После ужина у бездымного костерка, сыто потягиваясь, дядя Миша сказал:
– Навряд ли мы ночной путь выдержим. Уж больно несвычные к подземной жизни. Надо бы передохнуть и продолжить завтра.
Чипига ничего ему не ответил. Он подошёл к Кириллу и внимательно осмотрел его ногу. Та покраснела и начала опухать. Долгий подземный путь давал о себе знать. Может, Юркино искусство и помогло бы, если бы мы оставили Кирилла в покое на несколько дней. Но это было невозможно.
– Вижу, – сказал Чипига, – что не выдержите. Ну тогда располагайтесь, а завтра с рассветом в дорогу.
Юрка промыл Кириллову рану чистой водой и снова стал жевать какую-то траву, которую только что сорвал. Потом со словами: «Это для здоровья тела, чтобы антонов огонь не спалил» – наложил жёваное на рану и перевязал тряпицей. Отвар же гиперикума заставил выпить, пояснив: «А это для спокойствия духа».
Наутро мы не полезли обратно под землю.
– Дальше путь будет по другому ходу, – пояснил Чипига, – этот к полуночи забирает, а нам на полдень надо.
Пройдя меньше версты по высокой траве, скрывающей нас с головой, мы вышли к густым зарослям черёмухи. Невысокие деревья были обильно покрыты спелыми чёрными ягодами. Вслед за Чипигой все полезли в самую гущу.
– Ветки не ломайте, анчутки! – прикрикнул наш проводник.
Все послушно обходили деревья и, только Юрка, довольно урча, стал нагибать ветки и пригоршнями срывать ягоды.
– Оставь! – одёрнул его дядя Миша.
Юрка растерянно захлопал глазами:
– Я для медицины. Не кушать же…
– Пусть собирает, – вступился за нашего юного лекаря Чипига, – видно же, хоть и отрок, а дело своё знает хорошо. Вон как Кирюху попользовал. Другой бы с такой раной ни за что подземный путь не выдержал.
Почувствовав поддержку, Юрка вытащил из-за пазухи небольшой берёзовый туесок (и где только раздобыть успел и, главное, когда?) и стал набивать его черёмухой…
В самом центре зарослей оказалась яма, обложенная дубовыми брёвнами. Если не знать заранее, разглядеть её в траве было невозможно. Заглянув вниз, я увидел, что это не просто яма, а что-то вроде колодца, выложенного крупными камнями. Но воды в нём видно не было. То, что было внизу, терялось в жутковатой темноте. Оттуда тянуло холодом и сыростью. Мне показалось, что новое подземелье было ещё хуже, чем то, из которого мы вчера вылезли.
Чипига, взяв несколько заготовленных на привале светочей, подошёл к колодцу. Один из его людей уже разматывал пеньковую верёвку, появившуюся неизвестно откуда, – наверное, прятали поблизости. Крепко ухватившись за один конец, он сел на край, свесив ноги вниз, и помощники стали осторожно стравливать пеньку, давая ему возможность медленно опускаться.
– Глубоко там? – спросил дядя Миша.
Помощник Чипиги исподлобья глянул на него:
– Сажени три.
Неглубоко, значит. Мужик уже вытягивал наверх освободившуюся верёвку.
– Давай мальцов! – послышался снизу глухой голос Чипиги.
Меня обвязали верёвкой и осторожно опустили в колодец. Третьим был Юрка.
– Теперь Кирюху! – приказал Чипига.
Тяжёлого Кирилла спускали двое мужиков. За ночь он пришёл в себя, а Юрка с утра снова наложил ему на рану свеженажёванного снадобья и дал выпить отвар гиперикума, который, как я теперь разглядел, оказался обычным зверобоем. Бабка Секлетия, помню, тоже сильно уважала эту траву. В сенях у неё всё время висело несколько сушёных веников из зверобоя.
Последними спустились дядя Миша и один из чипигиных помощников. Второй остался наверху, – видно, чтобы потом поднять своих товарищей, когда они, проводив нас, вернутся обратно.
Новое подземелье оказалось и лучше, и хуже старого. Лучше тем, что пол был ровный и явно высеченный в каменной толще. Идти по такому полу – одно удовольствие, как по рязанской деревянной мостовой. И даже голову можно не пригибать, так как свод был выше Кирилловой макушки. Хуже – тем, что сырость вокруг стояла, словно в бане. Но если в бане сырость жаркая, то здесь – студёная. Отойдя на несколько десятков шагов от места спуска, я заметил, что изо рта идёт пар. Вскоре я промок и продрог до костей. Одно радовало: по словам Чипиги, идти нам самое большее – до полудня.
Кирилл, несмотря на то что Юрка наложил ему новую повязку, заметно прихрамывал. Хорошо хоть, что после вчерашнего путешествия вообще идти может. До Курска мы с ним, конечно, дойдём, а вот что дальше?
Шли мы ходко, постепенно спускаясь в глубь земли. Вертя головой, я видел, как капли воды, стекая по стенам и срываясь с маленьких каменных сосулек, обильно покрывавших потолок, соединяются в ручей, который весело журчит под нашими ногами.
Постепенно поток становился полноводней, и вскоре мы шагали по щиколотку в воде. За вчерашний день я изорвал две пары лаптей и с сожалением думал, что с такой дорогой у меня скоро не останется обувки. Как здо́рово было ходить при дворе Олега в хороших сапогах, не заботясь о том, что надеть завтра! Сапоги я носил и год и два, пока нога не вырастет настолько, что не входит внутрь. А сапогам хоть бы хны! Их потом, после меня, ещё кому-то поносить давали. Раньше, в деревне, я по малолетству об этом и не задумывался. Там я и лапти-то почти не носил – больше босиком бегал.
Меж тем мы брели уже по колено в воде, и уровень потока всё время повышался.
– До пояса потом будет, – предупредил Чипига, – а лекарю нашему до подмышек.
– А это подземелье откуда взялось? – спросил дядя Миша. – Не похоже, чтобы его водичка пробила, хотя её здесь намного больше, чем там, где мы вчера были.
– Люди это пробили, – ответил Чипига, – камень в старые времена добывали.
– Куда ж такую прорву камня дели?
– А города строить из чего? Думаю, его отсюда в Киев и Чернигов возили. А может, и в Тулу. Только мало кто об этом сейчас помнит. Старики помнят, конечно, да мы знаем, потому что живём здесь. А пройдёт немного времени – и зарастёт всё небылью. Водичка здесь всё выше и выше поднимается. Говорят, лет сорок назад здесь не выше колена было. Пройдёт ещё сорок – и никто в это подземелье не полезет. Ну, на наш век хватит.
Они замолчали. А я думал: куда можно потратить такую уйму камня? Крупных городов неподалёку нет. Может, и правда возили камень в Киев или Чернигов? Да вряд ли: и далеко, и слишком много его отсюда добыто. На десять Киевов хватит. Или не хватит? Может, его ломали тут ещё в те времена, когда никакого Киева не существовало? А кто? Какие народы жили тут прежде русичей? Поинтересоваться, что ли, потом у Варсонофия – вдруг да есть в старинных эллинских книгах что-нибудь про здешние места?
Изредка в мерцании светочей появлялись старые, оплывшие каменными потёками рисунки. Крест в круге, какие-то ломаные линии… Вон, кажется, тур. Может, и не тур, но рога точно турьи: длинные, изогнутые и выставленные вперёд. По-моему, кроме меня, никто на эти рисунки внимания не обращал. А может, просто не замечали.
Мне давно уже стало понятно, кто такие Чипига и его товарищи. Разбойники, конечно. Кто ещё будет в подземелье прятаться? Только какие-то странные они разбойники. Нам помогают. Зачем? Может, они и не совсем разбойники? Ну не бывают разбойники такими хорошими!
Я ощупал низ рубахи: перстень был на месте. Если не знаешь, где он спрятан, то найти невозможно, разве что разодрать одежду на части. Варсонофий крепко зашил его, а заплаты, в изобилии покрывавшие рубаху, превращали её в настоящее нищенское рубище, на которое не польстится и самый жадный разбойничек.
Хотя Чипига и сказал, что вода будет ему по пояс, уровень потока вскоре оказался немного выше. Юрка, как самый маленький из нас, уже шёл вытянувшись во весь рост и подняв лицо кверху: вода достигала подбородка. Замыкавший шествие помощник Чипиги взял его на руки и понёс – хорошо хоть, вес в воде меньше, чем на суше. Я ростом с дядю Мишу, поэтому мог идти спокойно.
К счастью, так продолжалось недолго. Понемногу вода стал спадать, и поход продолжился в обычном порядке. Куда в конце концов пропал этот немалый поток, я так и не понял. Наверное, перетёк в один из боковых проходов, который уходил под уклон.
Мокрые, продрогшие, мы наконец выбрались на сухое место. Даже капель с потолка прекратилась. Как Чипига в этой мокроте умудрился уберечь светоч, не знаю. Я бы ни за что не смог. Похоже, уровень воды поднимается слишком быстро. Наверное, пройдёт ещё совсем немного лет – и это рукотворное подземелье будет затоплено навсегда.
Мы расположились прямо на полу, растирая ноги после путешествия в холодной воде. Всё-таки сегодняшний день обещает быть легче вчерашнего.
– Уже немного осталось, – сказал Чипига, – меньше версты. Поднимайтесь, лучше на солнышке отдохнёте.
Проход стал меняться. Мне даже показалось, что здесь бывают люди. Когда я спросил об этом Чипигу, он ответил:
– У этих пещер есть свободный выход наверх. Местные старожилы его знают, только бывать им здесь незачем. Разве что ребятишки лазают. Их ведь никакими запретами не удержишь.
Совсем скоро пламя светоча затрепетало. Неподалёку явно находился выход на поверхность, из которого сильно тянуло сквозняком. Чипига погасил огонь. Сначала темнота навалилась на нас, словно тяжёлое тёмное покрывало, но потом мы разглядели впереди светлое пятно – это был выход! Ещё пара сотен шагов – и вот мы уже стоим под ярко-синим полуденным небом.
Мы с Юркой повалились на траву. Рядом тяжело опустился Кирилл, держась за раненую ногу. Лицо его было серым. Видно, что в подземелье он держался из последних сил, не желая никого обременять. Перемена, произошедшая с ним за это небольшое подземное путешествие, была разительной. Вниз спускался выздоравливающий человек, наверх поднялся больной, еле передвигающийся самостоятельно.
– Тут до Курска совсем недалеко, – сказал Чипига, – вёрст десять – пятнадцать. Ордынцы сюда не забредают, здесь литовцы хозяева.
– Спасибо тебе, добрый человек, – поблагодарил его дядя Миша. – Скажи, кому за здравие свечку в церкви ставить?