Хотели дядю Мишу и Кирилла в монашеские рясы нарядить: мол, чернецы с молодыми послушниками к святым местам направляются. Но Олег, подумав, решил, что идти лучше в обычной крестьянской одежде. Дружинника в монашеское одень – всё равно в нём за версту воина видно будет. Это не скроешь. А если попадётся знающий человек, начнёт пытать их насчёт монастырского устава, обнаружат себя сразу же. У чернецов тоже своя наука, свой уклад жизни. Хотя ратника, наверное, будет издалека видно не только в монашеской одежде, но и в крестьянской. А что делать, если скрыть, кем ты являешься на самом деле, иначе не получается? Хоть так всё лучше, чем никак.
Перстенёк, что Олег мне дал, я хотел сначала на палец надеть, а руку тряпицей замотать – вроде как рана. Но князь отсоветовал. Разбойнички нынче ушлые да дотошные пошли. Даже если самого не тронут, то повязку непременно сорвут. Потому что не я первый такую хитрость придумал. Решили зашить его в рубаху. Выбрали рвань рванью, такую, на которую никто не польстится. Варсонофий, ворча, зашил самые большие прорехи и штаны выбрал рубахе под стать – бросовые. Словом, был я теперь одет так плохо, как никогда в жизни не одевался. До Рязани мы ведь с отцом жили в достатке, а в Рязани и говорить нечего – как-никак при княжьем дворе.
Из обувки каждый из нас взял по два десятка пар лаптей. Идти в сапогах лучше, конечно, но где вы видели паломников из крестьян да в сапогах? Так нас первый встречный раскусит. А лапоточки то, что надо. Правда, плохо, что ветшают они в дальней дороге очень быстро. Хорошо, если двух десятков на весь путь хватит. Ну, если не хватит, ещё сплетём. Я пока не совсем забыл, как это делается, Кирилл тоже умеет. Среди нас только дядя Миша не помнил, он ведь всю жизнь в дружине в сапогах проходил, да Юрка – тот даже слова-то такого – «лапти» – не слыхал ни разу.
Варсонофий считал, что идти под видом паломников безопаснее всего. Ордынцы ведь к чужой вере относятся уважительно – так им ещё Чингисхан велел. А в окружении Ягайло много православных, да и сам он, как говорят, в раздумьях: какую веру принимать взамен языческой – православную или латинскую? Опасения только по поводу крымчаков: если встретятся их разъезды, то, скорее всего, не миновать нам невольничьего базара. Но это вряд ли: так далеко к полночи они редко заходят. С одной стороны, опасаются литовцев, с другой – волжских ордынцев, с которыми с недавних пор у них отношения испортились.
От Рязани мы отплыли с рассветом, а уже на закате добрались до верховьев Вожи. Дядя Миша и ещё трое дружинников попарно менялись на вёслах и гребли целый день без остановок. Когда проплывали мимо того места, где князь Дмитрий разбил ордынцев, я смотрел во все глаза, хотя что там можно было увидеть? Поле как поле, заболоченное немного. Наверное, это и помешало ордынцам использовать на полную мощь свою конницу. Понятно, что всё, имеющее хоть самую малую ценность, с места битвы растащили: копья сломанные, мечи, кольчуги, ну и остальное. Так что проплыли мы мимо ничем не примечательного луга – вон даже коровы пасутся.
Когда солнце только-только начало садиться, лодка стала чиркать по дну реки. Гребцы пару раз попытались найти более глубокое место, но дядя Миша сказал:
– Всё. Дальше по воде ходу нет.
Мы вышли на берег. Кирилл сноровисто запалил костёр, но не простой, а с хитростью: дым от него не уносился вверх, а стелился по земле, постепенно рассеиваясь. Это чтобы нас издалека видно не было. Снеди с собой мы взяли достаточно, поэтому тратить много времени на приготовление ужина не пришлось. По совету дяди Миши нарвали осоки, в изобилии растущей вдоль берега, и соорудили из неё мягкие и тёплые ложа, чтобы не застудиться, когда падёт утренняя роса. Вскоре мы заснули, надёжно укрытые ночной тьмой от чужих глаз…
Наутро все вместе наскоро перекусили, затем дружинники забрались в лодку и уплыли. Добираться обратно им будет легче: вниз по течению всё-таки. Попрощавшись, мы отправились дальше. К обеду вышли к какой-то реке, даже побольше Вожи будет.
– Осётр, – сказал дядя Миша, – бывал я здесь не раз. Надо бы на другой берег перебраться. Хоть какая защита, если ордынцы появятся.
Название реки мне понравилось. Хорошее название, вкусное. Мы прошли ещё несколько вёрст и наткнулись на деревушку. Хотя какая там деревушка? Четыре избы всего лишь. Мужики, как узнали, что мы идём в Киев поклониться православным святыням, отнеслись к нам с уважением, перевезли через реку, не взяв платы. Наказали лишь помолиться за их здравие и за победу над басурманами. Я тогда задумался над их словами, а когда мы отошли от деревни, спросил:
– Дядя Миша, а о какой победе говорили мужики?
Он посмотрел на меня с недоумением:
– Вася, ты ведь около Варсонофия крутишься, а он у князя правая рука. Неужели ничего не слышал?
– Слышал, что Мамай в набег собирается. Но это я только два дня как узнал. А мужикам-то откуда известно?
– И Мамай в набег собирается, и наши против него собираются. Большая сеча будет. Вот мужики об этом и говорят.
Ничего себе! Простые крестьяне в глухой деревушке об этом, похоже, уже давно знают, а я только позавчера услышал! Что же я – слепой и глухой, раз не ведаю того, что всем давно известно? А ещё княжеский тайный посланник! От таких мыслей я немного скис. А дядя Миша, видно, чтобы отвлечь меня от печальных размышлений, сказал:
– Неплохо было бы и по этой реке на лодках вверх подняться. Жаль, отсюда водный путь до Оки далёкий, проще пешком пройти. Ну да ничего, не печалься. Сейчас по левому, полночному берегу пройдём до самого истока, а там уж ордынских разъездов можно почти не бояться. Там земля хоть и ничейная, но больше литовцы безобразничают, чем ордынцы. И наши разбойнички шалят, конечно.
Вторую ночь мы тоже ночевали на берегу. Местность вокруг была пустынной, деревушки больше не попадались, и даже вдалеке не было видно ни одного всадника или дымка. А к вечеру следующего дня вышли к небольшому селению, где нас накормили и пустили переночевать под крышей. Пусть не в избу – но на сеновале от пряного запаха сена и спится слаще! Утром, не обременяя гостеприимных хозяев заботой о нашем пропитании, мы с первыми лучами солнца покинули селение.
Вскоре река обмелела и потерялась где-то среди берёзовых и осиновых перелесков. Мы вышли в открытую степь.
Глава втораяВ степи
Дядя Миша сказал, что путь через степь будет самым опасным, но мы шли уже четыре дня и пока ничего опасного не встретили. Вокруг вообще не было следов человека. Только живность всякая под ногами крутилась. И так её много, да самой разной! Я столько сроду не видел! Как Кирилл заметил, остановись хоть на минутку – так зайцы с ног собьют и насмерть запинают. Из оружия у нас было несколько ножей и лук со стрелами, так что при таком изобилии дичи голод нам не грозил.
Пока шли, кроме зайцев видели волков и лис. Несколько раз встречались небольшие стада туров, да мы замечали их издалека и торопились укрыться в траве. Туры, хоть и родные братья нашим быкам и коровам, нравом куда строже – могут и затоптать. Да и рога у них такие здоровенные, длинные и вперёд выставленные – только попробуй подойди!
Неудивительно, что звери так расплодились. Здесь ведь ни городов, ни поселений нет. Опасаются люди селиться: не ровён час, налетят кочевники, всё сожгут да и самих в полон уведут… К полуночи от нас ближайшим городом была Тула, но её мы обошли по степи, потому что заходить туда – только время терять. Там до недавних пор правили ордынские баскаки, а потом, как в Орде замятня началась, сел московский наместник. Вдруг начнут расспрашивать: кто такие да откуда? А нам на вопросы отвечать не с руки. Хорошо, если поверят, что мы направляемся с паломничеством в Киев. А если нет?
Каждое утро дядя Миша, как самый опытный, взглянув на солнце, указывал, в какую сторону нам идти. А без него на этом бескрайнем просторе и заблудиться недолго. Вспять, конечно, не повернёшь, а вот уклониться от нужного пути очень легко. А у нас на счету каждый день, ведь идти-то ещё – о-го-го!..
Да что это я всё про степь? Ничего там интересного нет, каждый день одно и то же. Наверно, вам интереснее узнать, откуда у Олега взялся тот перстенёк, где два всадника на одном коне, и почему именно по нему меня Ягайло должен признать за тайного посланника? Признаться, когда Олег мне его протянул, я даже рот раскрыл от неожиданности, за что сразу получил подзатыльник от Варсонофия: «Посланник ни словом, ни делом, ни движением тела или лица не должен выдавать своих чувств!»
Он мне об этом всегда говорил, когда посольскому делу обучал, но вот же – оплошал я! Но ничего, впредь крепко запомню.
Перстень я у князя принял ничего не спросив, однако он сам мне всё рассказал. Оказывается, тайные посольские связи налажены у Олега с литовцами давно. Ещё с Ягайловым отцом – Ольгердом. Тот даже православие принял по Олегову совету. Правда, только перед самой смертью.
Уговор был у Олега с Ольгердом, что по этому перстню следует узнавать посланников, которых рязанский великий князь будет к нему направлять. А вот почему опознавательным знаком стал именно этот приметный с недавних пор перстенёк, неясно. Варсонофий считает, что вьются вокруг литовского престола последователи храмовников, стараются в свою веру обратить. Станут литовцы католиками – и им проще будет свои делишки обстряпывать. А что за делишки – да кто ж его знает? Сдаётся мне, не зря они и в Орду зачастили. Не иначе, с какими-то своими целями. Не по торговым же делам!
Когда я сказал об этом Варсонофию, он задумчиво посмотрел на меня: «А ведь Орда магометанскую веру приняла всего лет семьдесят назад, а то и меньше. Не укоренилась она ещё в народе. Вон на Руси и через два с половиной века после того, как князь Владимир выбрал православие, остались русичи, тайно поклонявшиеся старым идолам, язычники. Последние из них с ордынцами на восход ушли. А семьдесят лет – это совсем немного. Интересную вещь ты подметил, Василий. Хвалю!»