Больше всего меня заинтересовал один из тех, кто вошёл в терем. Было в его грузной фигуре что-то очень знакомое, но вот где я его видел – вспомнить не мог. Хотя где же ещё, как не в Рязани. Но что-то не припомню, чтобы кто-то из виденных там иноземцев имел такое толстое пузо. Да там и иноземцев-то было немного.
Стоп! Меня словно обухом по голове ударили. Вспомнил! Мы с ним действительно встречались. Это было три года назад, как раз накануне сожжения Рязани Арапшой! Перед глазами возникли кудлатая собачка Марфушка в красном сарафане, рыжий усатый кот Сенечка, поющие и пляшущие песельники. И раньше видел, за два года до того, в нашем селе! Точно! Это же тот самый толстяк, что уговаривал отца уйти с ним в чужую землю, а в Рязани наступил мне на ногу и потом поднял за шиворот, как шкодливого щенка. Но постойте, это же у него на пальце я видел железный перстень, где два всадника на одном коне!
Забавненько получается! Выходит, храмовники действительно свои люди при дворе литовского князя! Вон стражники на воротах пропустили их без проволочек. Видно, они сюда сто раз приезжали, если даже простым воинам примелькались. А может, и правда сто раз? Интересно, для чего они сейчас пожаловали? Я в раздумьях чесал затылок: как бы мне это разузнать побыстрее? Может, обратиться за помощью к Аустее? Она наверняка здесь все ходы и выходы знает, подскажет, как можно подслушать разговор.
Но поговорить с Аустеей я не успел. После полудня прибежал посыльный от князя и велел срочно прийти. За всё время, что мы жили в Курске, это был единственный случай, не считая первых дней, когда Ягайло вспомнил про нас. Я чувствовал, что разговор предстоит серьёзный. И не ошибся.
В княжеской светлице я увидел Ягайла, а с ним этого толстого фрязина. Лицо его было недовольным. В стороне у стены стоял Антанас. Ягайло не стал ходить вокруг да около и спросил меня прямо:
– Василий, точно ли ты передал мне поручение князя Олега Рязанского?
Мысли у меня в голове запорхали, как стая куропаток. Та-ак… если фрязин приехал из Крыма, то наверняка у него хорошие отношения с тамошними ордынцами. А те почти на ножах с ордынцами волжскими. С другой стороны, он явно не раз ездил и на Волгу, и к литовцам, которые сейчас союзники. Получается, в Крыму не всё гладко: там есть силы, которые хотят отделиться от Золотой Орды, но есть и те, кто желает остаться с ней. Судя по всему, этот фрязин сейчас сторонник Мамая и Ягайла. Но чем же он недоволен? Да что тут гадать? Конечно же он недоволен тем, что Ягайло сначала обещал Мамаю помощь, а теперь стоит в Курске и уже больше десяти дней не трогается с места. И виной тому – я. Всё это промелькнуло у меня в голове в один миг. Здесь надо быть осторожным и хитрым, иначе ничем хорошим моё посольство не закончится. И в первую очередь – для меня самого и моих товарищей.
– Всё точно, князь.
– Этот человек утверждает, что никто в Крыму в набег на наши земли не собирается.
– Ты сам видел, князь, что вокруг Курска рыщут разъезды.
– Да, но никого поймать не удалось.
– Потому что это степняки, опытные наездники, которых не так-то просто догнать. С Мамаем ты союзник, а, кроме Мамая и крымчаков, других степняков здесь просто быть не может.
Ягайло сидел задумавшись. Несомненно, все эти соображения ему уже приходили в голову и он просто хотел посмотреть, как я буду себя вести в личной беседе.
Молчание нарушил фрязин. Он подошёл ко мне, внимательно посмотрел прямо в лицо и произнёс по-русски:
– Мальшик, это ведь ты хотел украсть в Рязань мой омоньер?
Ягайло удивлённо посмотрел на меня:
– Что он говорит?
Так, спокойно, Вьюн, спокойно! Сейчас будет самое важное.
– Князь, с этим человеком мы встречались в Рязани. Он посчитал, что я хочу его обокрасть, но потом понял, что заблуждается, и отпустил. Это было в тот день, когда Рязань сожгли ордынцы.
Без сомнения, фрязин сейчас попытается выставить меня перед Ягайло как нечестного человека, которому нельзя доверять. Но храмовник просчитался. Ягайла не так-то просто сбить с толку. И мне он верил всё-таки больше.
– Мне не важно, что было в Рязани несколько лет назад. Да и было ли? Меня больше интересует, что происходит в моём княжестве и вокруг него сейчас.
– Нишего не происходить, – ответил фрязин, – никто напасть на твои земли не собирается. Я врать не буду, ты меня давно знаешь.
– Всё, что может случиться, рано или поздно случается, – наставительно сказал Ягайло. – Не думал, что придётся говорить такие простые вещи убелённому сединами человеку.
Фрязин смутился и, нахмурившись, отошёл в сторону.
– У меня твоё слово против его слова, – продолжал Ягайло. – И кому же из вас мне верить? Но у тебя в доказательство своих слов нет ничего, а то, что говорит Василий, подтверждается сообщениями дозоров, которые много раз видели вокруг Курска чужих всадников, очень похожих на лазутчиков. Один человек из рязанского посольства чуть не умер от раны после встречи с ними. Вот когда ты, Бонавентура, сможешь предоставить, помимо своих слов, хотя бы одно доказательство, тогда будет другой разговор.
На этом всё и закончилось. Я понимал, почему Ягайло больше верит мне, а не храмовнику. И это не только потому, что у меня больше доказательств. Просто сохранность своих владений значила для него больше, чем помощь Мамаю. Конечно, если бы он был убеждён, что крымчаки точно не нападут, он бы без промедления отправился с войском к ордынскому хану. Но, к счастью, мне удалось заронить в его душу сомнение, а рисковать Ягайло не хотел. Не тот сейчас случай.
Что за всадники рыскали тогда по степи, мы так и не узнали. Скорее всего, ордынские разбойники, которые не подчинялись никому и делали только то, что сами считали нужным, вроде Чипиги и его подземных жителей.
А что касается фряжского посольства, то я убедился, что храмовники – частые гости у литовцев и кровно заинтересованы в победе Мамая над Дмитрием Московским. Поэтому их сильно рассердило решение Ягайла не идти на помощь ордынцам. Видно, русские земли для них как кость в горле – не проглотишь и не выплюнешь. Остаётся только перемолоть. Но это мы ещё посмотрим.
Я вышел, чувствуя спиной сверлящий, тяжёлый взгляд Бонавентуры. Памятливый фрязин оказался. Спросить бы у него про отца, да ясно же, что ничего не ответит, а только сделает удивлённые глаза и рассмеётся в лицо.
Когда я рассказал всё дяде Мише, он сначала задумался, а потом медленно проговорил:
– У Ягайла родной брат с дружиной ушёл служить Дмитрию Московскому. Наверное, князь литовский не хочет с ним в бою встречаться. Хотя кто его знает! У князей же всё не как у людей: порой брат брата из-за трона жизни лишит, и рука не дрогнет.
Глава шестаяЧужие люди
Чтобы литовцы привыкли к нашим поездкам в степь, мы совершали конные прогулки ежедневно, а стреноженных лошадей держали за городскими стенами. Дядя Миша, глядя на мои частые походы к Линасу, только головой покачивал. Однажды сказал, что мне надо бы прекратить отлучки, а то время идёт, и неизвестно, в какой момент придётся бежать. Я и сам знал, что он прав, но ничего поделать с собой не мог.
Каждый раз, когда Аустея подходила ко мне и говорила: «Отец уже, наверное, заждался. Пойдём?», я кивал и, стиснув зубы, шёл за ней. Кирилл понимающе поглядывал на меня, а Юрка бормотал что-то вполголоса и ехидно похихикивал в спину. В лицо что-то сказать он не осмеливался – знал, что за такое можно и по шее получить.
В тот день, когда закончилось наше посольство, мы с Линасом сделали десять крышек для пчелиных колод. Считая те, что он сделал сам, и сделанные в другие дни, нам оставалось обновить не больше пятнадцати колод, и я рассчитывал закончить работу во время следующего посещения пчелиного городка. Мы обедали в его хижине припасами, которые Аустея захватила из города. Мёда я, кажется, наелся аж на несколько лет вперёд.
– Завтра последний раз отберу мёд, – говорил Линас, – и всё. Больше нельзя: пчёлам тоже на зиму оставить надо.
– А как же они зимуют? – поинтересовался я.
– Да прямо в колодах и зимуют. Семьи большие, сильные, им любой мороз нипочём.
Он вдруг встал из-за стола и подошёл к окну. Издалека послышалось лошадиное ржание, потом раздались крики и проклятия. Я насторожился: ругались по-русски.
– Кто там?
– Люди какие-то, – ответил Линас, – трое, по виду русские. Откуда они здесь взялись?
– А чего ругаются?
– Пчёлы чужих не любят.
Со двора донёсся громкий крик:
– Эй ты, кто такой, далеко до Курска?
Я похолодел: голос был знакомым. Но знакомым не по курской жизни, а по рязанской. Ничего хорошего это не предвещало.
Линас вышел на улицу и спокойно обратился к всадникам:
– Я Линас, княжеский пчеловод. Как проедете лес – сразу Курск. Не больше версты.
– А как проехать?
Неспроста, ой неспроста этот человек оказался в Курске вместе со мной! Я уже понял, кто это. Это был Иван Шаньга, любимчик княжеского тиуна Григория Капусты.
Я шепнул Линасу:
– Отправь его по кружному пути. Чую я – по мою душу приехал.
Линас едва заметно кивнул.
– Чего молчишь? – надрывался Шаньга. – Отвечай, когда спрашивают!
– Прямо поедешь – пчёлы заедят! – крикнул Линас. – А вправо заберёшь – там версты на четыре подлиннее, зато спокойнее.
Шаньга рявкнул в ответ благодарность, и вскоре всадники скрылись в лесу. Медлить было нельзя. Я подозвал Аустею, которая хлопотала у очага, готовя отцу пищу на вечер.
– Нам надо в город. Как можно быстрее.
– Зачем? – удивилась она. – До вечера ещё далеко.
– Ты должна мне помочь. Кажется, мы в большой опасности.
Её большие светло-голубые глаза расширились от страха, а лицо помрачнело, словно на солнце набежала тучка. Даже медовые волосы, которые всегда так нравились мне, как будто потускнели и выглядели теперь обычными, русыми. Мне стало до того её жалко, что сердце заколотилось быстро-быстро. Но времени было слишком мало. Возможно, от того, как скоро мы попадём в Курск, зависят жизни дяди Миши, Кирилла и Юрки. Ну и моя, конечно… И мы побежали. Я оглянулся: Линас стоял возле избушки и смотрел нам вслед, махая на прощание рукой.