Л ю д а. Вы шкаф к перевозке подготовили?
Б е л ы й. Шкаф? А как же! Подготовили. От вещей освободили. Пустой стоит. А вещички вот… в чемоданы сложили. Чин чинарем.
Л ю д а (все еще недоверчиво). А где ваша машина?
Б е л ы й. Машина? Бензин кончился. Я шофера отпустил… заправиться. А мы пока со шкафом занимались, вещички складывали.
Л ю д а. Вы разве не один?
Б е л ы й. Нас двое.
В и к а. Двое? Где же второй?
Сверху спускается М у х и н.
М у х и н. Это я второй, Вика.
Л ю д а. Генка?!
В и к а. Генка? Ты?.. Что ты тут делаешь?
М у х и н. Принимаю участие в ограблении вашей дачи. Дай закурить.
Б е л ы й. Ты чего представляешься, чего мелешь? Они поверить могут. Мы только-только разобрались, а ты снова здорово.
В и к а. Я думала… ты еще… там.
М у х и н. Как видишь, я уже здесь.
Входит Р е г и н а.
В и к а. Что ты тут делаешь? Ты разыскивал меня?
М у х и н. Если я не заслуживаю твоего доверия, спроси у нее. (Показывает на Регину.) Она подтвердит: мы грабили твою дачу.
Р е г и н а. Не верьте ему! Мы с ним поспорили, вот он теперь доказывает. Дурачок…
Л ю д а. Что он доказывает?
Р е г и н а. Теорию свою доказывает… дурацкую.
М у х и н (Регине). Ладно, иди! Иди!
Р е г и н а. Никуда я отсюда не пойду. Я — свидетель.
М у х и н. Какой ты свидетель! Что ты обо мне знаешь? Я хотел ограбить эту дачу!
Б е л ы й. Неуравновешенный какой-то, просто псих. Да не слушайте его, шкаф-то неподъемный, одному не управиться, я и прихватил его подмогнуть.
М у х и н. Ложь! Ни слова правды! Ты привел меня сюда, к мифической Антонине. Где она, твоя Антонина? Тоня-Тонечка?! Ее и на свете не существует.
В и к а. Гена, ты заблуждаешься. Жора, очевидно, имеет в виду нашу домработницу Тоню.
Б е л ы й (торжествующе). А то кого же! Тоньку Клягину! Ее! А ты не верил!
М у х и н. Жора? Какой он Жора? Он Митя.
Б е л ы й. Ну и что, что Митя? В паспорте Митя, а все зовут Жорой!
М у х и н. Митя… Жора… Тоня… Я, кажется, сойду с ума.
Л ю д а. Слава богу, разобрались — и ладно. Как вы считаете, Жора, можно ли вынести шкаф или придется разбирать?
Б е л ы й (почесав в затылке). Да это как сказать… Поглядеть надо, примериться.
Л ю д а. Пойдемте посмотрим.
Б е л ы й. Пойдемте. (Неуверенно покосился на Мухина.) Я сейчас.
Белый и Люда уходят наверх.
Р е г и н а. Ну что, Кукушкин, утих?
М у х и н. Слушай, ты, карета «скорой помощи», что ты ко мне привязалась?! Кто я тебе?! Кто ты мне?! Я тебя первый раз вижу!
Р е г и н а. Кукушкин, ты обнаглел!
М у х и н. Запомни раз и навсегда — я тебе не Кукушкин. (Вике.) Скажи ей, чтобы она исчезла, испарилась, аннигилировалась.
Р е г и н а. Я понимаю, тебе необходимо объясниться с гражданкой Ковалевой. (Берет свой чемодан.) Хорошо, я исчезаю. Но ненадолго. (Уходит.)
В и к а. Скажи правду, Гена… ты здесь потому, что разыскивал меня?
М у х и н. Нет, не потому.
В и к а. Ты действительно приехал с этим… Жорой?
М у х и н. Да, с Жорой. А ты? За шкафом приехала?
В и к а (скорбно). Гена… Геночка… Неужели прошел только год?
М у х и н. Это много или мало?
В и к а. Целая вечность.
М у х и н. Вышла замуж?
В и к а. Да, Гена. (Вздохнула.)
М у х и н. За профессора?
В и к а. Да, Гена. (Снова вздохнула.)
М у х и н. А как же Мурзиков?
В и к а. Он иногда заходит. А ты, Гена… как ты провел этот год?
М у х и н. Прекрасно жил. Простой, здоровой жизнью. Колония, в сущности, мало чем отличается от обыкновенной жизни. Так же ходят на работу, в кино, на политзанятия. Кружки есть. Художественная самодеятельность: хочешь — пой, хочешь — рисуй. Трехразовое питание. Зарплату на сберкнижку переводят. Все как у людей, разве что воли нет… Нельзя за ворота выйти. Профессию новую освоил — шлифовальщик.
В и к а (сочувственно). Но тебя окружали настоящие преступники?
М у х и н. Разные люди окружали. Как, впрочем, и всюду. А Мурзиков все никак от тебя не отстанет? Ты замуж вышла, а он все ходит. (Беззлобно.) Фальшивый он человек.
В и к а. Почему фальшивый?
Мух ин. На предварительном следствии правду говорил, а на суде такое понес… сама слышала. Будто я сказал: «Транзистор загоним». Да если б и сказал, что он мог слышать? Лежал в грязной луже, пузыри пускал.
В и к а. Он до сих пор переживает. Он испугался.
М у х и н. Пусть живет. Мне он неинтересен.
В и к а. Почему ты не отвечал на мои письма?
М у х и н. А что было отвечать? Жаловаться на несправедливость? Не было оснований. Сетовать на судьбу? Бессмысленно.
Входит Б е л ы й с сантиметром в руках.
Б е л ы й. Восемьдесят пять сантиметров… По ширине вроде проходит. (Уходит.)
В и к а. Ты не отвечал на мои письма… и я поняла, что ты меня разлюбил.
М у х и н. Правильно поняла. Только я-то думал, что ты выберешь Мурзикова.
В и к а. Мурзиков? Мы ходили на каток, танцевали… Но ведь это все… детство.
М у х и н. А твой профессор — уже не детство?
В и к а. Да, мой профессор — это не детство. Ты правильно сказал: все, что было до этого… было детство…
М у х и н. Почему ты не пришла на свидание… после приговора?
В и к а. Мне сказали, что ты свидание отменил.
М у х и н (кивнул). Боялся, что будешь… жалеть меня.
В и к а. На суде ты не смотрел в мою сторону.
М у х и н. Видел я тебя. Боковым зрением.
В и к а. Ты не думай, пожалуйста, что я вышла замуж потому, что тебя не было рядом… или потому, что я… разочаровалась в тебе. Просто я почувствовала к этому человеку такое, чего не испытывала никогда. Высокий, в белом халате, он приходил в аудиторию и читал свои лекции. А я не могла ничего записывать. Я только смотрела на него и слушала. Смотрела и слушала. И не понимала, о чем он говорит, я просто слушала его голос.
М у х и н (насмешливо). У него лирический тенор или драматическое сопрано?
В и к а. Как ты нехороши говоришь, Гена! (Обиженно отвернулась.)
Входит Б е л ы й.
Б е л ы й. Высота… без малого два метра. По высоте… тоже проходит. (Вике.) Шкаф, красавица, разбирать не будем, так вынесем. (Мухину, тихо.) Пора рвать когти.
М у х и н (так же тихо). Рви сам.
Белый уходит наверх.
В и к а. Что он тебе сказал? Он торопится?
М у х и н. Да, спешит. Нет, Вика, я не искал тебя. И в мыслях не было. Я для себя решил — из прежней жизни никого видеть не хочу. И тебя не хотел видеть… и маму. Даже подумывал, если можно, имя сменить… и фамилию. А ты, выходит, теперь замужняя женщина. Жена профессора Кривошипова. Су-пру-га…
В и к а. Мне и самой не верится. Все произошло так внезапно… Он остановил меня после занятий и спросил: «Ковалева, почему вы не записываете мои лекции? У вас феноменальная память?» А я стою, не могу произнести ни единого слова. А он… все сразу понял. Я почувствовала, что он все понял, потому что он покраснел. Представляешь себе, покраснел, смутился.
М у х и н. Да нет, нет, все нормально. Какие у меня могут быть к тебе претензии? Было бы смешно. Люди живут бок о бок, сходятся-расходятся, а тут целый год… ждать какого-то уголовника.
В и к а. Зачем ты так говоришь?
М у х и н. А так оно и есть. Если бы ты меня ждала, это было бы противоестественно. Слава богу, не на фронт уехал, сражаться за родину. Несколько иная ситуация, я бы сказал. Ну, допустим, ты бы меня ждала. И вот я явился. Мы решили пожениться. Приходим в загс. Берут наши паспорта. Шлепают штампики. Директор этих бракосочетаний произносит речь: надеюсь, дорогой товарищ жених, в дальнейшем с вами никаких эксцессов происходить не будет, дескать, надеемся, что вы завязали и больше воровать не станете.
В и к а. Ой, Генка, Генка… Ну зачем тебе понадобился этот злополучный транзистор?
М у х и н. А ты не догадываешься?.. Да нет, дело не в транзисторе. Дело в том, что ты просто меня совсем не любила.
В и к а (обиженно). А ты сам? На суде — ни одного взгляда в мою сторону! Я бегу сломя голову на свидание — мне говорят: «Он вас не хочет видеть». Я, как дурочка, чуть не каждый день пишу письма… Ни строчки в ответ! Может быть, если бы ты написал мне хоть строчку… я бы ждала тебя не год, а два… пять… не знаю, сколько.
М у х и н. Зачем я взял с собой Мурзикова в тот вечер? Если бы мы были вдвоем, все было бы по-другому… Нет, конечно, я тебя не разыскивал… я ведь ничего не знал, что ты замуж вышла и что на твоей даче окажусь… Но повидать тебя хотел… тебя и больше никого, потому что мне не с кем больше посоветоваться.
В и к а. О чем?
М у х и н. У меня настроение, Вика… хуже, чем на скамье подсудимых. Там была ясность: посадят — буду сидеть. А сейчас… Смешно сказать — целый год думал, не мог придумать, куда мне из колонии податься. А когда спросили, на какой город выписывать документы, назвал Лодейное поле. А почему Лодейное поле — сам не знаю. С детства название запомнилось. А в общем, если без вранья, я все-таки хотел, чтобы ты меня дождалась.
Сверху спускается Б е л ы й, за ним Л ю д а.
Б е л ы й (возбужденно). Ну и дела! Ну и дела! Слушай, Мухин, вот Людочка говорит…
Л ю д а. Не называйте меня Людочкой.
Б е л ы й. Извините. Вот Людмила Васильевна… Слушай, она не врет?!
М у х и н. Что… не врет?
Б е л ы й. Ну, что эта вот… хозяйка, дочь ейная, твоя баба?
Л ю д а. Ничего подобного я вам не говорила. Сказала только, что они вместе учились. (Закуривает.)
Б е л ы й. А что у них была любовь, не говорила?
Л ю д а. Во всяком случае, я вам не говорила, что она его «баба».
Б е л ы й. За грубое слово, конечно, извините, только это дела не меняет. Ну, Мухин, не ожидал от тебя. Прямо тебе скажу — удивил. Ты сам парень из себя ничего, не так, чтобы уж очень видный, но ничего… А Виктория Павловна, прямо скажу, артистка, ей только в кино сниматься, королеву Шантеклера исполнять. Как же ты, Мухин, та