Т а м а р а. Простите.
В о е н в р а ч. Ладно, иду. Если лейтенанту хуже станет, сделаешь инъекцию. (Уходит.)
Л и ф а н о в. Вот, Тамарочка, какие дела. Могу без ноги остаться. Ну-ка, мигом… разыщи мне Андрюшку.
Т а м а р а. А зачем он вам?
Л и ф а н о в. Ты в библиотеке погляди.
Т а м а р а. В библиотеке? Хорошо, посмотрю в библиотеке…
Г е л ь м у т, Д и т е р и Т е о сидят на партах. А н д р е й лежит на полу. Входит У р с у л а.
Г е л ь м у т. Кто это? Стой!
Т е о. Девчонка какая-то.
Г е л ь м у т. На кой черт ты сюда притащилась?
Урсула молчит.
Я тебя спрашиваю. Отвечай!
Урсула молчит.
Т е о. Я, кажется, видел ее. В подвале под магазином. Как тебя зовут?
У р с у л а. Урсула. Я трое суток никого не видела. Дверь завалило, и я не могла выбраться. А потом снаряд попал в стену, меня засыпало. Я вам не помешаю. Я не могу быть одна. (Плачет.)
Т е о. Что с тобой?
У р с у л а. Если бы я не пустила этих девочек, они бы остались живы.
Д и т е р. О чем ты говоришь?
У р с у л а. Кассирша сказала, что продала пятьдесят два билета. В нашем кино шел «Барон Мюнхгаузен» с Гансом Альбертсом. Когда началась картина, я уже в темноте посадила в пятый ряд какого-то инвалида, вышла из зала и поднялась в будку. Эрих обещал сварить кофе.
Д и т е р. Ну и что?
У р с у л а. Они все остались там… Никто не вышел… И если бы я не поднялась в будку, я бы тоже…
Д и т е р. Ты работала в кино?
У р с у л а. Я заменяла билетершу. Эти три девочки, такие же, как и я, им не было еще шестнадцати… я не имела права их пускать. Но они так просили, и я их пропустила… они хотели посмотреть Ганса Альбертса…
Т е о. Идиотки! Нашли время в кино ходить!
Андрей застонал.
У р с у л а (испуганно). Кто это?
Т е о. Пленный.
У р с у л а. Русский? Откуда он?
Г е л ь м у т. С неба свалился…
У р с у л а. Я еще никогда в жизни не видела русского.
Т е о (насмешливо). Погляди — у него хвост сзади.
У р с у л а (испуганно). Хвост?
Тео хохочет.
(Удивленно.) Волосы светлые. И уши… (глядя на Тео), как у тебя. А что он… ест?
Т е о. Он не ест, он только водку пьет.
Тео и Гельмут хохочут. Андрей снова застонал.
У р с у л а. Ему плохо. Может быть, ему надо оказать помощь?
Г е л ь м у т. Кому? Русскому?
У р с у л а. Он все-таки раненый.
Г е л ь м у т. Он — враг. Понимаешь, враг?!
Вбегает Р е й н г о л ь д.
Р е й н г о л ь д. Русские! Они идут сюда!
У р с у л а. Ну вот и все. Конец.
Г е л ь м у т. Тео, Дитер, возьмите пленного! Все в укрытие. Оружие наготове. Не стрелять до моего сигнала. Первым стреляю я.
У р с у л а. Не стреляйте. Умоляю — не стреляйте. Будет только хуже.
Г е л ь м у т. Молчи, дура!
Все скрылись за партами. Дитер и Тео уносят Андрея за шкаф. После короткой паузы входят двое советских солдат-связистов — К о р о б к о в и С и н и ц а.
К о р о б к о в. Гляди-ка, лампочка горит.
С и н и ц а. Движок запустили. Медсанбат наверху. Вот, скажем, Коробков, ногу тебе оттяпать надо, без свету разве оттяпаешь?
К о р о б к о в. У тебя, Синица, язык без костей! Тьфу!
С и н и ц а. Вот что я тебе скажу, Коробков. Ежели это медсанбат, мы с тобой аккурат в тупик уперлись. Поворачивай оглобли, Коробков, поверху линию надо тянуть.
К о р о б к о в (подошел к шкафу, достал из него классный журнал). Журнал… Погляди-ка, у немцев-то как у людей — фамилии по алфавиту, против фамилий клеточки, в клеточках отметки.
С и н и ц а. А домику этому, я тебе скажу, Коробков, лет двести минимум. Не школа, а крепость.
К о р о б к о в. По случаю войны каникулы небось ученикам объявили.
С и н и ц а. Каникулы… Вот сейчас как вылезет ученичок из какой-нибудь щели, как долбанет из «фауста». И всё, каюк тебе, Коробков. Был Коробков, и нет Коробкова.
К о р о б к о в. Что у тебя, Синица, за привычка языком молоть? Тьфу!
Связисты уходят. Синица забывает катушку с проводом.
Д и т е р. Провод забыли.
Р е й н г о л ь д (Урсуле). Дуреха! Ты что в меня вцепилась? Схватила так, что я едва не взвыл… (Поднял рукав.) Вон какой синячище!
У р с у л а. Они стояли совсем рядом. Я слышала их дыхание… и запах табака. Когда один из них подошел к шкафу, я чуть не потеряла сознание. (Рейнгольду.) Извини, я просто очень испугалась.
Р е й н г о л ь д. А если бы началась стрельба? Что тогда? Почему мы не стреляли, Гельмут?
Г е л ь м у т. Тебе не терпится пострелять? Успеешь. (Урсуле.) Убирайся.
Т е о. Куда же она пойдет?
Г е л ь м у т. Это ее дело.
Д и т е р. Ты посмотри на нее — она еле на ногах стоит. Куда ей идти?
Р е й н г о л ь д. Не до нее сейчас. На что нам такая обуза?
У р с у л а. Не гоните меня, мне страшно.
Р е й н г о л ь д (разглядывая руку). Нет, вы подумайте, какой синячище… И откуда у нее такая сила, прямо мертвая хватка…
У р с у л а. Конечно, я мешаю вам, путаюсь под ногами. Я все прекрасно понимаю, но уйти не могу. Боюсь.
Г е л ь м у т. И все-таки тебе придется оставить нас. Рано или поздно начнется бой, стрельба… и психопатки нам не нужны…
Т е о. Да, пожалуй, это дело не для тебя. Там, в подвале под магазином, есть лифт для подъема товаров, через него можно выбраться на улицу. Пойдем, я провожу тебя.
Д и т е р. Они правы, тебе лучше уйти. Мы отсюда, может быть, и не выберемся. А тебе-то зачем… оставаться с нами?
Т е о. Идем.
У р с у л а. Нет, нет, я останусь. Я не буду вам в тягость. Обещаю. Я даже вам могу помочь. Пришить что-нибудь, постирать, погладить… Я хорошо готовлю… особенно мясо.
Р е й н г о л ь д. Мясо?
Г е л ь м у т. Когда ты последний раз видела мясо?! Идиотка!
У р с у л а. Не прогоняйте меня. Я буду вас… развлекать. Я очень веселая.
Р е й н г о л ь д. Да… С тобой обхохочешься.
У р с у л а. Не веришь? Я прекрасно пою и танцую. Вот, пожалуйста. (Поет.)
Ах, нет, ни миллионы, ни золото
Мне не волнуют кровь.
Для счастья нужна лишь музыка
И любовь, любовь, любовь!
Рейнгольд, Тео, Дитер и Гельмут начинают хлопать в ладоши, потом Тео подхватывает Урсулу, начинает с ней танцевать. Во время танца Гельмут отталкивает Тео и танцует с Урсулой. Из-за шкафа выползает А н д р е й. Опираясь о шкаф связанными руками, он пытается подняться. Первым его замечает Рейнгольд.
Р е й н г о л ь д (бросается к Андрею). Стой!
Андрей бьет Рейнгольда головой в живот, Рейнгольд падает. Андрей бросается к выходу, его настигают Гельмут и Тео, опрокидывают на пол.
А н д р е й. Со мной вы, конечно, справитесь… Четверо на одного со связанными руками… А дальше что? Что вы будете делать дальше? Вам некуда идти.
Т е о. Что же ты нам посоветуешь?
Г е л ь м у т (удивленно). Ты у него спрашиваешь совета?
Т е о. Погоди. Может быть, он скажет что-нибудь дельное. (Андрею.) Ну, говори.
А н д р е й. Хотите остаться в живых?
Т е о. Допустим.
Р е й н г о л ь д. Что за постыдный разговор, Тео?!
Т е о. Погоди. Мне интересно, что он скажет.
А н д р е й. Для вас самое лучшее — сдаться мне в плен.
Тео бьет Андрея по лицу.
Г е л ь м у т. Русские расстреливают пленных на месте.
А н д р е й. Тебе кто это сказал? Геббельс?
Г е л ь м у т. Это знают все.
А н д р е й. Вранье. Никто вас и пальцем не тронет.
Г е л ь м у т. Хватит болтовни. Мы не должны унижать себя разговорами с этим ублюдком. (Достает и раскрывает нож, передает Тео.) Прикончи его.
Тео взял нож, шагнул к Андрею.
А н д р е й. Мама… Мама… Я боюсь, мама…
М а т ь. Что с тобой, родной? Тебе что-нибудь приснилось?
А н д р е й. Да, мне страшно, мама…
М а т ь. Иди сюда, ко мне… Да ты весь дрожишь… Не бойся, ты со мной. Это только сон… Что тебе приснилось?
А н д р е й. Фашисты. Они влезли в окно, разбили стекла… Они очень страшные, мама, черные, лысые, а у самого главного хвост, как у крысы… Они все мокрые, мама…
М а т ь. Успокойся, малыш. Папа не пустит к нам фашистов.
А н д р е й. Я тоже их не пущу. Я поставлю на окно свою зеленую пушку, и они испугаются.
М а т ь. Конечно, испугаются. Спи, мой маленький, спи.
Т е о (бросает нож). Я не мясник.
Р е й н г о л ь д (поднимает нож). Я… Я это сделаю. (Подходит к Андрею.)
А н д р е й. Научите его держать нож, а то он порежет себе палец.
Р е й н г о л ь д. Ты еще меня учишь!.. Закрой глаза. Слышишь, закрой глаза!
А н д р е й (резко). А ну, брось нож! Брось!
Рейнгольд роняет нож.
Г е л ь м у т (подбирает нож). Трусы! Видно, придется мне. (Заносит нож.)
Урсула в последний момент бросается к Гельмуту, повисает на его руке.
Возле Л и ф а н о в а сидит Б а р а б а н о в.
Б а р а б а н о в. Сидим это мы, ждем перевязки… Ну, думаю, не иначе, как генерала перевязывают, стараются, работают на совесть. И что же ты думаешь, лейтенант? Открывается дверь, и какой такой генерал выходит?
Л и ф а н о в. Какой генерал?
Б а р а б а н о в. Немец выходит. Рыжий. Морда вот такая. Улыбается. Доволен. Вот я тебя и спрашиваю: справедливо? Чтобы солдат русский дожидался, пока немцу перевязку делают?! Там их стреляют, тут перевязывают. Так и война не кончится.