кую бабу упустил?
М у х и н. Уходи, Белый, убирайся отсюда!
Б е л ы й. Уйду. И тебе советую.
М у х и н. Иди сам. Нам с тобой, Белый, все равно не по пути.
Б е л ы й. Со мной не по пути? А с кем тебе по пути? (Показывая на Вику.) С ней, что ли?! Учти, Мухин, ты для нее теперь — тьфу, ты ей теперь, как рыбе зонтик…
В и к а. Как вы смеете… Кто вам позволил разговаривать в таком тоне… с моим другом?
Б е л ы й. Друг?.. Понял, Мухин, кто ты есть? Понял, на какую роль тебя поставили?! Другом у них будешь.
М у х и н (сдерживая себя). Ты торопился, Белый. Иди. Не задерживайся. Не испытывай судьбу.
Б е л ы й. За меня не переживай, за себя побеспокойся. Эх, Мухин, Мухин… Жаль мне тебя. Увидел свою кралю и раскис. Она тебя продала, а ты…
Л ю д а. Перестаньте его дразнить, Жора! Хватит…
Б е л ы й. Нет, Людмила Васильевна, я его не дразню. Он еще зеленый, жизни не знает, надо ему глаза открыть.
Л ю д а. На что вы хотите ему открыть глаза?!
Б е л ы й. Я, Людмила Васильевна, такой человек… исключительно правду люблю. Всю жизнь за нее страдаю. У меня, можно сказать, чувство справедливости особенно развито. (Вике.) Вот скажи мне, красавица… только по совести. Как на суде. Перед тем, как его замели, была у вас любовь?
В и к а. Я не желаю отвечать вам. Вы наглец!..
Б е л ы й. Была!
Л ю д а. Белый, перестаньте!
Б е л ы й. Была! Да сплыла. Парню шьют срок. Везут в колонию. А ты знаешь, что такое колония?! Это не у тети в гостях. Пирогами не кормят. Работать заставляют. Норму требуют. А не сделаешь норму, пайку срезают. Что не так — в карцер!
М у х и н. Белый!
Б е л ы й. Что — Белый?! Ты сам бедствуешь, все силы производству отдаешь, а она, извини, заместо того, чтобы тебя ждать, замуж выскочила. И не то чтобы за какого-нибудь работягу… на что он ей, работяга… профессора подловила!
В и к а. Вы негодяй, Жора! (Убегает наверх.)
Б е л ы й. Правда, она всегда глаза колет.
М у х и н. Ты ее оскорбил. Она его действительно полюбила.
Б е л ы й. Ты, Мухин, идеализмом страдаешь. В повседневной жизни опыта не имеешь.
М у х и н. Кто ты такой, чтобы меня учить?
Б е л ы й. Я? Я человек простой. (Люде.) Грузчик я, или, попросту говоря, такелажник. Сестра у меня, Наташа, знатная доярка, каждый божий день затемно встает, на ферму спешит, своих холмогорок доить… К чему это я? Ах, да… Я человек простой… Что бы я сказал, если бы меня, скажем, на суде спросили?
М у х и н. Уходи, Белый. (Взорвался.) Да уйди же ты, наконец!
Б е л ы й. Граждане судьи! Посмотрите на этого юношу. Что с ним сделали?! Обокрали его, ободрали как липку. Эта на вид невинная, симпатичная, можно сказать, женщина, украла у него самое дорогое, что может быть у человека, — она похитила у него веру в людей. (Мухину.) Вот ты говоришь, она своего профессора полюбила! Лжа все это, самая что ни на есть вопиющая лжа! Как это может такое быть, чтобы молоденькая красоточка да вдруг старика полюбила?!
Л ю д а. Жора, что вы понимаете в женщинах?
Б е л ы й. Я? Это я не понимаю в бабах?! Да я… Да вы знаете, сколько у меня их было?!
Л ю д а. Сколько бы ни было, все равно ничего не понимаете.
Б е л ы й. А что в вас понимать?! Баба так от века устроена — только свою выгоду извлекать. Вы меня извините, Людмила Васильевна, насчет вас не касаюсь, но доченька ваша… Кто она была, спрашиваю я вас, и кто она теперь есть? Была материально не обеспеченная студентка, а стала профессоршей. (Мухину.) Что на меня глаза вылупил? Ты сам прикинь: что она у той, прежней, у Варвары, изо рта вытащила?! (Люде.) Квартира у них сколько комнат?
Л ю д а. Четыре.
Б е л ы й. Машина есть?
Л ю д а. «Волга».
Б е л ы й. Дачу сам видишь. И жалованье ему государство приличное выплачивает за его полезную для народа деятельность. Вот теперь и гляди сам, что получается. Иван Игнатьевич на свою медицину всю долгую жизнь положил, трудом своим героическим, горбом, можно сказать, все это добро нажил. А твоя краля… приходит на все готовенькое. Я так скажу, граждане судьи: если по совести разобраться, судить ее надо за кражу со взломом. Опутала старика, заманила в свои сети.
М у х и н. Врешь. Все врешь. Я не верю ни единому твоему слову.
Б е л ы й. Не веришь? Ну и не верь. Еще вспомнишь Белого. Еще поймешь, кто тебе друг. Прощевайте, Людмила Васильевна. Не поминайте лихом.
Л ю д а. Нет, Жора, вы не уйдете, пока не погрузите шкаф. Нам без вас не справиться.
Б е л ы й. Вот Мухин остается. Он поможет.
Л ю д а. Вы что, смеетесь? Разве он один поднимет такую тяжесть?
М у х и н. Подниму.
Л ю д а. Надорвешься. (Белому.) Вот что, Жора, лучше вы выпейте коньяку…
Б е л ы й. Коньяку нету, я глядел.
Л ю д а. Есть. (Достает из сумки бутылку коньяку, передает Белому.) Откройте, пожалуйста. А вы, Жора, не боитесь, что я передам Ивану Игнатьевичу ваше мнение о его жене?
Б е л ы й (выпивает). Какое там мнение? Чего я такое сказал? Это ж я ему говорил. А вам я так скажу… Лично я вашу дочь, как говорится, очень даже уважаю… законно, можно сказать, себя на всю жизнь обеспечила. А ты, Мухин, не убивайся. Найдешь другую. Чего-чего, а этого добра хватает.
Люда бьет Белого по щеке.
Ух ты! Рука крепкая, как у моей маменьки.
Л ю д а. Сядьте и сидите. И помолчите, вы мне надоели!
М у х и н. Скажите мне, Люда, Вика вышла за этого… Кривошипова… по любви или…
Л ю д а. Ну что, что «или»?
М у х и н. Вы сами понимаете, о чем я говорю.
Л ю д а. Да, по любви, Геночка… Но ведь, насколько мне известно, у вас с Викой, в сущности, ничего не было.
М у х и н. То есть как… ничего не было?
Л ю д а. Вы даже, извините меня, не целовались…
Б е л ы й. Я пойду погляжу… Вроде машина подошла.
Л ю д а. Сидите, Жора, шофер сам зайдет.
Б е л ы й. Сидите, сидите… Мне каждая минута дорога. (Выпивает еще рюмку.)
М у х и н. Так. Понятно. Выходит, между нами ничего не было…
Л ю д а. Что поделаешь, Гена. Вероятно, в тебе чего-то недоставало.
М у х и н. Чего недоставало?
Л ю д а. Откуда я знаю… И зря ты затеял весь этот маскарад.
М у х и н. Какой маскарад?
Л ю д а. Зачем выдавать себя за грузчика, подкарауливать Вику на даче?!
М у х и н. Я оказался здесь совершенно случайно.
Л ю д а. Вика, может быть, тебе и поверила, но я… Ну, признайся: сколько дней ты ее здесь караулишь?
М у х и н. Говорю вам, я не знал, что это ее дача. Понятия не имел, что она вышла замуж.
Л ю д а. Теперь ты все знаешь. Почему же не уходишь?
М у х и н (растерянно). Не ухожу?
Л ю д а. Вот тебе мой совет, дружочек. Исчезни. Да поживее. Потому что ничего хорошего ты здесь не дождешься.
М у х и н. Вы правы… Как говорится, инцидент исчерпан… (Надел кепку.) Позовите ее, я с ней попрощаюсь… Или нет, не надо. (Идет к двери, останавливается.) Перед тем, как уйти, я хотел бы задать вам вопрос. Кто вам сказал, что между нами… ничего не было? Она сама? Вика?
Л ю д а. Твой двоюродный брат Мурзиков.
М у х и н. Мурзиков?.. Вездесущий, всезнающий, всюду проникающий Мурзиков? Откуда он может знать, что между нами было и чего не было?! Ладно, он мне неинтересен.
Л ю д а. Почему же? Он тебе должен быть интересен. В тот злополучный вечер вы были оба в одинаковом положении. Но, заметь, транзистор украл не он, а ты.
М у х и н. Он был мертвецки пьян, он валялся в луже.
Л ю д а. Иногда лучше пять минут поваляться в луже, чем год сидеть в колонии. А ты знаешь, что его статья «Кризис буржуазного индивидуализма» напечатана в университетском сборнике? Твой Мурзиков, который валялся в луже, даром времени не терял.
М у х и н. Он фальшивый человек.
Л ю д а. Возможно. Но он в полном порядке, дружок, а ты? Ну, хорошо, Вика дождалась бы тебя, что бы ты ей мог предложить?!
Б е л ы й (захмелев). Чего он ей может предложить? У него и хазы-то своей нет. Сирота!
М у х и н. Если люди относятся друг к другу по-человечески, этот вопрос не может даже возникнуть. Почему я должен ей что-то предлагать?! Вика, она же не такая…
Л ю д а. А какая?
М у х и н. Она не хищница.
Л ю д а. Взгляни на меня. Похоже, что у меня взрослая дочь?
Г е н к а (растерянно). Я же знаю, что у вас дочь.
Л ю д а. Знаешь. А люди, которые видят нас с Викой в первый раз, уверены, что мы просто подруги. Мне тридцать восемь лет, а мне не дают больше двадцати пяти. Быть женщиной, настоящей женщиной, — это большое искусство. Если бы я поддавалась первому порыву, жила, доверяясь только чувству, я давно бы была не Людой, а Людмилой Васильевной, не женщиной, а старухой… Вика моя дочь. Она никогда не связала бы себя с таким ребенком, как ты.
Г е н к а. С таким ребенком?..
Б е л ы й (вздохнув). Тоня-Тонечка… Цветик ты мой семицветик… (Засыпает.)
Л ю д а. Красивая женщина, и это вполне естественно, хочет хорошо одеваться. Ей нужен комфорт. Ты можешь предоставить ей комфорт?
М у х и н. Вы хотите сказать, что она элементарно продалась за тряпки?!
Л ю д а. Не груби, Гена!.. Кривошипов человек незаурядный. Личность. Ты можешь о себе сказать, что ты личность? Нет. А он личность. Когда от него ушла жена, все девчонки с Викиного курса влюбились в него. И Вика тоже.
М у х и н. Влюбилась, когда ушла жена?!
Л ю д а. Как раз в это время он начал читать свои лекции. И любая из них пошла бы за него замуж.
М у х и н. За него? Или за его квартиру, машину, дачу?
Л ю д а. За него. С его квартирой, машиной, дачей, с его положением.
М у х и н. Но ведь это отвратительно… это безнравственно!
Л ю д а. Безнравственно, если не любить.
М у х и н. А Вика?
Л ю д а. Чего ты допытываешься, дружок? Кто в этом может разобраться? Где кончается расчет и начинается чувство? Как ты знаешь, я вдова. У меня есть один друг, аспирант. Ухаживает за мной второй год, мечтает жениться. Но когда я смотрю на его обтрепанные брюки, когда я думаю о том, что он никогда не защитит свою диссертацию… не потому, что не хватит ума или таланта, а потому, что он безалаберный, вечно будет помогать другим и презирать личную выгоду… с этим ничего не поделаешь, он такой человек… Скажу тебе откровенно, замуж за него я не пойду.