— Я гуляла около старой мельницы. Оттуда вышли три человека. Затащили на мельницу. Положили на скамейку, задрали юбку, сняли штаны и ремнем…
— Ты знаешь, кто они такие? Ты встречала этих людей раньше?
— Нет. Не встречала.
— Как ты считаешь, это был хулиганский акт или они ставили перед собой какую-то цель? Если цель, то какую? Угроза? Предупреждение? Наказание?
— Они меня пороли и воспитывали.
— Какими словами воспитывали? Постарайся припомнить точно.
— Говорили, что я часто говорю неправду. И я согласилась. Когда лежишь с голой задницей, а рядом люди с ремнем готовятся тебя выпороть, то невольно возникает желание сказать им что-нибудь приятное.
— Они не насильничали? — спросила Ада.
— Нет.
— И не рисовали нигде ничего?
Дина разозлилась:
— Хочешь посмотреть? А в отношении неправды они правы. Мы все привыкли лгать. Лгать просто так и лгать по делу. Лгать начальству. Лгать подчиненным. Лгать самому себе. И я решила. Все! Отныне буду говорить только правду. Начну с вас, Борис.
Бедный Борис замер. Если она придумала для него еще какую-нибудь гадость, парня в обиду я не дам. Но, к моему удивлению, она решила помочь ему:
— Ваши документы, к сожалению, не нашлись. Единственное, что я могу для вас сделать, — это вас демобилизовать. На какое-то время вы останетесь Кузьмой Робинзоновым, а потом судом можете себе вернуть свое имя.
Обрадованный Борис спросил:
— И когда я перестану быть рядовым Кузьмой и стану Кузьмой штатским?
Дина ответила:
— Завтра.
Он был таким счастливым! Я была рада за него.
Дина повернулась к Григорию:
— Теперь ты, Григорий. Тебя обманули с ансамблем. Нет никакого ансамбля. Это первое. А второе — советую больше не ездить к примадонне. А то жена твоя невзначай узнает. Теперь ты, Ада. Картины, которые ты хранишь, — копии.
Та удивилась:
— А я и так знаю.
Я ее понимаю, мы все знаем, что картины, которые у нее хранятся, — копии.
Кубик замер. Он понял, что следующий — он. И не ошибся.
— Читала твое заключение: «Нельзя принять во внимание тот факт, что кто-то прошел сквозь стены, поскольку люди проходить сквозь стену не могут». Тоже мне восточная мудрость! Рахат-лукум. Теперь вы, — она повернулась ко мне. — Вы хоть раз за свою жизнь правду сказали?
Я понимала, что она возбуждена, и хотела ее успокоить:
— Успокойтесь, Дина. Может быть, вызвать врача?
— И он поставит диагноз: «Интенсивное покраснение ягодиц, вызванное ударами ремня»?
— Успокойтесь. Сядьте и успокойтесь.
— Я постою. Уж не знаю теперь, когда смогу сидеть.
Я предложила:
— Я вызову машину. Она отвезет вас домой. Хотя машина вам не подойдет. Вам нужен автобус. У нас в парке есть хороший просторный автобус. В нем можно ехать стоя.
Она вспылила:
— Смешно? Я посмеюсь, когда твоему брату-мошеннику влепят десять годков, а тебя отправят директором провинциального музея. Нельзя же иметь министра, у которой брат преступник!
Ну это уже слишком!
— Может быть, достаточно?
— Не любишь правду! А она колючая. Боишься, узнают про твои делишки с Морковко.
Я подошла к телефону. Набрала номер междугородной связи. Москва. Министерство культуры.
— Соедините меня с Василием Кирилловичем.
— Слушаю.
— Это Елена. Узнал?
— Узнал.
— Как у вас в Москве?
— Сегодня дождь.
— У меня к тебе дело. Помнишь, ты мне говорил, у вас есть вакантные должности директоров театров? Есть тут у меня одна дама. Просится на самостоятельную работу.
— Отлично. Мне нужен директор театра. Рекомендуешь?
— Рекомендую. И отпускаю со слезами. Где этот театр?
— В Урюпинске.
— В Урюпинске? Отлично.
— Когда она может начать работу?
— Она готова начать хоть завтра.
— Когда будешь в Москве?
— Через неделю. Как Наталья?
Наталья — это его жена.
— В порядке.
— Передай привет.
Я повесила трубку и повернулась к Дине:
— Сегодня же сдадите дела. И первым самолетом в Урюпинск.
И ушла.
30. Возвращение Дины
То, что сказала Дина, повергло все общество в полное изумление.
Григорий ее спрашивал, она отвечала, а я слушал и не верил. За последние дни я достаточно хорошо ее изучил. У нее ничего не бывает «просто так». Всегда есть расчет. В каждом шаге, в каждом слове.
Я посмотрел на ее купальный костюм: трусы плотно закрывали то место, по которому ее якобы били. По бокам ни одного красного места. Больно тонкая работа.
Ада спросила:
— Они не насильничали?
Дина ответила, что нет. Странно. Хулиганы попались какие-то целомудренные.
Ада вспомнила про разрисованную задницу Лимоны:
— Тебе ничего не нарисовали там?
— Хотите посмотреть?
Никто не захотел. А зря, можно было бы убедиться, правда ли ее пороли.
А потом начался сеанс правды.
Начала она с меня. Сказала, что документы мои не нашлись и что меня демобилизуют уже завтра! Правда, какое-то время я должен буду пользоваться документами на имя Робинзонова Кузьмы Платоновича. Но буду свободен. Ах, это сладкое слово «свобода»! А я чуть было в подводный флот не напросился!
Я слушал и одним глазом смотрел на министершу. Я видел, что она нервничает. А не придумала ли Дина эту идиотскую историю специально для нее?
Министерша предложила вызвать машину и ядовито добавила, что лучше вызвать автобус, так как на нем можно ехать стоя. И тут Дина сорвалась. И начала и про брата-мошенника, и про какие-то мне неизвестные делишки с Морковкой. Мне стало ясно: она перешла черту. Министерша держалась спокойно:
— Вам придется искать новое место работы.
— Нашла, чем пугать! — огрызнулась Дина.
Министерша тут же позвонила в Москву и попросила найти Дине работу. И работа быстро нашлась. Директором театра в Урюпинске.
— Сегодня же сдадите дела, — сказала министерша. — И первым самолетом в Урюпинск. Или хотите куда севернее?
— Завтра я буду в Урюпинске, — холодно ответила Дина. — Мне будет удобно везде, где нет вас.
Нет, определенно она все предусмотрела.
Министр вызвала свою машину и ушла.
— Урюпинск, где это? — спросила простодушная Ада.
Ответил Григорий:
— Приедет, разберется на месте, потом позвонит.
Дина осмотрела нас всех и медленно отчеканила:
— Народу много, а прощаться не с кем.
Я подумал, а не воспользоваться ли мне положением, и спросил ее:
— Вашему театру не нужны первые любовники?
— Директору театра, особенно если это женщина, всегда нужны первые любовники.
— Как с зарплатой?
— Как везде. Невысокая.
— А жилье?
— На первое время остановитесь у меня.
— Подойдет. Я могу приступить к работе хоть сегодня.
— Я догадалась.
Вбежала Вильма. По ее испуганному лицу я понял: что-то случилось.
— Лимона там… Лежит. Ее убили. Вроде бы тоже шпагой.
Шекспир кончился. Начался Хичкок.
Глава пятаяКто убил
31. Снова в театре
Дина отвезла меня в гостиницу, оплатила номер за три дня и уехала. Больше я ее не видел.
Я подождал два дня и поехал в Министерство культуры. Вильма познакомила меня с начальником военного стола. Тот сказал, что решение о моей демобилизации уже есть, но новые документы придется ждать несколько дней, а может быть, и неделю.
Вильма и Леонард помогали мне. Вильма переехала в номер к Леонарду, а я поселился в ее однокомнатной квартире. Деньгами меня снабдила Ада. Хватило на пару дней. Потом меня кормил Леонард.
Я не знал, что мне дальше делать, и на случай позвонил своей старой знакомой по театру Юлечке Недобитовой.
— Немедленно приезжай. У нас Тузенбаха пятый день не могут вывести из запоя. Вчера вообще играли без Тузенбаха. Следующий спектакль завтра. Я не могла тебя найти. Хорошо, что ты объявился.
На следующий день я уже играл Тузенбаха, а через день — Беркутова в «Волках и овцах».
Юля была счастлива и, вопреки воле автора, в третьем акте перешла на ты. Вместо «Надолго вы к нам?» спросила: «Ты к нам навсегда?»
Я удивился, но ответил по тексту:
— Нет. К несчастию, на короткое время; я приехал по делу.
Дальше мы продолжали по Островскому, но Юля настойчиво звала меня на ты и некстати подмигивала.
— А в этом что-то есть, — сказал главреж. — Вот в Москве в Ленкоме Глумов Мамаеву прямо на сцене трахает.
Будучи интеллигентом старой гвардии, вместо относительно молодого «трахают» он употребил известное русское слово того же значения.
— Трахает, — согласился я, употребив то же слово.
Юля выразила готовность не отставать от столицы, а главреж сказал:
— Публика у нас очень отсталая, не поймет. Провинция!
Фамилию мне вернули только через два месяца. Но в афишах уже написали Робинзонов. И мы с главрежем решили, что Робинзонов — прекрасный псевдоним.
— Публике надо что-нибудь запоминающееся, — сказал главреж.
Потом Юлю пригласили сниматься в сериале о бандитах.
Она предложила продюсеру:
— Возьмите Робинзонова.
— Фамилия подходит, — одобрила режиссер по кастингу.
И началось.
Я быстро выдвинулся в первые любовники, начались сериалы. Я прыгал, стрелял, в один день убивал больше людей, чем во всех трагедиях Шекспира. Работа была адская. Приходилось сниматься в трех сериалах сразу. И не забывал театр. Меня стали узнавать на улицах. Просили автограф.
32. Григорий
Однажды ко мне за кулисы пришел Григорий. Мы играли «На всякого мудреца». Я пригласил его после спектакля в кафе. Он согласился.
В кафе меня знали:
— Кузьма Платонович, вам как всегда, у окна?
— А ты что, так и по жизни остался Робинзоновым? — удивился Григорий.
— Да нет. Сохранил для театра.