бят друг друга, а ты… хвастаешься, что никто не заставит тебя жениться до тридцати лет… а пока, конечно, наука требует собранности… У тебя нет времени… на сантименты, ты действуешь с девушками иначе…
И г н а т. Что ты от меня хочешь? Я тебе обещал что-нибудь?
О л я. Игнат?!
Л ю б а. Нет. Что ты можешь обещать, если у самого за душой ничего нет?
И г н а т. Наши отношения здесь ни при чем. Речь идет о Лельке! Возможно, у него есть способности. Но если он сам не может решить, оставаться ему в институте или нет, надо уходить. Валерий Николаевич, ну, скажите вы им, что такое наука. Вы сами говорили — наука не для слабых. Современный ученый — это прежде всего человек сильной воли.
С т а с и к. Вот-вот! Воля! Кричишь о сильной воле. А воля — это заставить Лельку стать человеком, а не топтать его ногами. Я тоже за сильную волю. Но по-настоящему сильные люди всегда добры! Они любят людей!
И г н а т. Красивые слова. Но мы живем в двадцатом веке. Это век атома, и ты увидишь, время покажет, кто ему нужней — те, которые занимаются делом, или сентиментальные болтуны. Я не верю, что эти люди способны дать что-нибудь науке. Время без жалости их сметет.
М и ш а. Какие страсти! Не пугай нас, Радченко, временем. Время — это мы, дорога, по которой мы идем. И мы не бросаем своих, если им трудно идти. Надо бы знать, у тебя по марксизму пятерка.
Л ю б а. У него все пятерки.
М и ш а. И Любашу обидел… тоже время виновато?
И г н а т. Никто ее не обидел. Сама напросилась.
В а л е р и й. Убирайся отсюда. Сию минуту.
И г н а т (растерянно). Что?
Я ш а. Валя, мальчик излагает идеи, выражается цензурно, зачем же гнать его?!
И г н а т. Вы меня гоните, а сами думаете так же, как я, потому что ученый не может думать иначе.
В а л е р и й. Ты дикарь! Гусеница! Червяк! Чтобы духу твоего в моей лаборатории не было!
И г н а т. А я думал, вы — личность. (Уходит.)
Я ш а. Неинтеллигентно, Валя.
Л ю б а. До свидания.
Ю л я. Миша, попрощайся.
М и ш а. Спокойной ночи.
Люба, Юля и Миша уходят.
Л е л ь к а (тихо Стасику). Стаська, это удобно, если я Любу провожу? Ей далеко…
С т а с и к. Проводи.
Лелька уходит.
О л я (Стасику, тихо). Доволен?
С т а с и к. Доволен. Покончили наконец с игнатизмом.
О л я. Не очень-то задавайся. Пошли.
С т а с и к (Валерию). Завтра с утра девчонки придут убирать. Пока.
О л я. Спокойной ночи.
Стасик и Оля уходят.
В и т а. Поздно. Кажется, и мне пора.
В а л е р и й. Погоди. Послушай. Я должен сказать… Когда ты ушла, я заставил себя не думать о тебе. И даже сегодня, до твоего прихода, я бы никогда не поверил, что так буду тебя просить. Извини, Сима. (Вите.) Я не знаю, как тебе объяснить. Вот ты сидишь в этом кресле, и я чувствую всем своим существом, как тут без тебя пусто, как тебя не хватает. Вита, останься, я больше не могу так… Не веришь?
В и т а. Верю. Но я слишком хорошо знаю — завтра ты будешь презирать себя за минутную слабость. Ты даже представить не можешь, как часто я думала об этой встрече и как мне хотелось увидеть тебя другим. Этого не случилось. Возьмешь себя в руки и через две недели сыграешь свадьбу, если только Сима захочет такого счастья. До свидания.
Я ш а. Я провожу тебя.
В и т а. Не надо, Яша. Я пойду одна. (Уходит.)
Валерий подходит к окну, открывает занавеску. Сима медленно идет к двери.
В а л е р и й. Куда ты?
С и м а. Домой.
В а л е р и й. Я должен тебе объяснить…
С и м а. Нет, не надо ничего объяснять. Я думала, что все смогу стерпеть, лишь бы ты был со мной. Меня не трогало, когда в институте болтали, что хочу женить тебя… И даже сегодня, здесь, все еще казалось — ничего, перетерплю. Мне, оказывается, очень много надо, больше, чем я думала. Я хочу, чтобы ты любил меня, как любишь ее. А без этого, Валя, не нужна мне свадьба и белое платье… Нет, вру. Я мечтаю об этом. Я хочу быть твоей женой. Но не хватает одного. Ты меня не любишь. Было бы хуже, если бы мы поженились… Прощай, Валя. (Уходит.)
Валерий отошел к окну. Яша сел в кресло.
В а л е р и й. Ну, а ты что уселся? Иди.
Я ш а. Не так мы с тобой живем, Валька… Это очень хорошее дело — жить на белом свете. Но и делать его надо лучше, чем мы пока умеем.
Входит З о я.
З о я. Извините, можно?
Я ш а. Заходите.
В а л е р и й. Что, подписать?
З о я. Вот гранки. Я тут кое-что изменила… добавила… от себя. Если вам не понравится, еще можно выкинуть. Всего шесть строк. Вот здесь.
Валерий берет гранки, смотрит на них, просматривает, потом возвращает Зое.
В а л е р и й. Что-то ничего не понимаю, не могу сосредоточиться. Прочтите, пожалуйста, сами.
З о я (читает). «Вы нажимаете кнопку, и скрытое в магнитной пленке изображение возникает перед вами. Вы увидите полет космической ракеты и соборы Московского кремля, гигантские плотины, перекрывающие сибирские реки, полотна Левитана и слепящую белизну горных вершин. Показать людям всю красоту мира — вот ради чего работают ученые нашей лаборатории».
В а л е р и й. Я этого не говорил.
З о я. Вычеркнуть?
Я ш а. Оставьте.
В а л е р и й. Хорошо. Оставьте.
З а н а в е с.
1960
ПРИГЛАШЕНИЕ К ПОДВИГУКомедия
Н и к о л а й М о л о д ц о в.
С т а р и к в к а ч а л к е.
С т а р и к в к р е с л е.
Л ю б а.
К а п а.
Л и д а.
М е д в е д е в С е р г е й С е р г е е в и ч.
С т р у ч к о в В а с и л и й В а с и л ь е в и ч.
К л ю е в С е м е н С е м е н о в и ч.
М о л о д о й ч е л о в е к.
Т р и п р и я т е л я М о л о д ц о в а и еще ряд эпизодических персонажей, роли которых исполняют три актера — те же, что и приятелей Молодцова.
ПРОЛОГ
В кресле-качалке сидит с т а р и к. Он бородат и широк в кости. На нем толстый шерстяной свитер, брюки засунуты в носки, на ногах резиновые тапочки. Перед стариком стоит М о л о д ц о в.
С т а р и к в к а ч а л к е (покачиваясь). Итак, моя долгая жизнь подходит к концу. (Улыбается.) Дни мои сочтены. Но я спокоен. Я был счастлив. Говорят, что каждый человек должен посадить хоть одно дерево. Я посадил семнадцать деревьев, не считая кустов. Ты, кажется, улыбаешься?
М о л о д ц о в. Нет, дедушка.
С т а р и к в к а ч а л к е. Я вырастил сад — он дает плоды. Я построил дом — в нем живут люди. Я никогда не хворал, потому что каждый день, возвращаясь со службы, я брал в руки лопату или грабли и шел в сад. Я дышал свежим воздухом, и физический труд укреплял мои мышцы. Ты опять улыбаешься?
М о л о д ц о в. Нет, дедушка, я слушаю.
С т а р и к в к а ч а л к е. Подойди ко мне, Николай, и потрогай мои мускулы.
Старик сгибает руку в локте. Молодцов подходит к старику, щупает его мышцы, одобрительно кивает головой.
Пять лет назад я легко разгибал подкову. И я умираю не от болезней и даже не от старости — просто все, что я хотел сделать, я сделал.
М о л о д ц о в. Ну что ты, дедушка, ты еще…
С т а р и к в к а ч а л к е. Молчи и слушай. Я долго думал, кому оставить свой дом. У меня пять человек детей и тринадцать внуков. Правнуков я не считаю — они еще малы. Всю жизнь я был трудолюбив и расчетлив. Я обдумывал каждый шаг и взвешивал свой поступок. И мне это в конце концов надоело! Я разрезал лист бумаги на тринадцать частей и написал имена всех своих тринадцати внуков. Я свернул эти бумажки в трубочки и положил их в старую ушанку. Я решил, что жребий вытянет первый человек, который пройдет мимо моего дома. Первым человеком оказался милиционер. Он снял с правой руки белую перчатку и вытянул эту трубочку.
Старик передал Молодцову свернутый в трубочку листок бумажки.
М о л о д ц о в (удивленно). Я?
С т а р и к в к а ч а л к е. Да. Тебе я оставляю свой дом. И я благодарю бога, что рука судьбы вытянула твое имя, потому что из всех внуков больше всех я люблю тебя. Ты расстанешься с общежитием и будешь наконец иметь собственный угол. Иди. И помни: человек рвется к небесам, но ходит он по земле.
В старинном кресле с высокой спинкой и резными подлокотниками сидит худенький с т а р и к. Ноги его укрыты клетчатым пледом, седую голову покрывает черная шапочка, на плечи наброшен женский пуховый платок. Перед стариком стоит М о л о д ц о в.
С т а р и к в к р е с л е. Врачи разрешили мне говорить не больше пяти минут в сутки. Итак, Коля, дни мои сочтены. Моя жизнь подходит к концу.
М о л о д ц о в. Что вы, профессор, вы еще…
С т а р и к в к р е с л е. А!.. Сколько веревочке ни виться… Я достаточно стар, чтобы смотреть в глаза правде-матке. Подойди ко мне, Коля. (Сгибает руку в локте.) Потрогай мои мышцы.
Молодцов почтительно дотрагивается до руки профессора.
Да, да, у меня никогда не было мощных бицепсов. Я мало бывал на свежем воздухе и совершенно не занимался физкультурой. Я был хилым ребенком, и врачи считали, что я долго не протяну. Но я их надул! Я дожил до восьмидесяти семи лет! Труд! Повседневный труд каторжный был моим здоровьем! И сила духа заменила мне бицепсы. Я напечатал триста семьдесят девять научных работ, не считая мелких публикаций.
М о л о д ц о в. Ваше имя, профессор…
С т а р и к в к р е с л е. Чепуха! Мои труды уже сегодня вчерашний день науки. Молодые люди, знакомые со мной только по учебникам, полагают, что я давно сыграл в ящик. А я и тут всех надул! Подойди ко мне, Коля.