– А что, выходит, не зря ласточка прилетала, а?
И широко улыбнулся.
В тот вечер мы больше не занимались.
Глава шестаяОкончание рассказа Варсонофия
На следующее утро я пришёл к Варсонофию после завтрака. Дьяк сидел за столом. Перед ним, как обычно, лежал свиток пергамента, в котором он что-то писал. Увидев меня, Варсонофий отложил свиток и велел присесть за стол. Потом спросил:
– На чём мы с тобой вчера остановились, Василий?
– На том, – отвечаю, – как твой отец боялся, что Гуго Адемарский его найдёт и убьёт.
– Да, верно. Ну так слушай дальше. Скорее всего, рыцарь Гуго не стал бы дожидаться утра, а собрал бы всех и стал расспрашивать, кто чем занимался вечером. Чутьё он имел – почище волчьего! Враз бы определил, кто подслушал его разговор с чужаком. Понял это отец и решил бежать, не дожидаясь утра. Собрал свой небогатый скарб: одежду, немного денег, книгу латинскую да пару свитков. Очень уж он пристрастился в замке к чтению – не мог с книгой и свитками расстаться. Завязал всё это в узел, деньги – за пазуху и стал пробираться к воротам. Как выбраться из замка, ещё не решил, думал на месте сообразить – авось случай поможет. Можно было, конечно, переплыть ров с водой, да не хотелось ночью мокрым бродить – так и лихорадку подхватить недолго!
Но добраться до ворот отец не успел. За стенами замка послышался топот копыт, какой бывает от целого отряда всадников, и в ворота принялись колотить чем-то тяжёлым и кричать: «Именем короля, откройте!» Отец спрятался в кустах недалеко от ворот и стал наблюдать.
Стражники замка сначала не хотели открывать, но потом пришёл начальник стражи и велел впустить незваных гостей. Храмовники хоть и без особого почтения относились к королевским приказам, но открыто выказывать неповиновение всё же не смели.
В замок ворвалась целая сотня вооружённых всадников. Они тут же отобрали у стражи копья и мечи, а самих стражников заперли. У ворот осталось десятка полтора вновь прибывших.
Отец с удивлением наблюдал, как солдаты вывели Гуго де Адемара со связанными за спиной руками, непочтительно подгоняя его ударами тупых концов копий в спину, а вслед за ним – почти всех сержантов и оруженосцев ордена. Отец поблагодарил Бога, что собрался бежать именно в эту ночь, иначе и он оказался бы среди арестованных. Солдаты усадили пленников на повозки и выехали за ворота. Последним покидал замок предводитель отряда. Он освободил прежнюю стражу и велел ей охранять Гриньян, как и раньше.
Переезжая по мосту через ров с водой, предводитель внезапно остановил коня и спешился. Потом послышалась возня и непонятные возгласы. Отец видел, как стражники внесли в замок что-то большое и, кажется, тяжёлое. Приглядевшись, он понял, что это сброшенное в ров тело того самого купца, которого отравил Гуго Адемарский. Теперь всё. За убийство в тамошнем королевстве карали строго. Рыцарю точно не поздоровится.
Варсонофий прервал рассказ и стал смотреть за окошко остановившимся взглядом. Некоторое время я молчал, ожидая продолжения, потом не выдержал и спросил:
– А дальше что было?
– Дальше… – встрепенулся дьяк. – отец дождался, пока посланники короля уедут, подошёл к страже и попросил выпустить его из опустевшего замка. Его хорошо знали, поэтому стражники даже порадовались, что ему удалось избежать ареста. Отец вышел за ворота и отправился в ближайший городок, который назывался Монтелимар. Он не боялся, что его поймают, так как за годы жизни в замке очень редко покидал его пределы и вне Гриньяна его не знал никто…
Варсонофий снова замолчал, считая, наверное, что рассказ закончен. Но мне хотелось знать о дальнейшей судьбе отца моего наставника.
– Ну а потом, потом что с ним было-то?
– Потом он некоторое время жил в Монтелимаре, в работниках у одного богатого горожанина. Однажды встретил на улице своего знакомого, который был арестован вместе с рыцарем, а потом отпущен на свободу. Опасаясь, что тот его выдаст, отец снова бежал. Путь его лежал на восход, на Русь. Только там он мог чувствовать себя в безопасности.
– А почему? Разве он сделал что-то дурное?
– Нет. Просто на храмовников ополчилась не только светская власть, но и церковь. А это значит, что ни во Франции, ни в других государствах, где была католическая вера, не было бы ему покоя. Вот и решил он вернуться на Русь.
– А что стало потом с Гуго Адемарским?
– Не знаю. Скорее всего, сожгли его.
– Как – сожгли?!
– На костре. У них так принято.
Нет, ну вы как хотите, а этого я понять не мог! Бывает, что люди сгорают в крепости во время осады, отказываясь сдаваться врагу, но чтобы вот так! Пусть это преступник, который совершил любое, даже самое страшное злодеяние, но живьём жечь-то зачем? Наверное, на лице моём отразилось такое недоумение, такой ужас, что Варсонофий ласково погладил меня по голове:
– Да, народ там суровый. Если кто не по-ихнему Богу молится, могут и спалить. А рыцарь ведь ещё и человека убил. Так что вдвойне виновен.
– А почему церковь и король ополчились против храмовников?
– Да это как раз и понятно. Уж слишком большую силу они набрали. Королю не подчинялись, мыто[25] не платили, даже суд у них был свой, а не королевский. Они как будто создали собственное княжество, которое располагалось на землях Франции и некоторых других государств. А какому королю понравится, когда на его земле ему кто-то не подчиняется? Да и ростовщичество храмовников многих возмущало. И делишки они обстряпывали неведомые и с неведомой же целью. В общем, Василий, где появлялись храмовники, там власть короля становилась щербатой, с изъяном. Терял он управление, понимаешь? А это потом сказывалось на устоях и процветании державы. Много про них разного говорили. Якобы они сатане поклонялись и кучу других грехов совершили, только я в это не верю. Эти слухи специально распространяли, чтобы в глазах народа храмовников очернить. Хотя чего их чернить? И так ничего хорошего они ни для государства, ни для людей не творили, только для себя. Вот такие дела, Василий.
– А с отцом твоим потом что было?
– Добрался он тогда до Руси. Долго добирался, год, а то и поболе. Дороги в тех краях неспокойные, разбойников много. Да что там говорить, на Рязанщине меньше, что ли? Не ордынцы – так наши безобразничают. Скитался по Руси несколько лет, пока не прибился к рязанскому двору. Человек-то он был книжный, учёный. Тогда Рязанью правил великий князь Иван Ярославич. Отец ему по душе пришёлся своей премудростью. Женился на боярышне, потом я родился. Отец меня научил всем знаниям, что в Гриньяне усвоил. Он у князя ведь первым советником был, во всех посольствах участвовал, во всех походах. Много пользы земле Рязанской принёс – и пером, и мечом. И я теперь при Олеге Ивановиче, как отец мой при Иване Ярославиче. Когда надо, с посольством езжу, подсказываю князю, как себя вести, что говорить. Преемника его, Фёдора, в делах посольских наставляю. Вот теперь и тебя обучать велел.
Я хоть и помнил, что князь приказал Варсонофию, но до конца поверить в это никак не мог. Это же сколько надо знать! Во-первых, языки чужие, тут уж не только латынь с греческим понадобятся. Вернее, латынь с греческим, скорее всего, и не понадобятся. По-латыни только попы басурманские говорят, а в Константинополь, греческий стольный град, нам дороги пока нет. Не до нас им и нам не до них. Во-вторых, обычаи других народов, чтобы не обидеть кого-нибудь по незнанию. Посланнику этого делать никак нельзя. Да и хитрость обычная должна быть – как же без неё? А может, ещё что-то, мне пока неведомое. Все эти соображения я тут же и выложил Варсонофию. И посетовал: мол, опасаюсь, что не постигну такую премудрую науку. Дьяк опять погладил меня по голове (вот повадился же – что я ему, девчонка, что ли?) и сказал:
– Я, Василий, учу тебя уже два года и вижу, что ум твой ясный, быстрый да цепкий. Способности к языкам у тебя есть, и смёткой житейской ты не обижен. А знания и умения я тебе передам. Не вдруг и не сразу, а постепенно. Я ведь тоже не в один год всё постиг. Думаю, годика два-три мы с тобой позанимаемся, а потом можно с князем в посольство какое отправлять, если в нём необходимость настанет. Не сомневаюсь, что настанет. Там и посмотришь посольский обычай. А пока что вот тебе первая заповедь посланника: прежде чем сказать, семь раз подумай, потому что одно неосторожное слово порой может погубить самое выигрышное дело…
– «Перикл был осторожен в речах и, идя к ораторской трибуне, молил богов, чтобы у него против воли не вырвалось ни одного слова, не подходящего к данному делу», – перебив дьяка, по памяти пересказал я отрывок из жизнеописания афинского стратега Перикла, которое изучал накануне.
Варсонофий, кажется, даже дар речи потерял от неожиданности. Взгляд его упал на книгу, которую я читал перед нашей беседой и которая так и осталась лежать неубранной на столе. Он раскрыл её в том месте, где говорилось про Перикла, и велел мне повторить то, что я только что произнёс. Потом поднял на меня заблестевшие глаза:
– Слово в слово! – Дьяк осторожно закрыл книгу и убрал её обратно в сундук. – Бог дал тебе такую память, Василий, какая мало у кого бывает. Ума не приложу: как я раньше этого не заметил?
– Так ты же мне прежде никогда не велел слово в слово повторять.
– А ты бы смог?
– Ну да.
Варсонофий присел на своё кресло и опустил руки на колени.
– Ты, Василий, иди сегодня с боярином Дмитрием занимайся. А я пока решу, что мы с тобой завтра будем делать. Да-а-а!.. Озадачил ты меня. По-хорошему озадачил. Ну ступай.
Вот же странный он, Варсонофий! Как тут не запомнить, если эти строчки висят в воздухе перед глазами и в нужный момент нужная строчка выскакивает. И сам не знаю, как так получается. Вроде никаких усилий не прикладываю. Может, и правда, как бабка Секлетия говорила, меня ангел крылом по голове задел?