Я тогда так до конца и не понял, что имел в виду Варсонофий. А подробнее поговорить времени у нас не было. Решили разобраться со всем, когда поймаем хоть одного из носителей этого перстня. Вопросов накопилось – гора! Рязанские заставы тщательно осматривали всех проезжавших, но никого до сих пор не схватили.
…Места для ночёвок мы выбирали с таким расчётом, чтобы нас никто не заметил. Обычно это были речные берега или балки, густо поросшие деревьями и кустарником. Кирилл запаливал свой бездымный костёр, а Юрка отправлялся на бережок с удочкой. Он, оказывается, захватил с собой бечёвку с крючком, а удилище каждый раз срезал новое. Наловить на вечерней зорьке рыбы в здешних нехоженых краях – дело плёвое. Эх, здесь пожить бы просто так, в своё удовольствие: ловить рыбу, варить уху или запекать её на углях. Хорошо!
Хотя нет, не должен человек без дела сидеть. Это только трава сама по себе растёт, а человек трудиться должен: землю пахать, охотиться, холсты ткать, хлеб печь или хотя бы воевать. А что? Землю свою от врагов защищать надо. А трава никого и ничего защитить не может. Её, как приходит срок, косят и сушат на сено, если раньше коровы или туры не съедят. А если кто пал в степи пустит, всё, нет травы – сгорела!
Мы шли уже три недели. Степь повсюду была такой огромной и одинаковой, что я каждое утро недоумевал: как дядя Миша определяет, куда нам идти? А ещё ведь шли-то мы не по прямой, а скрытно, от балки к балке, от рощицы к рощице. Я вспомнил, как гордился свом знанием земного чертежа у Варсонофия, думал, что с закрытыми глазами найду дорогу в любой местности. Но как же мне ещё далеко до дяди Миши! Опыт, оказывается, одной учёбой заменить нельзя.
Перед тем как преодолеть большие пространства, где не росло совсем ничего, кроме травы, мы останавливались и по полчаса вглядывались в даль: не видать ли каких всадников. Особенно не хотелось встретить ордынцев. По мохнатым шапкам их можно узнать даже издали. Но никто пока нам не встретился.
Однажды под вечер, когда мы расположились на ночлег в небольшой дубраве, дядя Миша, покрутив головой по сторонам, сказал:
– Ещё два-три дня – и будем в литовских владениях. Местность мне хорошо знакомая, Курск неподалёку.
Я думал, что на следующий день мы пойдём уже не скрываясь. Но дядя Миша осадил нашу прыть:
– Не хватало ещё за полста вёрст до Курска в полон попасть!
Как всё-таки хорошо, что он был с нами! Благодаря его опыту и не могли ордынцы застать нас врасплох. Во время пути установил дядя Миша такой порядок: он идёт впереди, затем мы с Юркой, а сзади Кирилл. Он должен приглядывать, чтобы никто к нам со спины не зашёл. Я смотрел вправо, а Юрке, лекарю нашему, досталась левая сторона.
Эх, не подумали мы тогда, что он не совсем от мира сего! Лучше бы мне доверили влево смотреть. Налево ведь – это на полдень, в сторону Крыма. А с Юрки какой наблюдатель? Постоянно отбегает в сторону, едва завидев какую-нибудь незнакомую травинку или цветочек. Иногда, довольно сопя, срывает и складывает растения в холщовый мешочек, который захватил с собой, а потом, на ночлеге, каждую былиночку переложит чистой тряпочкой, а одинаковые соберёт в пучок.
Вот и сейчас отбежал Юрка в сторону, присел на корточки, в траве ковыряется… Солнце уже в зените, скоро привал на обед. У меня уже испарина на лбу, иду, только изредка вправо поглядываю, знаю же, что оттуда вряд ли кто-то появится. Внезапно я утыкаюсь лбом в дяди-Мишину спину:
– Ложись!
Миг – и он сам уже лежит, плотно вжавшись в землю. Видя, что я медлю в растерянности, он делает мне подсечку, и я падаю в душистую степную траву. Кирилл тоже уже лежит, повернувшись лицом на полдень и тревожно всматриваясь в даль. Я смотрю в ту сторону и вижу далеко, у самого горизонта, какое-то движение.
– Ордынцы! – негромко сказал Кирилл. – Подождём, пока уберутся.
Мне объяснять не надо: что такое ордынцы, я знаю хорошо. Слишком хорошо. Но где же Юрка? Где этот шальной мадьярский лекарь, а?! Я оглянулся и с ужасом увидел своего младшего товарища, сидящего на корточках и продолжающего рассматривать травинки, отыскивая нужные. Эх, пусть хоть так сидит, может, не заметят!
– Никому его не звать и не шевелиться, – негромко предостерёг дядя Миша, – у степняков и зрение, и слух как у зверя, и за три версты найдут.
Но звать никого не пришлось. Юрка сам позвал нас. Да так позвал, что у меня уши заложило от его радостного крика:
– Нашё-о-о-ол! Гиперикум нашёл!
С этими словами он поднялся во весь рост и побежал к нам, размахивая каким-то жёлтеньким цветком. Мама родная, да что же он такое творит!
Я услышал, как Кирилл произнёс вполголоса:
– Лекарь он, конечно, отменный, а вот воином ему никогда не бывать. Склад не тот.
На что дядя Миша ответил:
– Бежим, а то ещё немного – и никому из нас в живых больше не бывать.
Это правда. Теперь и я вижу, что ордынцы нас не только услышали, но и разглядели. Всадники неслись во весь опор, быстро приближаясь.
– Тут балка рядом, всем туда бегом. Может, укроемся!
Теперь впереди бежал Кирилл, таща за руку Юрку, который так и не выпустил из кулака свой гиперикум. Я поспешал следом, стараясь не отставать, а замыкал отступление дядя Миша. И как он только разглядел эту балку, со стороны ведь ничего не видно из-за густой травы! Наверное, бывал здесь раньше.
Когда мы спустились на дно, топот копыт раздавался уже совсем рядом. По-моему, всадники даже не подгоняли коней, понимая, что деваться нам некуда. И в самом деле: что им может помешать спешиться и обыскать балку? Неужели всё, прощай воля? Впереди – невольничий базар. Говорят, что крымские ордынцы продают пленников за море. Им, пожалуй, байку о паломничестве рассказывать бесполезно: не для того они в такую даль забрались, чтобы отказываться от пленников. От таких мыслей у меня в животе зашевелилось что-то мохнатое и мерзкое, как мышь. Я даже чуть не упал, споткнувшись о корень ольхи, росшей на берегу бегущего по дну балки ручья.
А ордынцы меж тем действительно спешились и начали спускаться. Их громкие окрики слышались уже совсем недалеко. В отчаянии я сел на землю и обхватил голову руками. Заросли ольшаника трещали совсем рядом.
– Васятка! – послышался громкий шёпот Кирилла. – Пойдём-ка. Кажется, спасены.
Я поднял голову. Кирилл стоял неподалёку и махал рукой: мол, давай сюда. Стараясь не шуметь, я пошёл за ним, ступая так, чтобы не сломать никакой веточки, которая своим треском выдала бы ордынцам наше местонахождение. Через несколько саженей на склоне балки показалась щель в земле. Лаз! Кирилл пропустил меня вперёд и подсадил, чтобы было удобнее влезать.
Я, не мешкая, ужом вполз в укрытие.
За спиной послышался истошный крик:
– Шайтан!
Заметили, стало быть. Как там Кирилл теперь? Но он уже влезал в подземную пещеру. Видно, густые заросли ольхи помешали ордынцам стрелять из луков. И то слава богу!
Глава третьяСпасение
Когда глаза привыкли к темноте, я увидел, что мы оказались в небольшой пещере. Дядя Миша сидел напротив входа, сжимая в руках нож. Юрка, широко раскрыв глаза, прижался к нему. От испуга он, кажется, даже обездвижел и только тихо поскуливал, как оторванный от собаки щенок. Да-а-а, видно, жив ещё в памяти был ордынский плен и обратно ему очень уж не хотелось!
Света, попадавшего через лаз, было недостаточно для того, чтобы осветить всю пещеру, – её дальние очертания терялись во мраке. Я отполз подальше от входа и прислонился к стене. Кирилл сидел рядом со мной. Он уже сдёрнул с плеча лук и наложил стрелу, готовый встретить ордынцев, если кому-то из них взбредёт в голову лезть в пещеру. В проёме мелькнул силуэт, над ухом у меня тренькнула тетива: Кирилл был начеку!
Снаружи вскрикнули, и что-то зашуршало: наверное, раненый отползал от входа. Вскоре всё затихло. Мы сидели молча, стараясь не пропустить момент, когда к нам снова кто-нибудь полезет. Время шло, но никто больше не появился – видно, урок пошёл впрок.
Наконец Юрка прошептал:
– Может, они уже ушли?
– Может, и ушли, – так же шёпотом ответил дядя Миша, – а может, и нет. Хитрющие, черти!
В темноте кто-то засмеялся, и чей-то незнакомый голос спросил:
– Ну что, отбились?
Кирилл быстро выдернул из саадака стрелу и, натянув лук, развернулся в сторону, откуда раздался голос.
– Да ушли они, ушли, – сказал кто-то так же спокойно и чуть насмешливо, – незачем им сюда лезть, не дураки же они. Да опусти ты лук! Свои! Э, да у тебя же нога прострелена!
Свои! Ну слава богу! Вот уж действительно не знаешь, откуда придёт помощь. Оказывается, здешние пещерные обитатели, после того как увидели, что ордынцы нас преследуют, вылезли откуда-то из бокового хода и обстреляли их из луков. Те, наверно, посчитали, что в такой обстановке заниматься осадой подземного убежища – дело ненадёжное, и отправились по своим делам, прихватив раненого товарища. Вот ведь как бывает!
А нога у Кирилла действительно оказалась простреленной. Ордынская стрела пробила левую икру насквозь. Не повезло ему. Я не раз замечал, что есть такие люди, которые так и притягивают к себе неприятности. И вроде ничего особенного не делают, а всё равно им не везёт. Хотя тут как посмотреть. Кирилл полез в пещеру последним, чтобы уберечь от стрел нас всех, поэтому ему и досталось. Да и тогда в Рязани мог бы и не бросаться за лошадьми, но бросился же! Говорит, побоялся, что они кого-нибудь затопчут, особенно детей.
Пока я предавался этим размышлениям, Юрка уже вовсю хлопотал над Кирилловой раной. Он сломал стрелу, вытащил обломки и жевал какую-то травку – видно, готовил снадобье.
Выждав для верности в пещере какое-то время, на случай, если ордынцы приготовили нам засаду, мы вылезли на свежий воздух и с наслаждением вдыхали запах степи, нежась под лучами уже клонящегося к закату солнца. Юрка развёл небольшой костерок и в глиняной плошке варил свой гиперикум – похоже, тоже для лечения.