Полина смотрела через стекло. Старческое тело Сарджи слегка светилось. Может быть, это только обман зрения? Радиоактивные частицы впивались в него, пронзали каждую клетку, наполненную активным ускорителем. Именно в эти минуты решалось главное, из-за чего так долго и кропотливо трудились исследователи: нарушалась привычная связь атомов в живой молекуле, ломались устойчивые пути жизни, и вслед за этим все в организме изменялось для того, чтобы еще через какое-то время начать движение в обратную сторону - от старения к молодости, от дряхления к здоровью, но в конечном счете все-таки к смерти, к совершенно естественному, очень нестрашному, вероятно, неожиданному и очень далекому концу, когда откажет какой-нибудь полностью износившийся орган…
Полина сбоку заглянула в лицо мужа, скрытое шлемом.
Он не отводил взора с указателей сложнейшего аппарата. Твердо сжатые губы его побелели. Полина ждала. Ей показалось, что эти короткие минуты что-то уж очень длинны. Не забыл ли он?..
Полина вдруг вспомнила свою работу в Москве, Зорьку, побывавшую в стратосфере, и перевела взгляд на толстое стекло, за которым лежал Сарджи. Никогда не думала, что странные изменения, впервые наблюдаемые в Московском институте, приведут их вот к этому…
Карел сделал легкое движение рукой. В следующее мгновение он включил полный свет. Сеанс закончен. Напряжение исчезло. Карел не встал, не двинулся, он еще несколько минут сидел перед пультом управления, не в силах заставить себя подняться, заговорить, просто шевельнуть рукой или повернуть голову. Каждая ответственность по-своему трудна. Но эта…
После сеанса Сарджи снова поступил в распоряжение Полины.
Они вместе подошли к нему, вместе посмотрели на нервные стрелки приборов, проверили их показания.
- Кажется, хорошо принял излучение? - сказала Полина.
- Все в порядке, - ответил Карел словами, которые со времени полета Гагарина в космос стали крылатыми для исследователей и романтиков. - Сарджи выносливее, чем кажется с первого взгляда. Десять часов подготовки, а потом… Я сейчас поеду к Ласкару. Если он такой же, как вчера, попрошу его занять место на капитанском мостике.
В лаборатории продолжалась все та же напряженная работа. Впереди была еще «купель», еще радиосеанс, цель которого закрепить в ослабленном и расшатанном организме новые свойства, заставить атомы сгруппироваться по-иному, перевернуть молекулу, словно отражение в зеркале. На этой операции должен был присутствовать Ласкар Долли со своей электронной установкой, способной заметить малейшие отклонения в деятельности таких сложных и огромных сообществ клеток, какими являются мозг и другие органы человека.
Через час биолог был в квартире Ласкара.
Физик встретил брата вопросом:
- Ну, как Сарджи?
- Фауст выпил свою огненную чашу. Операции он переносит без видимых осложнений. Я доволен. Как твои дела, дружище?
Ласкар выглядел значительно лучше. Исчезли черные тени под глазами, его лицо было по-прежнему бледным, но уже без той страшноватой желтизны, которая нет-нет да и затягивала щеки и лоб больного. Он «вылез» и на этот раз, он поправлялся. Брат говорил бодро, уверенное спокойствие звучало в его речи.
- Я за тобой, - сказал Карел. - Пора начинать последний эксперимент. Придется тебе потрудиться, Ласкар. Прежде чем у электронного устройства сяду, я хочу постоять за твоей спиной, проследить еще раз.
- Ты сядешь, когда в «купели» буду я?
- Не побоишься?
- Нет, дорогой мой. У меня все решено.
- Вот и прекрасно. Мы хорошо сделали, что начали с Антона Сарджи. Эксперимент с мастером убедил меня в первоначальном предположении. Сама природа идет нам навстречу. Когда мы начали опыт с Антоном, я по многим признакам догадался, что лучше ослабить имеющийся катализатор, изменить дозу мезонного излучения и даже время опыта. Его тело до крайней степени измучено. Впрочем, это слова, предположение. Ты все эго увидишь сам, вычислительное устройство непременно подскажет. Чем больше разрушен организм, тем легче с ним работать. Аксиома, не требующая доказательств.
- Что следует из этого? Если молодой организм…
- Да, да. Сильный молодой организм не поддастся омоложению в нашем понимании. Он будет сопротивляться изо всех сил, он скорее погибнет от шока, но не поддастся.
- Это выглядит правдоподобно. Я убежден, что с подобной трудностью ты не встретишься ни разу.
- Почему?
- Ну, скажи, пожалуйста, зачем омолаживать молодых? У них и без того впереди много лет жизни.
Он грустно улыбнулся и добавил:
- Разве какая-нибудь сумасбродная, преждевременно начавшая полнеть дама…
- Сумасбродным дамам вход в лабораторию навсегда закрыт, - Карел засмеялся. - Впрочем…
Он не договорил. Ласкар тоже не склонён был к шуткам.
- Решающий час приближается, - сказал физик спокойно, но с грустной неизбежностью в тоне.
- Опыт с Антоном Сарджи убедил меня, что ты легко перенесешь операцию.
Ласкар коротко глянул на него и тотчас перевел взгляд на окно. За стеклом зеленел чудесный мир, куда он вскоре должен войти обновленным, пли… Спросил:
- Когда я нужен тебе?
- Не позже шести часов утра.
- Приеду, раньше.
- К твоему приезду все будет готово.
- Где Полина?
- Возле Сарджи. Она проверяет способность его органов работать без помощи извне. Несколько затруднений возникло с почками старого мастера. Думаю, удастся наладить. Данц помогает ей.
Ласкар вздохнул:
- Если бы мне удалось сегодня как следует уснуть!
Вероятно, Ласкару Долли все-таки удалось выспаться.
Он приехал в лабораторию брата около пяти утра, энергично, без скидки на сердце, взошел по ступеням, сам разделся и сразу же сел за пульт электронной машины, тремя уступами из стекла и серого металла возвышающейся у стены главного зала. Включили ток, красным светом загорелись лампочки контуров, послышался низкий гул. Машина была на ходу, в рабочем состоянии.
Появился Карел, кивнул брату и сразу заторопился, бросился сам подключать к пустой еще «купели» десятки разноцветных проводов.
Привезли Антона Сарджи, покрытого простыней. Ласкар подошел, откинул простыню, внимательно посмотрел в лицо своего друга. Оно было как маска, старчески-озабоченное, по не мертвое, - лицо человека, уснувшего глубоким сном после тяжелейшей работы.
- Да, друг мой… - произнес физик и опустил простыню.
Беспомощное тело осторожно уложили в белую «купель», па запястьях, на груди, на висках и ногах Сарджи защелкнули манжеты и пояса, к ним примкнули провода от машины. Ласкар поочередно нажимал кнопки на пульте, экраны оповещали его, что жизнь бьется в этом с виду совсем неживом теле. Кардиограф начал вычерчивать кривую работы сердца, па других приборах стрелки отклонились от пуля и замерли,подрагивая.
Полина шепотом отдавала приказания. «Купель» закрыли стеклянной крышкой, над телом повисла длинная трубка с радиоактивным веществом.
Карел встал за спиной брата, посмотрел на часы. Полина сидела в ногах «купели», отгородившись от нее тяжелым металлическим фартуком. Без трех минут шесть. Она смотрела на Карела. Когда стрелки часов вытянулись в одну линию, Карел сделал знак. Полина нажала на педаль, и вода со льдом хлынула в «купель». Стрелки приборов дрогнули и, словно нехотя, очень медленно поползли назад к роковому нулю. Едва не коснувшись его, они остановились. Жизнь человека совсем замирала. Между ним и смертью сейчас стояли только эти трое - физик со строгим неприступным лицом перед пультом умной машины, сосредоточенный биолог с порозовевшими от возбуждения щеками и молодой врач, сидевшая в ногах Сарджи и непрерывно что-то делающая с приборами.
- Двадцать девять, - громко сказала Полина, отмечая температуру тела.
Карел кивнул. Он следил за пальцами брата.
- Новая трудность, - сказал Ласкар озабоченно, что-то увидев на одном из экранов.
Полина сейчас же посмотрела на свои приборы, потом на Сарджи за стеклом. Стекло запотело, сквозь него едва проглядывало лицо человека над водой.
- Кислород, - приказал Карел.-Еще, еще, еще…
- Двадцать восемь, - сказала Полина и вопросительно глянула на Карела.
- Еще, еще… - повторял он, не спуская взгляда с приборов.
- Можно начинать, - негромко сказал Ласкар.
Карел прошел в угол комнаты и повернул рукоятку выключателя. Порция излучения…
Через несколько минут он выключил мезонную трубку. В комнате долго стояла тишина. У Полины занемели пальцы рук, но она не сняла их с кнопок прибора.
- Кислород не убавляй, - сказал биолог жене.- Через десять минут можно переводить его на собственные легкие.
- Спускать воду, - приказал Карел, глянув на прибор, и тотчас в «купели» заворочался, заскрежетал лед, уплывая вместе с водой.
Прошел долгий-долгий час.
- Тридцать один, - послышался голос Полины, наблюдающей за температурой. И еще через какой-то срок: - тридцать два.
Карел прошел через комнату, остановился перед «купелью», вытер стекло. Лицо Сарджи, удивительно белое, словно меловое, было повернуто к нему, но глаза закрыты.
- Выключаю легкие и сердце, - послышался голос от машины.
Карел нагнулся. Он хотел уловить момент, когда машина передаст свои функции оживающему телу. Но по лицу Сарджи ничего не было видно, оно по-прежнему белело, как маска.
- Тридцать пять, тридцать пять и четыре, - сказала Полина и впервые за три часа выпрямилась, болезненно морщась.
Ласкар произнес торжественно:
- Он дышит сам!
- Тридцать пять и девять, - отозвалась Полина.
- Кислородную норму, - как эхо откликнулся Карел. - Довольно баловать нашего друга.
- Сердце работает очень слабо, - сказал Ласкар.
- Как только переедем в палату, подкрепим, - уверенным голосом врача сказала Полина. - Кислород уже в норме.
- Дыхание тоже, - сказал Ласкар.
Карел все вглядывался в лицо Сарджи. Белое. Белое. Пока еще белое. Но вот он заметил, как поднялась и опустилась грудь. Еще. Еще. Что-то изменилось в лице. Нет, не румянец, но подобие румянца. Губы посвежели, они дернулись, задрожали. Это был уже живой человек.