А уж зачем понесло наверх Мирвика — этого он и сам бы не смог объяснить. Его туда никто не приглашал, дело было совсем не его, а уж от стражников, даже дворцовых, бывшему вору лучше бы держаться подальше.
А вот полез, и все тут. И подоспел вовремя, чтобы увидеть, как десятник, встав на колени, трясет за плечи лежащую на тюфяке Эрталу. Раушарни стоял рядом, с потрясенным видом держа в руках занавеску — должно быть, ее сорвал стражник.
Милесты не было.
На Мирвика никто не обратил внимания, словно он стал невидимкой.
Эртала приходила в себя с трудом. Она приподнялась в руках десятника, явно не понимая, что происходит. Раушарни дал ей воды из стоящего в углу кувшина. Она пила жадно, проливая воду на грудь. Только после того, как Эртала напилась, речь девушки стала связной, а в глазах вместо бессмысленного выражения появился испуг.
Нет, она не знает, где Милеста. Она… спала, да, она спала… такой был тяжелый сон… Наверное, вчера понервничала на премьере… после спектакля выпила лишнего… по лестнице еле поднялась, даже не разделась… нет, ничего не слышала, не помнит…
Стража перерыла весь театр, заглянула даже под сцену. Не пропустили ни закутка, где мог бы скрываться человек.
— Я оставлю в театре стражника на случай, если эта девица заявится, — сурово сказал десятник. — И если кто-нибудь ее увидит в городе — немедленно сообщить!
Заявившись в Дом Стражи, Ларш с привычным нахальством ввалился прямо к командиру (не замечая удивления стражников, ожидавших во дворе распоряжений) и доложил о выполненном задании.
Джанхашар облегченно вздохнул (не будет жалоб Хранителю от высокородной старушки!), тут же спохватился и предложил знатному «крабу» за блистательно исполненный приказ считать этот день выходным. Но неукротимый Спрут изъявил желание присоединиться к своему десятку на дежурстве, на что и получил неохотное согласие командира.
(Слуга Джанхашара, подслушивавший под дверью, решил, что либо его на старости лет настигло безумие, либо на хозяина кто-то навел чары).
От стражников во дворе Ларш узнал, что Аштвер со своими людьми (кроме Гижера, которого вчерашняя рана все-таки уложила в постель) патрулирует прибрежную часть города — от Старого порта до Бурых скал. Места нехорошие, «крабов» там любят еще меньше, чем везде, а потому все четверо намеревались держаться вместе.
Так, вместе, Ларш их и отыскал — на Свечной улице, возле лавки зеленщика, где только что сосед из ревности сунул лавочнику нож в бок. Происшествие, как тут же рассказали Ларшу, не из самых трагических: раненый жив и помирать не намерен, сосед схвачен, связан, сейчас Говорун поведет его в Дом Стражи.
— Ух ты! — восхитился Ларш. — Какие у вас страсти полыхают, какие злодеи трепыхаются в ваших мужественных руках!
— Ну, не всем же командир доверяет собачек искать! — дал ему сдачи весельчак Алки. — Рядом рынок, так погляди на мусорных кучах — не кормится ли там твоя пропажа?
— Уже знаете про собачонку? — не обиделся Ларш. — Так я ее нашел и хозяйке вернул.
— Быстро! — оценил Алки. — Как это ты ухитрился?
— Мне птичка напела, где ее искать, — ответил Ларш. И вернул «крабу» фразу, услышанную вчера от него же: — А что за птичка — не скажу. Своих заведи.
Наррабанец Даххи покрутил головой:
— Новичок-то быстро учится — а, командир?
Аштвер скупо усмехнулся и сказал Говоруну:
— Давай, уводи этого ревнивца.
Седой Говорун с мрачным видом поднялся.
«Ревнивец», невысокий, тощий, с растерянной физиономией, явно не мог прийти в себя от происшедшего. Когда Говорун дернул его за локоть, несостоявшийся убийца встрепенулся:
— Это что же выходит… меня уведут, а жена одна дома останется? Рядом с этим… недорезанным?
— Мы его добивать не станем, и не надейся, — заверил арестованного десятник.
Стражники проводили взглядом Говоруна и пленника, а затем командир сказал:
— Пойдем глянем, все ли в порядке в «Селедке».
И специально для новичка пояснил:
— «Плясунья-селедка» — кабак такой. Очень там нехорошие морды встречаются.
Под недружелюбными взглядами прохожих стражники двинулись вверх по Свечной.
— Почему без шлема? — строго спросил на ходу десятник Ларша. — Не получил еще?
Ларш растерялся. Да, он видел, что во дворе Дома Стражи все «крабы» ходят в плоских шлемах, в просторечии называемых «мисками». Но…
Он обвел взглядом десятника, Алки, Даххи. У всех троих «миски» были привешены к поясу на боку.
Аштвер усмехнулся, заметив взгляд новичка:
— А ты молод еще. Вот как с наше покрутишься в «крабах», тогда и будешь в жару шлем на поясе носить.
Возможно, Спрут ответил бы дерзостью: приустал он от игры в подчиненного. Но тут Алки сказал задумчиво:
— А вон в том доме живет человек, которому я в охотку начистил бы морду. Во-он, где ставни красной каймой обведены.
Все с интересом взглянули на чистенький, уютного вида домик с плоской крышей, примостившийся на крутом прибрежном склоне чуть ниже Свечной улицы.
— И кого бы ты осчастливил вниманием? — поинтересовался десятник. — В этом доме вроде бы меняла живет, не помню имени. Что он тебе худого сделал?
— Не мне, а нам всем. И не меняла, а сынок его. Таможенник.
— А! — смекнул Даххи. — Это который Змеиное ущелье со Змеиной балкой спутал?
— Может, не сам спутал, — пожал плечами десятник. — Может, ему Метвис неверно передал.
— А в чем дело-то? — не понял Ларш.
Новичку объяснили, что вчера трактирщик Метвис шел с поручением для береговой охраны. По пути передал сообщение случайно встреченному таможеннику Бранби. И до цели сообщение дошло в искаженном виде, потому десяток Аштвера и не получил помощи.
— Обоим бы зубы пересчитать, — рассудил Даххи, — тогда уж точно ошибки не будет.
— А здорово мы вчера этих, в пещере… — мечтательно сказал Ларш.
— Здорово, — подражая его тону, протянул Алки, — не всегда же пропавших собачонок искать…
— Да ладно тебе, — примирительно вмешался Даххи. — Думаешь, больше чести суетиться из-за разбитого горшка, чем из-за тявчика?
— Из-за какого горшка? — не понял Ларш.
Алки хохотнул, махнул рукой:
— Не видел ты вчера утром, какое в Доме Стражи было балаганное представление! Ненамного и опоздал. Ну, у нас-то свободный день был, мы тебя ждали — познакомиться, а на этот тарарам просто глазели, вроде зрителей. Является Унтум-башмачник, размахивает уже написанной жалобой и визжит на пол-Аршмира: вот только что, на рассвете в его доме свершилось преступление. И если, мол, мы злодея не сыщем, так он до Хранителя дойдет.
— Вор к нему под утро залез, — пояснил Даххи. — Да случайно спихнул с подоконника горшок с цветком. Горшок — вдребезги. Хозяева проснулись. Вор — наутек. Цапнул, что успел: грошовую цацку хозяйки. Так теперь башмачник орет так, словно у него фамильные бриллианты сперли.
— В деталях все в жалобе расписал, — подхватил весело Алки. — «Горшок глиняный, коричневый, на боку рисунок: кошка с бантиком… Браслет бисерный плетеный, синий, с голубым узором…» И притащил этот черепок, с кошкой, всем под нос тыкал: вот, мол, не вру…
— Еще вопил, что в горшке, мол, гортензия росла, жене, мол, ее в ведро пришлось пересаживать, — улыбнулся десятник — и тут же посерьезнел: — Ларш, ты чего?..
Ларш остановился как вкопанный. В мозгу его закружились голубые бисерные змейки на синем фоне. К этим мыслям приплелась еще и гортензия из разбитого горшка… нет, цветок тут определенно ни при чем…
— Этот браслет… — спросил он, — ну, бисерный… не купил ли его башмачник позавчера в лавке Урифера?
Стражники переглянулись.
— Не знаю, где куплено, — негромко ответил Алки, — но башмачник причитал, что его жена даже не успела браслет поносить: вечером куплен, утром украден.
— Ларш, — строго осведомился десятник, — ты знаешь что-то про эту кражу? Или про убийство в лавке Урифера?
— Могу поклясться, что ни про кражу, ни про убийство ничего не знаю. Но мне кажется странным, что два синих браслета с голубым узором пропали один за другим. Хотя… — Ларш махнул рукой. — Второй мог просто потеряться.
«Вот только потерялся он именно тогда, когда в доме не было собаки, — закончил он про себя. — Не было чуткой, шумной собаки».
Художница Авита наряжалась на прием к Верши-дэру так тщательно, как только позволяли ей скудные средства. Девушка понимала, что от сегодняшнего вечера зависит многое.
Авита не могла позволить себе купить новое платье, но с утра сгоняла Барабульку за лентами в тон своему наряду, отпорола от своего платья потрепанную оборку и теперь усердно отделывала подол и лиф лентами. Художница не надеялась получить в результате пышное одеяние. В Наррабанских Хоромах наверняка будут дамы, наряженные модно и дорого. Чтобы не казаться смешной и жалкой в этом роскошном цветнике, придется делать ставку на скромное достоинство.
Барабулька крутилась вокруг и ныла:
— Да как же Дочери Рода идти куда-то без служанки? Оно как-то даже нехорошо… будто и не барышня вовсе… А я была бы такая чинная-чинная, тихая-тихая, словечка бы лишнего не проронила…
Ее госпожа усмехнулась: до чего же хочется девчонке побывать в Наррабанских Хоромах! Прямо как… как… как самой Авите!
И ведь права она! Гораздо солиднее и приличнее прийти в незнакомый дом в сопровождении служанки. А во время праздника Барабулька побудет вместе с остальными слугами, сопровождающими господ.
— Ладно, что с тобою делать, возьму. Но чур, вести себя скромно и не сплетничать обо мне в Наррабанских Хоромах! И отчисть подол, он у тебя грязью заляпан.
Как обрадовалась служанка! Как запрыгала, как захлопала в ладоши! Авита даже засомневалась: а стоит ли брать ее с собою, такую темпераментную?
Но чуть позже, когда обе спустились в трапезную, Барабулька вышагивала следом за госпожой степенно, опустив глаза.
— Мне говорили, что пиры в Наррабанских Хоромах часто начинаются под вечер и продолжаются до утра, — обратилась Авита к хозяйке «Жареной куропатки». — Если я захочу покинуть пир раньше, здесь уже могут быть закрыты двери. Как мне быть?