Я осторожно отступил от шатра и бросился бежать. Рядом с шатрами стоял обоз ордынского войска. Вскоре я затерялся среди нескольких сотен повозок – целого города!
Здесь со всех сторон слышались шорохи, вздохи и чавканье: в ордынском обозе было много баранов и лошадей, мясом и молоком которых воины питались. Считая, что достаточно удалился от стоянки арбалетчиков, я прислонился спиной к дощатой стенке высокой повозки с четырьмя огромными колёсами. Доски доходили до половины её высоты, а верх был затянут плотной тканью, которая хорошо предохраняла от дождя.
Отдышавшись после бегства и волнения, я уже собирался выбираться отсюда к своим, как вдруг неподалёку что-то звякнуло. Я огляделся: звук доносился из повозки. Там явно кто-то был. Интересно, кто? То, что это не воин, было понятно сразу. Матерчатый полог колыхнулся и отошёл в сторону. На землю, звеня длинными цепями, спрыгнул какой-то человек, заросший волосами. Я испуганно отпрянул в сторону.
Борода его доходила почти до пояса, а длинные седеющие космы давно не знали гребня. Цепи тянулись от ног человека внутрь повозки: он был прикован! Широко раскрыв глаза, смотрел я на него. За что ему такое наказание? Как бы ни была велика вина, но такое… Этого я понять не мог.
Человек внимательно глядел на меня, кажется силясь что-то вспомнить. Затем спокойно произнёс до боли знакомым и родным голосом:
– Ну, здравствуй, сынок! Вот как нам довелось увидеться.
Отец! Теперь я узнал его. Но это же невероятно! Я бросился в его объятия, не замечая, что плачу. Сколько мы так простояли, не знаю. Когда я поднял глаза, то увидел, что отец тоже плачет. Слёзы, стекая по его лицу, оставляли узкие блестящие дорожки.
Но… стоп! Благоразумие, которое все эти годы воспитывал у меня Варсонофий, взяло верх. Сейчас все мы в опасности. А если ордынцы узнают, что их пленник – мой отец, боюсь, что мне придётся разделить его участь. Или, в лучшем случае, к нему приставят сильную охрану, и у нас не будет возможности даже поговорить. А пока они этого не знают, я могу освободить его, когда начнётся битва, и мы сбежим.
– Отец, нам сейчас опасно говорить. Но я сделаю для тебя всё, что смогу, и даже больше. Скажи, как тебя кормят? Тебе надо что-нибудь?
– Спасибо, сынок. Я им всякую железную работу делаю. Поэтому кормят сытно, чтобы не ослабел.
– Можно снять оковы?
– Можно. Их мне в Сарае наложили, да ковал свой человек. Заклёпки слабенькие, едва держатся. Инструмент в соседней повозке. Нужен молот и шкворень. Пара ударов – и оков как не бывало. Да только делать этого сейчас не надо: лучше выждать. Во время битвы и сбежим. Ты-то как тут оказался?
– Долго рассказывать, отец. Я могу свободно ходить по ставке. Когда начнётся сражение, я тебя освобожу. Лучше ты сам расскажи, как здесь оказался.
– Помнишь, пять лет назад ордынцы налетели на наше село? Это тот фрязин-толмач их привёл, думал, что они меня ему отдадут. Да только обманули его ордынцы. Как узнали, что я хороший кузнец, решили себе оставить: они тоже мастеров ценят. Хотели, чтобы я им оружие ковал. Да только я отказался, вот и… Пять лет так в цепях и проходил. А как узнал, что Мамай собирается на битву с Дмитрием Московским, сделал вид, что согласился. Они меня с собой и взяли, да только расковывать пока остерегаются. Сейчас одна надежда – на нашу победу.
– Что бы ни случилось, я всё равно тебя освобожу. А пока не надо никому знать, что ты мой отец. Я всё приготовлю.
– Ступай, сынок. Я буду ждать.
Глава четвёртаяПодготовка к бегству
Когда я рассказал, что встретил отца, Юрка радостно запищал что-то и полез обниматься, Кирилл улыбнулся, а дядя Миша сказал:
– Хорошо, хоть коней нам оставили. Иван – хороший наездник. Помню по прошлым годам. Немало вёрст вместе верхами пройдено.
– Ещё один конь нужен для него.
– Добудем. Как только стемнеет, добудем. Жаль, не знаем, откуда наши подойдут – с полуночи или восхода.
– Дядя Миша, на полночь бежать – самое верное, – вмешался Кирилл. – Тут, кажется, Тула совсем недалеко. Авось да попадём на наших.
– Если б я на авось надеялся, – назидательно сказал дядя Миша, – до своих лет не дожил бы. Хорошо, если получится у ордынцев коня увести, а если нет, кому-то надо будет вдвоём на одного сесть. Вы, Василий с Юркой, самые лёгкие, вы и сядете. Поскачем в сторону от наших.
– Почему? – удивился я.
– Там ордынских разъездов не будет. Отойдём подальше, а потом повернём на полночь. А может, Бог даст, всё и удачно сложится. Тогда наши сами сюда придут.
– Получится ли коня увести? – мрачно спросил Кирилл.
– У ордынцев, по их обычаю, по два-три коня на каждого. А воевать-то они будут на одном. Свободные ходят табуном где-то неподалёку. Там и возьмём. Теперь только остаётся ждать, когда битву объявят. И будем надеяться, что литовцы не успеют подойти.
Нищему собраться – только подпоясаться. Так и нам сейчас. Стреноженные кони пасутся неподалёку – отдохнувшие, сытые. Из имущества – метательные ножи, у Кирилла – лук со стрелами (оружие нам вернули), у Юрки – торба со всякими лекарскими припасами. Мы не стали говорить ордынцам о его талантах – чего доброго, решат, что он должен лечить их воинов, раненных в сражении. Уведут куда-нибудь – ищи его потом.
Ордынцы, конечно, покопались в наших вещах. Один очень важный вельможа залез в Юркину торбу и поинтересовался её содержимым. Тот, не зная их языка, как мог, жестами объяснил, что эту травку заваривают кипятком, настаивают и пьют. При этом он поглаживал рукой живот и закатывал глаза, изображая лицом блаженство. Ордынец протянул: «О-о-о, тцай-е![31]», понимающе закивал и отобрал у него самый большой кисет, покровительственно похлопав по плечу: мол, собирай ещё, я потом зайду.
На следующий день этот ордынец всё время зевал, клевал носом, один раз даже чуть не свалился с коня. Оказывается, отобрал он сбор из страстоцвета, пустырника и травки, имени которой на русском я не знаю, а по-латыни Юрка назвал её Valeriana. Сбор этот применяется при бессоннице. Глупый ордынец напился отвара, а потом целый день ему жутко хотелось спать. Самое смешное, что он так и не понял, что с ним, а Юрка только невинно хлопал глазами: мол, я не я и лошадь не моя. Правда, самые нужные снадобья – кровь останавливать, кости сращивать или ожоги лечить – ордынец не отобрал. И на том спасибо.
На нас никто не обращал внимания. Кирилл куда-то исчез, но к вечеру вернулся, неся три небольших ордынских лука с саадаками, полными стрел. И со словами: «Не будут оружие разбрасывать» – раздал нам. Когда мы стали расспрашивать откуда, лишь улыбался в ответ. Только сказал с сожалением, что мечи достать не удалось, да и без сноровки кривыми ордынскими мечами рубиться трудно. Из нас, пожалуй, только дядя Миша и сможет.
Когда солнце уже клонилось к закату, в ордынской ставке началось оживление. Проскакали к ханскому шатру темники и тысячники, туда же чинно прошествовал начальник арбалетчиков. Простые воины проверяли натяжку луков, некоторые затачивали мечи.
– Кажется, утром начнётся, – заметил дядя Миша, – сейчас нам бы самое время скрыться, чтобы глаза им не мозолить. Не ровён час, вспомнят про нас.
– И что тогда? – спросил Кирилл.
– Олег-то не пришёл, – ответил дядя Миша. – Или заставят с ними в строй встать, или оставят под охраной до окончания сражения, или…
Он не договорил, чем может обернуться для нас третье «или», но и так было ясно, что оно нас не устраивает, так же как и первые два.
Но скрыться не получилось. Вдруг рядом мягко затопали по земле копыта, и десять конных всадников окружили нас.
– К Мамаю! – приказал сурового вида десятник. Его внимательные глаза смотрели недоверчиво, а рука лежала на рукояти меча.
Это надо же, какой памятливый хан оказался! Ему бы войско к битве готовить, а он про нас, своих многострадальных пленников, вспомнил.
Когда нас привели к Мамаю, тот выглядел мрачным и встревоженным.
– Завтра сражение, – обратился он к дяде Мише. – Дмитрий Московский уже перешёл на этот берег Дона, а Олег со своим войском не появился. Что скажешь?
– Я уверен, что он совсем рядом. Олег верен своим обязательствам. Через день или два он будет здесь.
– У меня нет времени, чтобы его ждать. Сражение будет завтра. Нет ни Олега, ни Ягайло.
– Зато у тебя есть арбалетчики. Поверь, это очень сильные воины. Я повидал в жизни много, но таких солдат встречаю впервые.
Хитрил дядя Миша, ой хитрил! Не встречал он воинов лучше, видите ли! Так я ему и поверил. Прекрасно он видел как сильные, так и слабые стороны фряжских арбалетчиков. Наверняка хотел избавиться от подозрительности Мамая. Да только получится ли?
– У меня нет Ягайло и Олега. И это меня удивляет и огорчает, – повторил Мамай.
– Если ты нам не доверяешь, мы завтра встанем в строй вместе с твоими воинами, – предложил дядя Миша, – и на деле докажем, что Олег – твой союзник.
Мамай задумался. Было видно, что в нём борются сомнения. Наконец он сказал:
– Хорошо. Пусть будет так. Вы вдвоём будете сражаться, а эти, – он указал на нас с Юркой, – пусть сидят в обозе. Завтра к вечеру станет ясно, говорите вы правду или обманываете. И тогда я решу, что с вами делать. А пока отдыхайте, готовьтесь к битве.
Уф! У меня – как гора с плеч. Всё уж в голове перебрал – от немедленной казни до заковывания в цепи, как отца. Но беда пока миновала. Видно, прав был Юрка, когда говорил, что силы небесные нас охраняют. Фатум, чтоб ему ни дна ни покрышки! Скоро ночь, а утром – ищи нас свищи!
После захода солнца сильно похолодало. Утром, наверное, туман будет, нам это на руку. Осень, как-никак, вересень[32] на дворе. Хотя какой тут двор? Степь кругом да дубравы нечастые.
В эту ночь нам точно не спать.