь Милли подняла голову — губы поджаты, брови выгнуты. — Точно так же я поступлю, если она вам откажет. — Милли переключилась на телефонную книгу, поправила очки и провела пальцем по странице: — Нашла. Тут все в алфавитном порядке. Если Синния уезжает, то я вполне могу снова сдавать комнаты. Это ведь правильно?
Глава 7
Вещей у Синнии было немного. Сестры накинулись на ее гардероб подобно саранче, как только она прибавила в весе и не смогла носить большую часть одежды.
Трелла проявила немыслимую щедрость, снабдив ее одеждой для беременных, и к тому же отказалась взять деньги.
Они с Треллой встречались тайком через каждую неделю. И без ее поддержки Синния просто развалилась бы на части.
Помогало также погружение в работу. Выпадали часы, а иногда и дни, когда ей удавалось забыть, что она сидит на бомбе замедленного действия.
Но она знала, что сказать Анри придется.
А он будет настаивать, чтобы она вернулась по соображениям безопасности.
Синния не могла прийти в себя от его горечи, у него был вид человека, потерпевшего поражение. Ее твердое намерение поступить по‑своему дало трещину не от взрыва гнева, а от беспомощной муки на его лице. Она не может, никак не может причинить ему еще большую боль. Совесть ей не позволяет.
Ее жизнь теперь изменится окончательно, а вот отношения с Анри на этот раз будут совершенно другими. Она больше не будет равной ему.
В прошлом она могла делать вид, что они ходят по параллельным дорогам, живут каждый своей жизнью и пересекаются, когда им это удобно по одной и той же причине. Причина эта — секс.
Еще до того, как забеременела, Синния уже понимала, что стала эмоционально богаче Анри и не удовлетворяется тем, что ее жизнь крутится вокруг него. Она скрывала это от самой себя и от Анри, но задавалась вопросом, как глубоко душевно он вовлечен в их отношения.
В типичной для него манере он уклонился от вопроса «Ты любишь меня?» и со скучающим видом произнес:
— Если ты ждешь предложения о…
— Я не спросила, хочешь ли ты жениться на мне, — резко оборвала его она. — Я спросила, любишь ли ты меня.
— А причина в том, что ты хочешь изменить то, что происходит у нас. — Он даже не поднял головы от планшетного компьютера, словно это был ненужный, утомительный разговор. — Я же говорил, что никогда не женюсь на тебе.
Синния сделала глоток апельсинового сока, чтобы заглушить тошноту.
Уже две недели она знала, что беременна, и ее мучила совесть. Она чувствовала себя не в своей тарелке, и Анри это заметил. И спросил, почему она такая рассеянная и отстраненная. Он даже пощупал ей лоб, поинтересовавшись, не заболела ли она.
Синния знала — с болью в сердце, — что он не придет в восторг от ее беременности. А она… она была счастлива. Нет на свете мужчины, кроме него, от которого она хотела бы родить ребенка.
Но не подобным образом — он не должен сознавать, что она им манипулирует, вынуждая жениться на ней. И чтобы не было того, что происходит сейчас: она любит, а у него нет никаких глубоких чувств.
А вдруг она подтолкнула его к тому, что он не ответил на ее чувства? Скажи она сразу: «Я люблю тебя», он, возможно, нашел бы нежные слова. И, кто знает, они продолжали бы жить дальше.
Она этого не сделала. Она заперла свое сердце на крепкий замок, приготовилась к тому, что ее отвергнут, и, мало того, поспешила уйти, раненая, в праведном негодовании.
— Я всегда хотела детей, — напомнила ему она. — Ты сказал, что, когда я буду готова создать семью, ты меня отпустишь. Ты сдержишь слово?
— Конечно.
Почему он хотя бы не сказал в тот момент, что привязался к ней? Почему не сказал, что будет скучать без нее? Или как‑то дал понять, что не хочет, чтобы она уходила?
Как ее угораздило влюбиться в него, если она ему безразлична? Она ведь не дура, способная на полное самоуничижение. А может, так оно и есть?
Он действительно ничего к ней не испытывал? С того момента, как он сюда вошел, он не выразил ни капли радости, что снова ее видит. Лишь гнев и негодование.
Глаза у Синнии наполнились слезами. Разлука не сделала любящим его сердце. Он по‑прежнему ничего не чувствует к ней.
Отчаяние охватило ее, глаза жгли слезы. Она плакала исключительно поздно ночью, лежа в темноте без сна, подтянув колени к животу — к своим детям. Ей было холодно, потому что вторая часть кровати, его часть, пустовала.
Но днем она была сгусток уверенности и практичности.
А как защитить свое сердце, если придется снова жить с ним, видеть его каждый день? И полились слезы.
Синния уткнулась лицом в комок из платков, тело сотрясалось.
— Синния.
Его голос, мягкий, теплый… Это стало последней каплей. Как ему удается… как он может произносить ее имя так, будто она ему нужна? Когда на самом деле это не так.
Синния почувствовала, что падает.
Крепкие руки подхватили ее и подняли. Синния стукнула его сжатым кулаком, ненавидя за то, что он такой сильный, мощный, а она толстая, слабая, поверженная.