Варсонофий занимался с ним не так, как со мной. Точнее, он с ним почти совсем не занимался. Просто выложил перед Дюри все лекарские книги и свитки, которые нашлись в его библиотеке. И не уставал повторять, что равного по знаниям лекаря в Рязани не найти.
Через пару недель, как Дюри появился у нас, настоящим именем его никто и не называл. Коль сказано было, что Дюри – это по-православному Юрий, так он и стал Юрием. Новоиспечённый Юрий не возражал. Ему здесь, в Рязани, после двух месяцев ордынского плена нравилось чрезвычайно. Это и понятно, ведь родных у него никого не осталось. По нынешнему времени до Мадьярщины и добраться-то не так уж просто. Ещё опять к ордынцам в плен попадёшь!
Русский язык он осваивал, как и искусство метания ножей, очень быстро. Варсонофий говорил, что чем младше ребёнок, тем крепче у него память, и то, что в малолетстве усвоил, точно на всю жизнь запомнишь.
Через три недели после появления в Рязани Юрий уже вполне сносно говорил по-нашему. Не так бойко, конечно, как булочники на рязанском торжище, но вполне понятно, только слова смешно коверкал. Я сначала с недоверием отнёсся к его лекарскому таланту, но, как потом оказалось, Юрий действительно был отменным врачевателем. Один случай помог мне в этом убедиться лично.
Как-то раз мы с ним сидели в светлице у Варсонофия. Юрий, по своему обыкновению, читал латинскую книгу, на обложке которой значилось: «Flos medicinae»[26]. Мне же дьяк всучил пергаментный свиток и сказал:
– Вот тебе сочинение эллина Ксенофонта. Сей муж был не только знатным историком, но и предусмотрительным военачальником. Изучишь, а вечером мне ответишь, как у него получилось без потерь вывести десять тысяч воинов из чужой страны с враждебным населением.
Я с головой погрузился в чтение и уже дошёл до того места, где эллины, достигнув наконец морского побережья, радостно кричат: «Таласса, таласса!» Что по-нашему означает «море».
И вот в этот момент на улице послышался шум. Заинтересовавшись, я подошёл к окну. Вдоль стены кремля во весь опор летела повозка без возницы, запряжённая двумя лошадьми. Похоже, какой-то зажиточный селянин привёз на рязанское торжище прошлогоднюю пшеницу или овёс: повозка была наполовину загружена тяжёлыми холщовыми кулями. Взбесившиеся лошади хрипели, роняя на землю пену, и все встречные бросались от них врассыпную.
Внезапно из переулка вынырнула высокая фигура. Плечистый молодой парень молнией кинулся к летящей без управления повозке и, схватившись за узду ближней лошади, повис на ней, стараясь пригнуть к земле. Лошадь захрипела и стала мотать головой, пытаясь стряхнуть смельчака. Но тот не сдавался и, видя, что бег замедлился, стал упираться ногами в землю. Казалось, ещё немного – и лошади встанут. Но тут его нога попала в рытвину и, оступившись, он полетел головой вперёд – видимо, считая себя победителем, ослабил хватку.
Я только охнул, видя, как повозка прокатилась по парню. Мне даже показалось, что я слышу хруст ломающихся костей. К лошадям уже подбегали мужики, хватали под уздцы – по двое-трое с каждой стороны. Лошади трясли головами, били копытами, но их уже держали крепко. Вскоре повозка встала. Один из мужиков, скорее всего опытный конюх, похлопывал и говорил им что-то на ухо – успокаивал, видно.
Вокруг раненого парня столпился народ, но, похоже, сведущих в медицине среди собравшихся не было. Кто-то пытался поднять его с земли, кто-то просто бестолково суетился, не зная, что делать. Какой-то толстый приземистый мужик вдруг заорал так, что слышно было, наверное, и за рязанскими стенами:
– Лекаря! Лекаря-а-а-а!
Ну и голосина! От неожиданности я даже вздрогнул и отшатнулся от окна. Вам не приходилось слышать буквально над головой очень громкий раскат грома? Мне как-то приходилось. Я тогда застыл в оцепенении, а соседские ребятишки даже попадали на землю. Так вот, у этого крикуна голос ненамного уступал тому грому.
– Лекаря-а-а-а!!!
Мужик продолжал надрываться, а я встрепенулся: Варсонофий же про Дюри, то есть про Юрку, говорил, что тот лучший в Рязани лекарь. А раз так, то надо ему срочно бежать к парню на помощь. Я оглянулся: Юрка сидел за столом и продолжал внимательно изучать варсонофиеву книгу. Он так увлёкся, что даже высунул кончик языка и задумчиво чесал макушку.
Я подскочил к нему:
– Ты что, баляба, язык жуёшь? Там человек погибает. А ну бегом вниз!
Юрка встрепенулся и, полуоткрыв рот, удивлённо уставился на меня. По глазам его я понял, что он сейчас не здесь. Мыслью юный мадьяр витал где-то в горних медицинских высях, не в силах опуститься на нашу грешную землю. Я шагнул к нему и с размаху влепил точно в середину лба великолепно звонкий, смачный щелбан. Мне даже показалось, что в светлице загудело, как в звоннице после удара в колокол. Вот интересно: если у него в голове так же пусто, как в колоколе, то где он свои лекарские знания хранит?
Юрка встрепенулся. Взгляд его наконец стал осмысленным.
– А? Что?
– Ничего! – сердито сказал я. – Там человеку плохо. Помочь сможешь?
– Что? Где?
– Тебе ещё щёлкнуть?
– Не надо. – Он дёрнулся, видя, что я уже поднимаю руку.
– Тогда бегом вниз!
Юрка тут же, не говоря ни слова, сорвался с места и молнией вылетел из комнаты. Странный он всё-таки. То сидит сиднем, то бегает как угорелый. Я выбежал следом.
Когда я спустился, Юрка носился вокруг толпы, пытаясь пробиться к раненому парню. Но на него не обращали внимания. Кто-то даже дал ему подзатыльник, чтобы не лез куда не надо. Похоже, от меня опять требовались решительные действия. Поэтому я крикнул громко и с боярским выговором, как Дмитрий, когда командовал дружинниками:
– Пропустите княжьего лекаря!
Все обернулись, ища глазами, кто это сказал, а я, повелительно расталкивая толпу и таща за руку Юрку, протиснулся к раненому… Парень лежал на земле, справа от него дорожная пыль была обильно смочена кровью. Рваная рубаха открывала голое тело и обширную рваную рану, из которой слабыми толчками вытекала кровь. Левая нога, вывернутая как-то неестественно, или вывихнута, или сломана. И у него точно было не всё в порядке с дыханием: из груди слышались громкие хрипы или даже скрипы, как будто ехали на несмазанной телеге. Глаза парня словно подёрнулись туманом – явный признак, что одной ногой он уже не здесь.
– Отходит, – сказал кто-то.
Юрка опустился рядом с ним на колени прямо на землю и коснулся руками груди раненого, от чего тот явственно застонал. Он несильно нажал пальцами в двух местах, и кровь – о чудо! – перестала вытекать из раны. Я, кажется, удивлённо открыл рот, а вокруг зашумели, и кто-то сказал:
– Нога, нога ещё!
– Цыц! – громко сказал Юрка. – Нога не главное, потом вправлю. Да не орите так, мешаете ведь!
Я раскрыл рот ещё шире: он прекрасно, почти совершенно чисто говорил по-русски! Вот ведь хитрый какой! Интересно, зачем ему надо было скрывать, что по-нашему понимает?.. Пока я так размышлял, он продолжал колдовать над раненым. Горластый мужик притащил в плошке воды и помог промыть рану. Юрка погладил колено у раненого и резко дёрнул за ступню. Парень рванулся, как будто силясь встать, коротко вскрикнул. Юрка надавил основанием ладоней сбоку, под мышками, потом пробежался пальцами по вискам, и дыхание раненого стало ровным: он… заснул! Хрипы хоть и доносились из его груди, но стали тише – ему явно становилось лучше.
– В кремль его! Быстро! – приказал Юрка.
Я даже удивился: Юрку слушались беспрекословно. Как будто он боярин.
– Не на руках! На доски положите.
Досок не нашлось. Тогда он велел взять две жерди, положить на них поперёк несколько коротких палок и застелить это всё в несколько слоёв холстом, который тут же отобрали у какой-то торговки. Баба только тихо поскуливала от огорчения, что товар запачкают кровью. Но её никто не слушал. Раненого осторожно положили на носилки и по распоряжению Юрки отнесли в светлицу, где мы с ним занимались.
Пришёл Варсонофий и распорядился поместить несчастного в отдельной келье, благо покои это позволяли. Юрка меж тем варил какое-то зелье. Не знаю уж, где он успел травку найти. Подозреваю, что нарвал прямо у крепостной стены. После того как я собственными глазами увидел, насколько искусно он остановил кровь и погрузил раненого в сон, я почти поверил в его лекарский талант. Уж больно ловко это у него получилось! Однако когда лечебное зелье варишь из травки, которую рвёшь вот так, походя, между делом?.. Тут возникали сомнения. Словом, я решил понаблюдать, как будет идти выздоровление раненого.
Через день парень начал самостоятельно вставать, ещё через три выходить на улицу. Юрка навещал его по нескольку раз в день – таскал свои мази, порошки, зелья какие-то. Даже шептал что-то на неизвестном мне языке. Глядя на это, я вспоминал бабку Секлетию, которая так же лечила хворых в нашем селе. Правда, таких успехов, как у Юрки, я у неё не видел.
Через неделю парень уже вполне бодро бродил по кремлю и даже пытался мечом махать, – оказывается, был он дружинником в отряде Дмитрия. Воистину – вытащили человека с того света!
Надо ли говорить, что после этого случая Юрка стал известен всей Рязани. Когда он выходил в город, вслед ему разве что не кланялись. И конечно, потянулись к нему люди: кому зуб заговорить, кому вывих вправить, кому ещё что. Правда, не все до него доходили: кремль, как-никак, не каждого впустят.
Когда раненого переселили из варсонофиевой светлицы в келью, я пристал к Юрке:
– А ну сознавайся: откуда русский язык знаешь и почему скрывал?
Он засмущался, даже, кажется, покраснел, а потом отвечает:
– Да всё очень просто, Василий. У меня мама русская. От неё и узнал.
– Во как!
– Да-да. Больше ста лет назад во владения нашего короля бежали русские, чтобы не остаться под ордой. Моя мама из потомков тех беженцев. Мне даже колыбельные пели по-русски. До сих пор помню:
Как у нашего кота