— Думаешь?
Слава не ответил и принялся расчищать выход из каменоломни. Вдвоем они живо расшвыряли камни и вылезли наружу, щурясь на солнце и вдыхая всей грудью крепкий морской воздух.
Вдруг чья-то рука схватила Костю за плечо. Перед ним стоял человек в лохмотьях.
Несколько мгновений он смотрел на ребят, потом толкнул их в отверстие подземного хода, влез вслед за ними и снял шапку. Костя и Слава увидели знакомое оливково-смуглое лицо с желтыми ястребиными глазами. Черная бородка курчавилась теперь на его щеках и подбородке, из-за чего мальчики не сразу узнали его.
Семенцов внимательно выслушал рассказ о событиях на хуторе, случившихся в его отсутствие, поминутно вытирая шапкой пот с округлого лба и жилистой шеи. Видно было, что ему невтерпеж в этих ватных лохмотьях.
— Ага… ловко! — приговаривал он, трогая пальцами бородку, к которой, должно быть, еще не привык, и зорко посматривал в сторону моря. Может, он опасался, что моторка вернется?
Узнав, что мальчики посланы сюда на розыски партизан, Семенцов усмехнулся. Выражение его лица смягчилось.
— Стало быть, вас к нам? Ай, орлы! — Он подергал Костю за рыжий чубчик. — И не заплутались?
Костя усиленно затряс головой.
— Ой, врешь, — засмеялся Семенцов. — По глазам вижу. Э-э… да ты никак искупался! — пощупал он еще не просохшие штаны Кости и покрутил головой. — Аховые ребята! Разве ж так можно?
— На войне все можно! — возразил Слава.
Семенцов, прищурясь, посмотрел на него:
— Война, парень, не на один день. Этак тебя и на неделю не хватит.
— Меня хватит! — сказал Слава.
— Да ну? Вон ты какой храбрый стал! — Семенцов нахлобучил на голову шапку. — Пошли, орлы! — И опять посмотрел, но не на море, а на солончаки. Его лицо приняло сухое и сумрачное выражение. Кого он ждал?
— А где партизаны? — задал Костя вопрос, давно просившийся ему на язык.
— Соскучился?
Тон, каким спросил Семенцов, задел Костю. Уж не считает ли он его по-прежнему мальчишкой?
— Скучать нам некогда, — сердито ответил Костя. — Я о деле говорю. — И он коротко рассказал о поимке Полищука.
На этот раз Семенцов слушал особенно, даже удивительно внимательно и дважды переспросил:
— Так Познахирко узнал его? И возле комендатуры видел? Занятно…
Что было Семенцову «занятно», он не объяснил и повел ребят в подземелье. Путь, которым он шел, был настолько запутанным, что сами они никогда бы не добрались до цели.
Глава восьмая
Мысль использовать каменоломни принадлежала Аносову. До войны, когда по его инициативе осуществлялся план благоустройства города, он не раз бывал на Каменной косе, где резали камень-ракушечник для строительства. Пришло время, и он вспомнил об этом месте. И правда: трудно было найти более удобную базу для партизанского отряда.
Ядро отряда состояло из группы коммунистов, оставшихся для борьбы в тылу врага, и рабочих железнодорожных мастерских, не успевших эвакуироваться. К ним примкнули некоторые рыбаки, комсомольцы из города и окрестных колхозов, несколько девушек и женщин. По мере того как становилась невмоготу вражеская оккупация, отряд пополнялся все новыми людьми.
Это были люди мирного труда. Не сразу освоились они с жизнью, полной лишений, опасностей, требующей от них не одной смелости, но и хитрости, осторожности, а главное — постоянной готовности отдать жизнь за Родину.
Командовал партизанами начальник городской милиции Теляковский. Он прежде служил в армии и знал военное дело. А комиссаром отряда был Аносов. Он пользовался большим авторитетом. И не только потому, что его знали как секретаря горкома партии, нет. Война явилась строгим экзаменом для всех, в том числе для него.
По образованию Аносов был физиком. Сейчас это ему пригодилось. Он организовал изготовление самодельных мин, гранат, бутылок с горючей смесью. Когда отряд очутился в затруднительном положении (имевшийся запас взрывчатки отсырел в подземелье и сделался непригодным), он и тут нашелся: возился с испорченной взрывчаткой, сушил ее, подмешивал что-то — и драгоценный запас был спасен. А недавно Аносов задумал применить особую кислотную мину, преимущества которой заключались в том, что она занимала мало места и могла быть использована в самых разнообразных условиях.
Аносов и Теляковский работали дружно. Поэтому недавно возникший отряд быстро сумел перейти к активным действиям.
Вначале действия носили характер отдельных, как бы случайных ударов: сожгли склад с зерном, награбленным у населения, подорвали машину с вражескими солдатами. В то же время нужно было дать знать населению, что советская власть живет и будет жить, что армия и народ продолжают борьбу. Аносов подобрал группу комсомольцев, девушек и юношей. Они начали систематически распространять сводки Совинформбюро. В отряде имелся радиоприемник, сводки записывались на слух и размножались на гектографе. А в последнее время выпустили листовки, призывающие молодежь не поддаваться посулам гитлеровцев и не ехать в Германию.
Враг тоже не дремал. В город назначен был немецкий комендант, и появилось гестапо. Начались обыски, аресты. Теперь поддерживать связь с городом сделалось затруднительно и опасно. Тем не менее партизаны готовились нанести более серьезный удар. Враг должен почувствовать, что есть сила, которую он не в состоянии запугать и подавить.
Решено было взорвать железнодорожный мост на дороге, являющейся важной военной коммуникацией. Аносов хотел принять в этом личное участие. Между ним и Теляковским впервые возник спор. Теляковский считал, что комиссар не имеет права рисковать собой, а комиссар доказывал, что в такой опасной операции партизаны должны видеть комиссара рядом с собой.
— Тогда лучше я пойду, — сказал Теляковский.
— Нет, отряд не может остаться без командира.
— А без комиссара? — сердито спросил Теляковский.
На умном открытом лице Аносова появилась добродушная усмешка, значение которой Теляковский хорошо знал: чем добродушнее улыбался комиссар, тем тверже стоял на своем.
Итак, вопрос был решен. В диверсии участвовало пять человек, самые опытные подрывники, шестым шел Аносов. Путь предстоял не близкий, двигаться можно было только ночью, а летние ночи коротки. Зато дорога скрытная, по оврагам — овраги здесь тянулись один за другим.
Место было заранее разведано. Известно было, что мост охраняется. Поэтому шли с таким расчетом, чтобы быть у моста в самое темное время ночи. Взрывчатку и все необходимое для выполнения задания несли в мешках. Впереди неслышно и легко шагал Федя Подгайцов, совсем молодой парнишка, слесарь железнодорожных мастерских, оказавшийся отличным разведчиком. Это он дважды побывал возле моста, высмотрел все и даже имел смелость предложить случившемуся там немецкому офицеру свои услуги: устранил неисправность в дрезине, на которой ехал офицер, а попутно разузнал время следования ночных поездов. Такой он был лихой парень, Федя Подгайцов!
Аносов шел позади, замыкая движение группы. Ему было трудновато поспевать за молодыми по неровному, усыпанному камнями дну оврага, перебираться с грузом за плечами из одного оврага в другой. Но он не отставал. Никто бы не сказал, что этому человеку за пятьдесят и что у него не совсем в порядке сердце.
Последний отрезок пути был особенно труден. Пришлось ползти, прижимаясь к земле, пока не миновали открытое место и не добрались до зарослей на берегу реки. Впрочем, какая река, — речка, обмелевшая от летнего зноя. Между обрывистыми ее берегами висел, едва различимый в темноте, мост. Они были у цели.
Подгайцов пополз к железнодорожному полотну. Вернулся он скоро и доложил комиссару, что все в порядке. Часовой ходит по одной стороне моста, светит себе карманным фонариком и зевает, спать хочет. Поезд пройдет здесь ровно через час. Так что можно начинать…
Разведчик говорил шепотом, близко наклоняясь к Аносову. Темень стояла такая, что Аносов и сейчас не видел его лица. Была та глухая пора ночи, когда все, кажется, охвачено сном, даже прибрежные кусты не шелохнутся и вода прекратила свое течение.
Порядок действий был заранее тщательно разработан. Каждый знал свои обязанности. Пять человек гуськом спустились к воде возле самых устоев моста, так чтобы часовой не смог их заметить сверху, и начали взбираться на мост со стороны, противоположной той, по которой ходил часовой.
Все было проделано точно. Взрывчаткой не поскупились. Мост должен рухнуть, когда идущий по нему поезд заденет мину натяжного действия. Тогда от детонации взорвется весь запас взрывчатки.
Самым трудным и опасным было установить мину. Требовалось взобраться на настил моста, уложить мину между шпал, проверить взрыватель и натяжной механизм и присыпать мину балластом, чтобы часовой или машинист поезда случайно не заметил ее. За это дело взялся Федя Подгайцов.
Спустя сорок минут (Аносов следил за временем по часам со светящимся циферблатом) три человека вернулись. Усталые, промокшие, они тяжело дышали и молча вытянулись на земле. Подгайцова и товарища, помогавшего ему, не было.
Миновало пять минут, еще пять. Если сведения Подгайцова верны, через десять минут пройдет по мосту поезд. Либо те двое не смогли установить мину, и тогда дело сорвалось, либо установили, но не успели вернуться и им грозит погибнуть под обломками моста.
Аносов был человек большой выдержки. Даже сейчас, зная, что товарищи ждут его слова, он не обнаружил своей тревоги. Он опять взглянул на часы. Оставалось восемь минут. Он приказал всем быть на месте, а сам начал спускаться к воде.
— Товарищ комиссар… куда вы? Товарищ комиссар… — услышал он позади себя шепот, но не остановился.
Когда Аносов был почти у самой воды, он уловил слабый всплеск. Две тени, пригибаясь, двигались в его сторону. «Наконец-то!»
— Назад! — раздался над ухом знакомый голос Феди Подгайцова.
Втроем они не поползли, а уже пробежали вверх по крутому откосу. К счастью, поднявшийся ветер зашумел в прибрежном лозняке и заглушил топот их ног. Вся группа торопливо отошла на безопасное расстояние от моста и залегла, прислушиваясь, не идет ли поезд. А поезд не шел.