— А нельзя перенести?
— Никак, он послезавтра уходит в отпуск.
— Ну ладно, просто у меня потом тоже начнется сумасшедшее время.
— А что такое?
— Понимаешь, предстоит тендер на оформление нового здания одной корпорации, пока из суеверия даже называть не буду, и надо собрать чертову уйму всяких документов, это кошмар, который я ни одной живой душе не могу доверить. Ну да ничего не попишешь… А вот когда я соберу пакет, я тебя возьму в оборот и мы с тобой двинем в свадебное путешествие без свадьбы, в этом даже есть своя прелесть, а друзей оповестим и соберем уж постфактум, как ты считаешь?
— Я согласна, Дмитрий Алексеевич.
Я волновалась, каким окажется дом, в котором я, похоже, буду жить. И он мне сразу не понравился. Он был холодным, безжизненным, хотя являл собой образец современной архитектуры и дизайна. Миклашевич сразу это просек.
— Что такое? Не нравится?
— Нравится, — вяло отозвалась я. — Только уж очень нежизненно.
— Тут просто не хватает женской руки, я сам это чувствую и мама так говорит.
— Мить, а кто декорировал дом?
— Роман Митник, помнишь его?
— Помню.
— Он сейчас в большой моде и кстати за этот дом он получил кучу премий, фотографии были во всех крупных журналах.
— Ты много времени тут проводишь?
— Совсем мало. Некогда.
— Я думаю, дело не в этом, просто тебе тут неуютно.
И вдруг его словно подменили:
— Тебе кажется, что уют это обязательно тряпки, теплые тона и всякая давно устаревшая чушь? — прошипел он, злобно прищурившись. — И кухня в ярких изразцах, подушечки всякие? Да это же прошлый век! Слава богу, что ты строчишь романы, а не занимаешься своей профессией, ты в ней совсем несостоятельна, ты…
— Митя!
— Что Митя? Почему, ты полагаешь, сорвался контракт с Розенами? Из-за тебя, ты там наболтала этому олуху про красные поставцы и прочую убогую чушь, — завелся он.
От несправедливости этого пассажа я замерла, хотела что-то сказать, но он продолжал гнуть свое:
— Почему, по-твоему, я отказался от идеи с тобой сотрудничать? Да потому что понял — ты безнадежно отстала, твоего вкуса еще как-то хватило на однокомнатную квартирку, а дом ты уже не потянешь! Ты теперь великая писательница? Вот и занимайся своим делом, а в мое не лезь!
От обиды у меня сдавило горло. Идиотка, как я могла поверить, что он изменился? Да ему попала вожжа под хвост и он опять демонстрирует свой кошмарный характер. Но я уже сыта по горло. Вступать с ним в препирательства нельзя, это только усугубит дело. Боже, куда девался обаятельный неотразимый мужчина? Это был злобный, даже сварливый тип, от которого хотелось спрятаться. Я выскочила из дома и побежала по улице. Какая-то женщина сказала, что на шоссе легко поймать машину. Я свернула за угол и тут увидела джип Миклашевича. Я отступила за придорожный куст и он пронесся мимо. Нет уж, хватит с меня! Каменная стена оказалась сделанной из кизяка. Нет, ни за что… Куда лучше быть одной! И что я такого сказала? Что мне неуютно в этом доме, ну и что? Скорее всего, я просто наступила на любимую мозоль. Уверена, ему самому дом не нравится, но признать это он не в состоянии. Вот пусть и живет там, но без меня. Как я могла опять обмануться, в который уж раз? Ведь какой-нибудь месяц назад мы поссорились и я уехала в Германию с твердым намерением больше никогда с ним не общаться. Это было то самое благое намерение, которыми вымощена дорога в ад. И я уже почти туда причапала… Но фигушки вам, Дмитрий Алексеевич. Зазвонил мобильник. Я сразу отключила его, и тут заметила такси, подняла руку и машина остановилась. Едва я уселась на заднее сиденье как мимо опять пронесся джип Миклашевича. Я пригнула голову.
— За вами, что ль, несется?
— За мной.
— Кажись не заметил!
— Похоже на то.
— Муж, что ли?
— Слава богу пока нет.
— Жених?
— Теперь уже бывший.
— А что, плохой?
Простота вопроса поставила меня в тупик.
— Да не плохой, но характер невыносимый.
А… Понимаю вас. У меня тоже первая жена была — характер не приведи господь. Я с ней язву желудка нажил. А когда совсем терпежу не стало, убег, нашел себе кралю на ткацкой фабрике, не красавица, но душа-баба. У меня с ней и язва зажила. Вот знаете, та, первая, зарабатывала хорошо, мы с ней как сыр в масле катались, а эта, Нинка моя, не работает теперь, двойняшек воспитывает, я один на всех вкалываю, а хорошо мне. Вот и вы, женщина, правильно утекли, он вас до язвы доведет, оно вам надо?
— Не надо! — твердо ответила я. Хорошо, что мне попался такой болтливый и добродушный водитель.
— Гляньте, женщина, кажись он нас догоняет! И откуда взялся? Круг что ли сделал? Мне на «волжанке» от такого крутого джипа не уйти, вы пригнитесь. А то этот бешеный, мало ли что вздумает. Дама, может, вас куда в другое место отвезти, не домой, а к подружке какой или еще куда?
Мысль была здравая и я дала ему адрес Лерки.
— Олеська! Ты что без звонка? Что-то случилось? У тебя такой вид… как будто за тобой кто-то гонится!
— Переночевать пустишь?
— От Миклашевича спасаешься?
— От тебя ничего не скроешь, подруга.
— Опять он в своем репертуаре?
— Лерка, я больше не могу! Все, лимит исчерпан. Он сумасшедший. Мне сегодня в какой-то момент показалось, что я никого лучше не знаю, и вдруг…
— Я тебя предупреждала. И тут я разревелась.
— Ты что? Да не стоит он твоих слез!
— Дело не в том, просто сегодня был такой кошмарный день…
— Расскажи, легче станет.
— Сил нет, Лерочка.
— Найдешь!
— Ну и что такого особенного? Все можно перетолковать по-другому, — решительно заявила она, выслушав меня.
— Как?
— Объясняю! В твоей маме проснулось что-то человеческое, это уже плюс! Ты в очередной и, надеюсь, в последний раз убедилась, что с Миклашевичем нельзя иметь дело, это два. А третье, и главное, теперь ты спокойно можешь ответить на чувства Розы.
— Я уже.
— Что уже? — опешила Лерка.
— Ответила.
— Ты врешь?
— Ничуть.
— Ну ты и сука! Я тут мечу бисер, а ты уже с ним спишь?
— Ага! — всхлипнула я.
— Обалдеть! Но почему ж ты мне не сказала?
— Просто еще не успела! — Ну и как?
— Да нормально вроде…
— А ты в курсе, что у него послезавтра день рождения?
— Конечно. Я с утра ходила ему подарок заказывать.
— Олеська, какой?
— Футболку, черную, с надписью.
— А надпись какая?
— Аполлоныч Бельведерский!
Лерка открыла рот и вдруг согнулась пополам от хохота.
— Да, Олеська, только ты на всем свете могла такое придумать!
— А по-моему, это на поверхности лежит! Хотя мне самой идея нравится.
— Ну, а теперь скажи, стоило лить слезы из-за хама?
— Лерка, ты, наверное, права, но я же его все-таки…
— Только не говори, что ты его любишь! Глупости! Любила бы, не дала бы Розе.
— Ну, это ерунда… И потом так получилось… Но знаешь, наличие Розы как-то облегчает ситуацию.
— Вот это мудрые речи! Да здравствует Роза! А теперь постарайся уснуть.
— Не получится.
— Ну и зря! А между прочим, ты напрасно боишься. Миклашевич, насколько я его знаю, просто от бешенства за тобой погнался, а вообще-то он сейчас затаится, и преследовать тебя не будет, просто в какой-то момент возникнет как ни в чем не бывало, с подарком, с цветами и обаятельной улыбкой. Как было бы здорово, чтобы ему открыл дверь барон Розен!
— Что тут хорошего? Они подерутся.
— Слушай, а он правда хорошо сложен?
— Кто?
— Аполлоныч?
— Ну и что? Миклашевич тоже хорошо сложен.
— Опять Миклашевич! Я тебя про него не спрашивала. Я кажется уже наизусть знаю, где у него шрамы, родинки, надоело! Хочу знать про Аполлоныча, где у него что!
— Ну, Лерка, ты даешь! Я его еще не так хорошо изучила!
— Так изучай!
— Если тебе так любопытно, спроси у Арины.
— Мне не надо, а что касается Арины… Олеська, ты, надеюсь, не забыла, что у Гриши через неделю день рождения?
— Не забыла, у меня для него даже подарок есть, я из Германии привезла.
— Что?
— Галстук от Кардена. Что еще можно подарить такому как Гришка?
— А вот для Аполлоныча ты придумала! Слушай, Олеська, придумай для Гришки какую-нибудь надпись, я ему тоже футболку подарю.
— Лер, ну Григорий Михайлович это не Аполлоныч, что тут измыслишь?
— Вообще-то да и к тому же… Олеська, а как Роза принесет домой эту майку? Арина же спросит, где взял?
— Ну, уж это его проблемы.
— Она догадается.
— Да откуда! Сама же говоришь, она дура.
— Дура-то дура, а своего не упустит.
— И правильно, пусть не упускает, мне он не больно-то нужен. Хотя и не помешает.
Утром я спокойно вернулась домой. Никто меня не подкарауливал, на автоответчике не было проклятий. Видимо, Лерка права и он затаился. Но с меня хватит, я с этим покончила! И хорошо, что мне не понравился дом, а то я бы увязла еще глубже, а потом было бы куда больнее, если б я не дай бог, переехала к нему… Бог миловал! И все же на душе было так же тяжело и мерзко, как после каждой ссоры с Миклашевичем. В прошлый раз я спаслась тем, что улетела к Гошке, а сегодня куда себя девать? Работать я явно не смогу или так беспощадно отделаю оставшегося Марининого зайца, что она у меня одна останется… Я позвонила маме.
— Как ты себя чувствуешь?
— Как я могу себя чувствовать! А почему тебя это волнует?
Что можно ответить на такой вопрос? Я промолчала.
— Притворяешься хорошей дочерью?
— Мама, ты хочешь поругаться со мной, испортить мне с утра настроение? Так не старайся, оно у меня и так отвратительное.
— Ну, мало ли от чего в твоем возрасте может быть дурное настроение! Пройдет! Зайдешь в книжный, увидишь как безмозглые тетки раскупают твою макулатуру, глядишь, настроение исправится. Ладно, отбыла дочернюю повинность и можешь быть свободна.