В и т а. Валя, ты ничего не понял. Ничего.
Входит С и м а.
В а л е р и й. Я сказал — позову.
В и т а. Валя!
В а л е р и й. Мы не кончили разговор.
В и т а. Кончили. Останься, Сима.
Входит Я ш а со старым деревянным чемоданом.
Я ш а. Валька, у тебя на антресолях дикая пылища. (Чихает.)
В а л е р и й. Что ты притащил?
Я ш а. Тюбики.
В а л е р и й. Какие тюбики?
Я ш а. Тюбики. Кармин, ультрамарин… Тьфу, черт, весь вечер в рифму… Это плохо кончится… Сиена жженая, охра, кобальт… Во!
В а л е р и й. Все?
Я ш а. Нет, не все. Не двигайся. (Уходит.)
В а л е р и й. Ты просила, чтобы он принес краски?
В и т а. Нет.
В а л е р и й. Зачем он вытащил их?
В и т а. Не знаю.
В а л е р и й. В чем дело, черт возьми?
Входит Я ш а, приносит этюдник и связку подрамников с холстами.
Я ш а (чихает). Прошу всех отойти к окну.
Никто не двигается. Яша развязывает холсты и раскладывает их на полу.
В а л е р и й. Убери.
Я ш а. Спокойно, Валя. Итак, перед вами выставка раннего творчества художницы Виты Алексеевны Морозовой. К сожалению, наша экспозиция носит случайный характер. Здесь представлены только те работы, которые не уничтожены автором и не съедены мышами на антресолях нашего уважаемого хозяина.
В и т а (смеется). Яша, зачем?
В а л е р и й. Умнее придумать не мог?
Я ш а. Валя, возьми себя в руки. Взгляните на знакомый пейзаж. Вид из окна. Отсюда. Крыши домов. Мост и река. Далеко на горизонте лес. Утреннее солнце. Закат. Солнечный полдень. И даже весенний дождь, а на крышах домов солнечные блики. На каждом полотне по солнцу. Какое оно разное, это термоядерное светило! Источник жизни. Папа и мама всех цветов радуги. А тут смотрите, какое солнечное сплетение… Знаю, знаю, есть такой спортивно-медицинский термин. Но я бы назвал солнечным сплетением нечто иное. Скажем, лучшую минуту жизни. Или… Или, может быть, госпожа гармония, соединение всего лучшего в человеке, и должна называться солнечным сплетением?!
В а л е р и й. Глупо. Солнечное сплетение — самое уязвимое место у человека.
Я ш а. И ты знаешь, где оно у тебя находится, Валя?
В а л е р и й. Отстань.
Вита, сидя на корточках, рассматривает этюды.
В и т а. Это гораздо лучше, чем я думала…
Я ш а. А теперь прошу обратить внимание на этот портрет…
В а л е р и й. Прекрати балаган.
Я ш а (собирая этюды). Как прикажете. Ну что, Витенька, пойдем?
В а л е р и й. Вита останется, мне надо с ней поговорить.
В и т а. Говори.
В а л е р и й (Яше). Ты хотел уйти.
Я ш а. Могу и задержаться.
В а л е р и й. Оставьте меня с Витой.
В и т а. Говори при них. Что ты хочешь сказать?
В а л е р и й. Я сказал, чтобы они вышли.
Сима идет к двери.
В и т а. Сима, не уходи.
Я ш а. Останься.
В а л е р и й. Хорошо. Я отлично понимаю, зачем ты устроил этот вернисаж. Нате, полюбуйтесь — это он, Валерий Морозов, погубил блестящее дарование. Ерунда! Ни Яшку, ни меня никто не заставит заниматься чем-то другим, бросить свое дело. Хорошо. Допустим, вы все правы — я мешал тебе, я виноват в том, что ты бросила живопись. Но ты ушла. Меня не было рядом. Все зависело от тебя самой. А что изменилось? Ты потеряла время. Ради чего? Зачем ушла от меня? Я никогда не пойму этого. Ты любила меня. Так в чем дело? Не понимаю.
В и т а. Очень жаль, Валя.
Я ш а. Все элементарно, Валя. Рядом с тобой никто из нас не может стоять прямо, расправив плечи. Все сгибаются. И я. Я это делаю лучше всех, Валя, так естественно и непринужденно, что даже сам не замечаю этого.
В а л е р и й. Чепуху городишь!
Я ш а. А ты послушай. Ты ведь никого не слышишь, кроме себя.
В а л е р и й. Я знаю все, что ты можешь сказать.
Я ш а. Тебе кажется, что ты все знаешь, что я могу сказать. А я сам иногда этого не знаю. Я, например, не знал, что у меня тоже появляется пружина.
В а л е р и й. Какая пружина? Что ты городишь?
Я ш а. Да, да, Симочка, та самая пружина, о которой я тебе говорил. Я выламываюсь, отделываюсь шуткой, даже когда хочется стукнуть тебя, потому что ценю твое упорство, умение ясно видеть цель. Я преклоняюсь перед твоей требовательностью к себе. Но ты не замечаешь, как эта твоя беспощадность к себе оборачивается равнодушием, просто жестокостью к тем, кто тебя же любит. Ты и не подозреваешь, что любой человек в нашей лаборатории, не говоря обо мне, мог бы сделать в тысячу раз больше, если бы он перестал быть для тебя только сотрудником, а стал еще и человеком. Ты возмущаешься, что я теряю интерес к работе? Да, теряю. Но с этим все, Валя. Запомни. А у Витки, у нее другая конструкция. В ней мало углерода. Ломкая структура. Если бы она не ушла, ты бы ее сломал, ты превратил бы ее в собственную тень. И, если хочешь знать, больше всего я ее уважаю за то, что она ушла от тебя. Зачем ты ее позвал? Что ты от нее хочешь?
С и м а. Он может не говорить. Я скажу. (Валерию.) Ты хочешь, чтобы она вернулась. Я это давно чувствую. Вот, Яшенька, какая смешная история. В таких случаях, кажется, надо уходить. Но я не уйду так, сразу. Как же будет с нашей свадьбой, Валя? Я тебе говорила — подумай. А ты все настаивал, торопился. Гостей назвали. Я материал на свадебное платье купила. Вот смеху-то!
Я ш а (после паузы). Что же ты молчишь, Валя?
В и т а (Симе). Ты смотришь на меня, как будто это я помешала твоей свадьбе.
С и м а. А кто? Если бы ты не пришла, все было бы по-другому.
В и т а. И ты была бы счастлива, понимая, как он к тебе относится?
С и м а. Да. Мне это все равно. Пусть так, но я люблю его. Можешь ты это понять?
В и т а. Могу. Я понимаю это, Сима. Но я слишком хорошо знаю Валерия. Рано или поздно с тобой произойдет в этом доме то, что случилось со мной.
В а л е р и й. Ну что, наконец, произошло в этом доме?! Что, тебя здесь пытали?! Скажи, в чем я виноват? Что я тебе сделал плохого?
В и т а. Нет, Валя, я тебя ни в чем не виню. Я просто хочу разобраться. Что помешало нам быть вместе? Я не знаю, откуда это в тебе. Но ты придумал себе какую-то броню, какой-то заслон от всего, что происходит вокруг. Только дело, только то, что тебе нужно. Но эта броня, она не пропускает воздуха. Ты боишься, что люди отберут у тебя что-то, но ведь они и дают. Так жить нельзя. Ты себе не позволяешь быть самим собой. Поэтому плохо и тебе, и твоим близким. Ты сказал, что вот я ушла, тебя не было рядом, а я только потеряла время. Нет, Валя, нет. Вчера ночью, у реки, я спустилась к мосткам. Сижу. И такое на меня нашло — не дай бог никому… Не хочется вспоминать. А потом вышел из своего дома бакенщик, стал возиться с лодкой. А я стала вспоминать… все, все. Вспомнила ребят из порта, девчонок, с которыми работала на стройке, Володьку Зотова. Он привел меня сюда потому, что ему хотелось, чтобы я стала художником. Вспомнила твоего отца, которого уже нет… Ты всегда говорил, что я фантазерка. Да, наверно. Но там, на мостках, на какое-то мгновенье мне показалось… Ладно, ты не поймешь, как могут помочь люди, даже если их нет рядом. Но мне захотелось писать. Впервые за все это время. Да, Сима, он хочет, чтобы я вернулась. Но я не вернусь. Я не могу вернуться.
Вбегает И г н а т.
И г н а т. Валерий Николаевич, уймите Стаську, я не хочу, чтобы была драка.
Вбегает С т а с и к, за ним Л е л ь к а.
С т а с и к. Проси у него прощения!
Л е л ь к а. Стасик, не трогай его, ничем он меня не обидел.
Вбегают О л я, Л ю б а, Ю л я и М и ш а.
О л я. Игнат, Стаська прав, извинись.
И г н а т. Лелька здесь ни при чем. Твой Стасик просто ревнует.
С т а с и к (бросается к Игнату). Подлюга!
Лелька держит Стасика. Стасик вырывается, вновь бросается к Игнату.
В а л е р и й. Стаська, перестань!
С т а с и к. А чего он издевается над Лелькой, довел до того, что Лелька институт бросает! Он в глаза называет его бездарью и ничтожеством, а этот болван только хихикает.
О л я (Игнату). Ты унижаешь его человеческое достоинство.
И г н а т. Бред. Лелька, я унижаю тебя?
Л е л ь к а. Нет, он меня не унижает.
С т а с и к. Ты помолчи. Я с Лелькой сидел на одной парте. Я сам у него сдирал задачки по физике. Бывало, Лелька?
Л е л ь к а. Ну, было…
С т а с и к. На приемных в институте получил все три пятерки по математикам. Я вру?
Л е л ь к а. Ну, это было раньше…
С т а с и к. А теперь пресмыкаешься перед этой сильной личностью? (Бросается к Игнату.)
И г н а т. Валерий Николаевич, успокойте его.
Я ш а (берет под руку Стасика, отводит в сторону). Спокойно. Возьми себя в руки. Бей словами. Слово — самое острое оружие. Давай.
С т а с и к. Я ненавижу его! Гад!
Я ш а. Не то, Стасик!
С т а с и к. Он как чума! К кому ни прикоснется — поминай, как звали. «Наука — для сильных»!.. А сильный у нас только один — Игнат Радченко! Что ты сделал с Лелькой?!
И г н а т. Валерий Николаевич, объясните ему, что наш институт не для хлюпиков. Если на то пошло, я говорил Лельке — не бросай. Он сам решил. Сам?
Л е л ь к а. Сам.
И г н а т. И хорошо, что он понял это сейчас. Потом было бы хуже…
Л е л ь к а. Конечно. И так три года даром пропали… А вообще-то ничего страшного… Только вот как матери сказать? Не решаюсь — она расстроится. Все говорили, что я способный, она верит, что я стану ученым. А если правду сказать… я бы не хотел уходить из института. Я мог бы пересдать, но… вряд ли стоит.
С т а с и к (Игнату). Лелька не уйдет из института. А если скажешь ему хоть слово, сам вылетишь!
М и ш а. Понял?!
И г н а т. А ты иди целуйся в лифте!
Л ю б а. Зачем смеешься над ними? Они лю