– Нормальная мать? Я, значит, ненормальная? Наверное, я же все-таки разбираюсь в литературе, я литературовед…
– Мама, а ты прочитала хоть одну мою книгу?
– Я не могу это читать! Безыдейное, бессмысленное переливание из пустого в порожнее. Ах, он на нее посмотрел, ах, у нее потемнело в глазах, я воспитана на другой литературе.
– Мама, вот тебе деньги и я пошла.
– Привыкла, что тебя хвалят и не хочешь слушать правду!
– Мам, у тебя своя правда, у меня своя. Вот и все. Если что-то нужно, звони!
Я вышла от нее в состоянии близком к помешательству. В каком же кошмаре жил мой сын. И ведь никогда не жаловался, а он давно все понял… Слава Богу, слава Богу, что он теперь будет далеко от нее. Мне было ее даже жалко. Конечно, это уже почти клинический случай. А ведь когда в свое время я вернулась к ней, все эти советские страсти как будто были забыты, слишком трудно было жить, мне казалось, она что-то поняла и пришла в норму, но сейчас, когда у нее нет материальных забот и проблем… Что это? Такая неизбывная обида на новую жизнь? Или же попросту глупость? Я давно поняла, что моя мать не самая умная женщина, но сейчас это переходит все границы.
Я села за руль, меня трясло.
– Олеська, что, Надежда Львовна достала?
– Не то слово! Лер, умоляю, давай больше о ней ни слова! И мне надо выпить!
– Ты же за рулем!
– Я чуть-чуть! Ну, как дела?
– Да у меня-то нормально, а вот ты… Да, пока не забыла! Я тут общалась с Розой…
– И я пока не забыла! Он мне оставил сообщение на автоответчике, просит обязательно ему позвонить. Зачем, не знаешь?
– Догадываюсь, – таинственно улыбнулась Лерка. – Он узнал, что ты выходишь за Миклашевича и чуть не грохнулся в обморок от огорчения.
– Господи, откуда он-то узнал?
– От меня, откуда же… Я нарочно ему сказала.
– Лерка, зачем?
– Я не верю в изменившегося Миклашевича, я слишком хорошо помню все твои страдания…
– И по-твоему Роза может тут что-то поделать?
– Запросто. Он же тебе нравится.
– И что?
– Закрути с ним роман, пока не наделала глупостей.
– А закрутить с ним роман это не глупость? Он же зайчик, ручной зайчик у своей Арины, и боится ее до смерти. Под кровать полез, никогда не забуду его голый зад…
Лерка расхохоталась.
– Что, зад был так прекрасен?
– Самый обычный зад, ничего выдающегося. Кстати, надо бы подарить Арине мысль сделать ему на заду татуировку в виде курочки!
– А там ее пока нет?
– Скоро будет!
– Олеська, ты так это говоришь… Он тебе нравится.
– Плюсквамперфект.
– Это что?
– Давно прошедшее время.
– Врешь! Этот пассаж насчет курочки на заду выдает тебя с головой. Ты его не простила! А это значит, что ты по-прежнему к нему неравнодушна!
– Ерунда, я опять втюрилась в Миклашевича. Ты даже представить себе не можешь, какой он стал. Он согласился на все мои условия…
– Какие?
Я изложила подруге все условия.
– Да? Ну чего не сделаешь, чтобы своего добиться.
– И еще… Я хочу второго ребенка…
У Лерки стали несчастные глаза. Она не могла иметь детей.
– А Миклашевич про твои планы знает?
– Идея принадлежит ему. А когда я задумалась на эту тему…
– Ну, если так… Но все-таки я ему не верю! Ты сразу-то рожать не бросайся.
– Лер, откладывать уже нельзя.
– Ну полгодика-то поживи, присмотрись, что и как… Ты веришь в эту проснувшуюся через столько лет любовь?
– Откуда я знаю!
– Вот и попробуй, пока не съехалась с Миклашевичем, закрутить роман с Розой.
– Опять двадцать пять! Лер, а тебе-то это зачем?
– Куропатку не выношу! Гришка потребовал недавно, чтобы я поехала с ним к Розе. Я сперва не хотела, но он настаивал. Боже, какая она дура! Весь вечер рассказывала про какие-то великосветские похороны и кто во что был там одет! Я чуть не сблеванула.
– А Роза что?
– Так это она мне, а Роза с Гришей играли в бильярд. Олеська, уведи Розу, а?
– С ума сошла? Я сроду никого ни у кого не уводила, я просто этого не умею. Я не хочу, чтобы меня мучила совесть.
– Какая совесть? Если он ее бросит, она его отпустит только голым!
– Но с курочкой на заду. Оно мне надо? Она, небось, образцовая хозяйка, а я – сама знаешь. И если у меня что-то пригорит, то курочка на заду сразу напомнит, как вкусно готовила Ариша…
– Слушай, ты вполне нормально готовишь, не прибедняйся. И к тому же он добрый, и еще он сирота, а у Миклашевича мама.
– Знаешь, по сравнению с моей мамой, Амалия Адамовна сущий ангел! Обожает играть в карты, помешана на своей собачке, немножко взбалмошна, но это все нормально, а моя…
– Олесь, а Юля… Она больше не появлялась?
– Нет, даже ни разу не позвонила. Знаешь, я очень отчетливо, наверное, впервые в жизни поняла, что такое отрезанный ломоть.
– Непонятно только, кто его отрезал, этот ломоть. Надежда Львовна или сама Юля…
– На сей раз все-таки Юля. Мать сделала глубокий надрез, но Юлька…
– Как грустно, Олеська!
– Грустно…
– Но не окончательно, наверное? Вон ведь Миклашевич тоже считался отрезанным ломтем, а видишь как…
– Да, странная штука жизнь… Но все-таки хорошая и за это стоит выпить, как ты считаешь?
– Стоит! Скажи, а Розе звонить не будешь?
– Еще не хватало!
– А Миклашевич в Москве?
– Нет, он поехал в Карловы Вары. Там Амалия Адамовна и он тоже решил пройти там курс…
– Подлечить печенку, прежде чем жениться?
– По-видимому.
Когда я вернулась домой, мне вдруг стало грустно – я так люблю свою квартиру, мне так хорошо здесь одной, зачем я согласилась перебраться к Миклашевичу? Правда, еще не сейчас, а когда допишу книгу… Когда же я ее допишу? Надо поскорее садиться за работу. Вот завтра с самого утра и сяду. Я уже соскучилась по своей непутевой Марине и ее двум зайцам. А у меня остался только один заяц… И хорошо, не надо блуждать в трех жалких сосенках… Зазвонил телефон.
– Олеська, как ты там? Я соскучился!
– Мить, я жутко устала…
– А я хочу только пожелать тебе спокойной ночи, – голос был бархатный, нежный, обволакивающий. – Я люблю тебя.
– Митька, что с тобой?
– Забота юности, любовь! Мама шлет тебе привет.
– Передай ей от меня тоже… Ты там лечишься?
– Первый и последний раз в жизни! Это кошмар, но я уже начал, говорят, если бросить, все мучения пойдут насмарку. Ты скучаешь по мне?
– Да, скучаю. Но с утра берусь за работу и скучать мне будет некогда.
– Да уж, пиши скорее, а то я не выдержу и сам вселюсь к тебе.
– Миклашевич, не начинай!
– Все, молчу и целую. Спокойной ночи, деточка!
Утром я села за работу, но мысли разбредались, голова была пуста, я не могла написать ни строчки. В таких случаях мне надо выйти из дому и пройтись. Я заглянула в холодильник. Там было почти так же пусто, как у меня в голове. Вот и хорошо, пойду куплю продукты, кстати, надо еще заплатить за квартиру, за свет. Я занялась квитанциями и вскоре уже вышла из дома. Почему-то вспомнился Матвей, как я его тогда разыграла. Интересно, к кому он приезжал во второй подъезд? Хотя какое мне до этого дело? А смешно вспомнить, до чего озадаченное лицо у него тогда было. Я прошла уже половину пути, заплатила за квартиру, когда позвонила мама.
– Олеся, я плохо себя чувствую.
– Что такое, мама?
– Давление подскочило! Мне необходимо купить лекарство. У меня кончилось.
– Хорошо, я сейчас куплю и привезу. Может быть, нужно что-то еще?
– Да, нужна минеральная вода, обязательно «нарзан», а еще купи апельсины.
– Мам, ну сейчас же лето, может, что-то летнее, абрикосы, черешню, клубнику… Малина уже есть.
– Не вздумай покупать на улице! Там фрукты полны тяжелых металлов! Только в магазине. Я же знаю, ты купишь первое попавшееся, а у апельсинов, по крайней мере, толстая кожура.
– Я куплю на рынке.
– Откуда ты можешь знать, где эти рыночные фрукты хранятся? Короче, купи апельсины.
– Хорошо, куплю апельсины. Что-нибудь еще?
– Нет, больше ничего не нужно. Главное – лекарство. И поскорее, мне плохо!
Вот и подумала над книгой! Ну ничего, значит, сегодня не буду работать, видно, не судьба. Я зашла в супермаркет, купила апельсины и еще коробочку нектаринов, может, мама сочтет их безопасными, на них наклейка «Седьмого континента». Потом я зашла в аптеку и решила не тащиться на рынок. Возьму сейчас такси и отвезу все. Выслушаю еще порцию жалоб, а там будет видно. Опять зазвонил телефон. Номер незнакомый.
– Алло! Алло, вас не слышно!
– Олеся?
Я сразу его узнала и почему-то екнуло сердце.
– Кто это? – притворилась я.
– Олеся, это Розен.
– Матвей Аполлонович? Чем обязана?
– Олеся, надо срочно повидаться!
Это правда, надо, почувствовала я.
– Зачем это? Хотите научить меня разбираться в сортах виски?
– Боже, какая злопамятность! – облегченно рассмеялся он. – Нет, я ничему не стану вас учить, я сам хочу научиться…
– Чему?
– Всему, Олеся, всему!
– Звучит многозначительно, но… не слишком умно!
– Тоже верно. Олеся, все дело в том, что при вас я дурею, мне нужно вероятно к вам привыкнуть, чтобы вы не считали меня идиотом. Поверьте, я не такой.
– Пока придется поверить на слово. – Мне стало весело и легко. – Так что вы предлагаете?
– Для начала предлагаю пообедать. У меня будет два часа с двух до четырех. Годится?
Я посмотрела на часы.
– Хорошо. Где?
– Как вы относитесь к итальянской кухне?
– Положительно.
– Тогда… Вы сейчас где?
– Я еду к маме на Ломоносовский, но без машины.
– Отлично, я пришлю за вами машину, скажем, к половине второго, годится?
– Хорошо.
– Говорите адрес!
Я сказала.
– Олеся, мой водитель позвонит вам на мобильный.
– Договорились.
Очень интересно! Он, значит, решил действовать, узнав о предстоящем браке с Миклашевичем? Ну-ну, поглядим, как он станет демонстрировать свой ум. Но чувством юмора бог его все-