– Как выглядел этот священник?
– Примерно моего роста. Черные глаза. Он был в шляпе, поэтому я не видел волос. Наверное, темные, у него была темная бородка.
– Он надел шляпу, чтобы замаскироваться. Возможно, бородка была поддельной. Что-нибудь еще?
– Нет, сэр, – ответил помощник, потом чуть помешкал. – Может, это и ерунда…
– Что именно? – спросил О’Брайен.
– У него было плохо с запястьем. Он сказал, что повредил руку, когда играл в теннис. Попросил меня открыть ему дверь.
– Он не хотел оставлять отпечатков, – бросил О’Брайен. – В конце каждого холла есть камеры видеонаблюдения. Позвоните в охрану. Нам нужно посмотреть, что записала камера. Дэн, пусть они проверят все остальные камеры – приемный покой, парковку, входы и выходы – до и после безвременной кончины Сэма Спеллинга.
Грант повернулся к Глисону:
– Срочно приведите сюда людей из службы безопасности больницы.
– Слушаюсь, сэр.
Грант взглянул на О’Брайена и указал на бумажный пакет.
– В этой сумке, сказал мне Спеллинг, лежат все вещи, которые у него остались. Потом он посмотрел на меня и сказал, это все, что ему нужно. Выглядело так, будто он самый счастливый человек на всей земле. Возможно, остаточные эндорфины от его посмертного переживания и исповеди отцу Каллахану. Спеллинг выглядел как персонаж из того старого фильма… ну, знаешь, с Джимми Стюартом.
– «Эта прекрасная жизнь»[4].
– Он самый.
О’Брайен открыл пакет и высыпал его содержимое на незастеленную кровать. Комплект одежды, выданный Спеллингу Управлением исполнения наказаний, – штаны, синяя рубашка на пуговицах, белые носки и пара черных ботинок на шнуровке. Маленькая коричневая Библия с потрепанными страницами. О’Брайен раскрыл ее. Из Библии выпала выцветшая фотография женщины и маленького мальчика. Женщина на поблекшей картинке держала за руку мальчика, а в другой руке сжимала букет цветов. За их спинами виднелась статуя ангелов и купа деревьев. Похоже, фотографию сделали в парке.
– Отпечатки с вещей из палаты будут к утру, – сказал Грант.
О’Брайен промолчал.
– Шон, когда я положил письмо в пакет, пришли медики с перевязкой и капельницей. В записке – а он ее сложил как следует, будто пытался запечатать – могло быть письменное признание для священника. Поэтому я хотел дождаться, пока он не уснет, а потом зайти и прочитать ее. Видимо, священник зашел и забрал ее.
– Возможно, ее забрал отец Каллахан, но если этот охранник из УИН ее прочитал, ему стала известна личность преступника и все подробности, изложенные Спеллингом. Охранник мог взять письмо, скопировать… мог отдать своему начальству для передачи в полицию… или решил шантажировать преступника, как в самом начале сделал Спеллинг. Возможно, он честный парень, но решил сделать глупость.
– Если так, его вполне можно назвать палачом Спеллинга.
О’Брайен со всех сторон ощупал матрас и выудил из-под кучки собранных простыней и плоской подушки желтый блокнот. О’Брайен приподнял верхний лист за краешек, включил прикроватную лампу и поднес бумагу к свету. Внимательно оглядел обе стороны листа.
– Спеллинг писал на этой бумаге, да?
– Да. Линованный блокнот, тот самый.
– Если повезет, отсюда можно кое-что выудить. Даже невооруженным глазом я вижу отпечатки, особенно первый абзац. Либо он злился, когда начинал писать, либо к концу устал. Видишь? Первая треть страницы отпечаталась заметно лучше. Если в этой части упомянуто имя убийцы, мы его получим.
Грант взглянул на лист.
– Я отправлю его в криминальную лабораторию округа.
– Дэн, у нас нет времени. У меня есть контакт в ФБР. Оно поможет. Но сначала мне нужно поговорить с Чарли Уильямсом.
– Наш парень в камере смертников, – ухмыльнулся Грант. – Спорю, он будет просто счастлив тебя увидеть.
28
Служба безопасности больницы располагалась на первом этаже, спрятанная в лабиринте коридоров. Два техника сидели перед четырьмя десятками мониторов, которые транслировали видео со всех этажей больницы – из приемного покоя, кафетерия, с парковок и даже с крыши.
О’Брайен взглянул на идентификаторы локации, размещенные под каждым монитором.
– А зачем вам камеры на крыше? – поинтересовался он.
– Прыгуны, – ответил один из мужчин у консоли. – За последнюю пару лет у нас было двое, изобразивших прыжок ласточкой на улицу. Хорошо, что теперь все двери на крышу с двойными запорами.
– Так что у вас есть на нашего неуловимого священника между семью и восемью?
– Я сделал для вас подборку. Все оцифровано. Хранится на здоровенном жестком диске. Архивируется и стирается после десяти дней хранения. Все работает автоматически, если только мы не скажем компьютеру сохранить информацию. Вашего священника поймала камера девять.
Мужчина нажал четыре кнопки, и время внизу одного из экранов сменилось. На оборудовании использовался тот же формат, что и у военных, все вплоть до секунд. О’Брайен, Грант и двое сотрудников службы безопасности молча смотрели на экран. Медсестры на обходе, уборщик толкает швабру, семья сгрудилась в дальнем конце холла, и мужчина в одежде священника идет к помощнику маршала Тиму Глисону.
О’Брайен наклонился к монитору, стараясь разглядеть каждую деталь. Изображение было цветным, но камера снимала слишком общим планом. На мужчине были фетровая шляпа, воротничок священника, очки, темный костюм в церковном стиле и черные туфли.
О’Брайен изучал поведение мужчины. Плавные, успокаивающие движения. Воплощение братской любви. Кивает. Перекладывает Библию из левой руки в правую и касается плеча помощника маршала.
– Почему у него с собой Библия? Католические священники обычно носят молитвенник. Вы можете отмотать на пятнадцать футов назад от момента, когда он касается помощника? – спросил О’Брайен.
– Конечно.
– Ага, вот так отлично. Запустите. Вы можете увеличить изображение?
– Немного. У этих камер нет высокого разрешения. Когда я увеличу, вы заметите, как ухудшится качество.
Техник увеличил изображение.
– Смотри, – сказал О’Брайен, ткнув пальцем в изображение. – Видишь, Дэн?
– Что именно?
– Преступник знает о камере, а ее нелегко заметить. Он смотрит в ту сторону только долю секунды. Вот почему он поворачивается боком. Он перекладывает Библию из левой руки в правую – а правая предположительно повреждена, помнишь? Во время разговора он потирает левую щеку. Не хочет, чтобы можно было прочесть по губам. Вы можете придвинуть ближе?
– Только чуть-чуть, – сказал техник. – Картинка начнет распадаться на пиксели.
– Вот так хорошо. Дэн, видишь?
– Я вижу его руку.
– Посмотри внимательнее. Не много найдется женатых католических священников.
Дэн Грант наклонился к монитору.
– Ого, он носит золотое кольцо.
– Интересно, знает ли его хозяйка, что спит с убийцей?
29
К тому моменту, когда О’Брайен добрался до пристани, было уже три часа ночи с минутами. Он шел мимо причалов к своему катеру и смотрел, как в устье поднимается туман, зловеще наползая на поверхность воды. Влажный ночной воздух пах мангровыми зарослями, соленой водой, ракушками и рыбой. Все замерло. Стояла полная тишина. Один из тех редких моментов, когда можно услышать, как бьются волны в четверти мили ходу. Шел прилив.
«Юпитер» постанывал на тросах, играя с приливом в перетягивание каната. О’Брайен перебрался через транец и шагнул на кокпит. Поверхность была влажной от обильной росы. Он отпер дверь в каюту, сбросил обувь и вошел внутрь.
Макс поднялась со своего лежбища на диване. Хвост стучал по кожаной обивке. Когда О’Брайен вошел в каюту, она заскулила и гавкнула.
– Макс, привет. Охраняла форт? Могу поспорить, прежде чем уйти чинить сток, Дейв накормил тебя по-царски. Мне тебя сегодня не хватало. Хочешь перекусить?
Макс протанцевала круг по дивану, потом спрыгнула с дивана и последовала за О’Брайеном на камбуз, находивщийся двумя ступеньками ниже. Из холодильника О’Брайен достал одну из двух последних бутылок «Короны», остатки упаковки, которой он две недели назад поделился с Ником Кронусом.
О’Брайен закинул в рот две таблетки аспирина и запил их хорошим глотком из бутылки. Попытался припомнить, когда последний раз ел. Он отломил кусок сыра, порезал лук, завернул все в питу и приправил острой горчицей. Кусочек сыра протянул Макс.
О’Брайен уселся за маленький столик на камбузе. Он так вымотался, что едва мог есть. Мысленно он проигрывал череду событий, произошедших с момента звонка отца Каллахана. Сэм Спеллинг убит в больничной палате, у дверей которой стоял вооруженный охранник. Отец Каллахан убит в своей церкви, практически на глазах у Господа. О’Брайен подумал о послании на окровавленном полу. Он достал мобильник и посмотрел на сфотографированный рисунок.
Что же это значит?
Он откусил от сэндвича, кинул немного Макс, открыл ноутбук, набрал «омега» и щелкнул по ссылке, которая вела на веб-сайт «Религии мира». Описание греческой буквы «омега» гласило: «Омега (Ω) – последняя буква греческого алфавита. Часто означает конец, иногда – завершение. Противоположность первой букве греческого алфавита Α, альфе. Иисус использовал эти два символа, Α и Ω, говоря: «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец».
О’Брайен потер тыльной стороной руки подбородок. Щетина казалась наждаком. Он набрал «666».
– Два миллиона страниц. Осталось выбрать.
Он отпил пива и начал читать, просматривая первые ссылки. Взгляд остановился на фразе: «666 часто обозначает «число зверя». Впервые встречается у Святого Иоанна в описании Апокалипсиса, как часть видения, посланного Богом, когда Святой Иоанн жил в изгнании».
«Ладно», – подумал О’Брайен, открывая вторую бутылку. Он размышлял над этой информацией, пытаясь увидеть связь. «…И я есмь конец». Половина иносказания Иисуса… и какой-то парень по имени Пэт… или инициалы П-А-Т.